Приручение зверя. Новая Лолита - Эмили Магуайр

— Хорошо, хватит. — Сара включила ночник, перелезла через него и присела на край кровати, глядя ему в лицо. — Скажи мне, что случилось, Дэниел, или я правда уйду.

— Ладно, Сара. Иди сюда. — Он спустил ноги с постели и раскрыл ей объятия. Она растаяла и позволила ему поднять себя с пола. Она стала целовать его, и он засмеялся, схватил ее за талию и поднял на руки. — Ты просто не знаешь, когда остановиться, правда?

Он вынес ее из спальни, понес через холл, мимо кухни и гостиной, по коридору. Сара брыкалась и плакала, но он был неумолим. Он открыл дверь и бросил ее на пол.

— Не надо... — начала она, но дверь закрылась.

На этом этаже была только одна квартира, кроме квартиры Дэниела, и она была не занята, но все равно Сара оказалась на общедоступной лестничной площадке и, что унизительнее всего, на виду у каждого, кому случится нажать не ту кнопку лифта. Она всю ночь прижималась к двери, голая и перепуганная.

Когда пришло утро, и Дэниел открыл дверь, она была слишком утомлена, чтобы подняться на ноги или заговорить. «О, Сара», — произнес он и поднял ее на руки. Он донес ее до постели, стал плакать ей в живот, умоляя ее простить его.

— Вчера, — объяснил он, — меня вызвали на педсовет и сделали официальное предупреждение. Неправильное поведение и неудовлетворительная работа, сказали они. Я потребовал изложить претензии более конкретно, — он зарыдал. — Невнимательность. Опоздания. Неухоженная внешность, в частности... — он разрыдался снова, — синяки и царапины на лице, которые придают мне такой вид, как будто я «часто вступаю в конфликты с применением насилия».

— Извини.

— Нам надо перестать делать то, что мы делаем. Ты должна успокоиться.

— Я попробую. — Уже сейчас ей было трудно. Его голова у нее на животе, его слезы, его прикосновения после этой долгой, холодной, ужасной ночи — всего этого было достаточно, чтобы заставить ее захотеть разодрать его грудь.

— Я никогда не был таким. Я был женат двадцать пять лет, и мое лицо ни разу не было повреждено. И уж конечно, я никогда не опаздывал на работу из-за того, что не мог перестать вылизывать своей жене задницу.

— Значит, это все моя вина?

Он выпрямился и взял ее лицо в ладони.

— Не твоя — наша. Мы вышли из-под контроля. Господи, поэтому я и уехал от тебя в первый раз.

— Ну, теперь-то ты меня не бросишь. Никуда ты не уедешь. Мы успокоимся, Дэниел. Я не буду кусаться и царапаться; ты у меня будешь ложиться рано, чтобы на следующий день сосредоточиться. А свою задницу я буду держать по утрам подальше от твоего языка, чтобы ты больше никогда не опаздывал.

— Спасибо. — Он поцеловал ее в губы, провел руками по спине. — Сколько мне осталось до следующего рабочего дня?

— Что-то около сорока девяти часов.

И через несколько секунд Дэниел уже был внутри нее.

В понедельник утром Сара смотрела, как он пытается замазать фиолетовый синяк на щеке и кровавые полукружья на шее ее тоном для лица.

— Так больше нельзя, — сказал он своему отражению. Он ушел на работу, не попрощавшись.

Дэниел не позволял ей трогать себя; он рычал и замахивался, стоило ей только придвинуться к нему. Он почти не разговаривал — только говорил «заткнись» или «держись от меня подальше». Но она продолжала пытаться — что ей еще оставалось?

Древние греки верили, что при сотворении мира каждое человеческое существо состояло из двух отдельных людей, соединенных телом, сердцем и разумом. Рассерженный тем, что эти создания были вполне довольны сами собой, и поэтому у них не оставалось ни времени, ни уважения для богов, Зевс разорвал их, разделив каждое целое на две половины. С тех пор люди всегда одиноки и несчастны и бродят по планете в поисках своей второй половинки. Каждый чувствует себя пустым и неудовлетворенным, пока не найдет человека, дополняющего его; а когда союз заключен, обоим не нужно ничего больше. Ни работы. Ни семьи. Ни богов.

Сара верила в греческих богов не больше, чем в христианского Бога, но суть этой истории казалась ей совершенно верной. Любовь — это не счастье или безопасность. Она никак не связана с общими интересами и жизненными целями. Уважение, доброта, привязанность — все это не имеет значения. Любовь — это кровь, бегущая по венам в поисках своего истока. Плоть, громко умоляющая о воссоединении с другой плотью. Проникающее до мозга костей понимание, что никогда не существовало ничего, кроме этого.

Целую неделю Сара пыталась заставить Дэниела заговорить с ней. Она испробовала поэзию, чтение вслух, белье, обнаженность, мольбы, крики, вопли и рыдания. Он возвращался поздно каждый вечер, а когда приходил домой, запирался в спальне. К концу недели отметины на его горле и лице побледнели, но он выглядел так, как будто состарился на десять лет. Это было видно по мешкам под его глазами, морщинам на лбу, по сгорбившимся плечам. Его физическое разрушение воодушевило ее: он умирал без ее прикосновения.

А потом, в субботу утром, он вообще не пришел домой. Сара не спала всю ночь, глядела на дверь, набирала его номер, говорила себе, что он может прийти в любую минуту. В воображении она видела его валяющимся без сознания в сточной канаве, попавшим под машину, обокраденным и избитым, в объятиях женщины, похожей на его жену; она видела, как ему дрочит проститутка с огромными обвисшими грудями и без передних зубов, как он сидит один на скамейке в парке, как рыдает на полу своего кабинета; видела его в тюремной камере, качающимся лицом вниз на волнах залива, мертвым.

В воскресенье утром, в девять часов, его ключ повернулся в замке, и он ввалился в квартиру. Прислонился к косяку, попытался вытащить из кармана бумажник, уронил ключи, ударился головой, выругался и рыгнул. У Сары все внутри словно расплавилось; она тонула в том, что чувствовала.

Он поднял глаза, когда она двинулась к нему; его лицо сморщилось, а ноги подкосились. Он съежился в углу, между дверью и столом холла. Сара набросилась на него и, когда он попытался оттолкнуть ее, стала бить его кулаками и вырывать у него волосы. Он, рыдая, умолял ее оставить его, а она раздирала ногтями его щеки, нос и подбородок. Она плюнула ему в глаз, а когда он перестал отбиваться, схватила ключи, которые он выронил, и ими стала разрывать плоть на его лице. Ее череп превратился в оружие, чтобы размозжить его скулы и нос. Его слезы облегчали ей работу. Пощечины издавали приятный хлюпающий звук. Ее руки болели, глаза затуманились, на руках и во рту была кровь. Она все била его и била.

Она подумала, что может убить его, и испугалась, но не могла остановиться. Всю неделю он избегал ее с ледяным упорством — теперь она протаивала путь в его ледяном море. Ее локти заменили отбитые руки и вышибли у него из носа свежую кровь. Она била его всем телом. Его глаза были полуоткрыты, он наблюдал за ней. Она чувствовала, как будто сама наблюдает за собой. Смотрит, как ее костлявые локти летят через пространство между ними и приземляются на его лице. Ей были слышны собственные вопли. Она была так испугана. Она не могла остановиться. Она разорвала пропитанную кровью рубашку и вонзила ключи ему в живот со всей силой, на которую была способна. Он и глазом не моргнул. Сара нашла силы, чтобы вдавить их дальше. Ее мышцы дрожали, как у наркомана без дозы. Сосредоточив взгляд на своей руке, она заметила, что костяшки содраны докрасна о его отросшую за субботу щетину.