Миф о 1648 годе: класс, геополитика и создание современных международных отношений - Бенно Тешке

относятся уже к концу XVIII в. и частично к XIX.

Следовательно, осуществленное в раннее Новое время географическое деление неевропейского мира на территориализованные колонии, которое расширяло европейские метрополии на ранее неизвестные земли, не только раздвинуло рамки военного по своей природе театра отношений стран внутри Европы; оно также создало конфигурацию политического пространства, в котором позднее будет действовать атерриториальная по своей сущности логика нововременного капитализма. Когда в XIX в. капитализм прорвался на международную арену, большая часть мира уже была территориально размечена меркантилизмом.

Ограниченная, хотя не обязательно фиксированная или статичная, территориальность предшествует подъему капитализма.

5. Закрытые торговые государства: единообразные экономические территории?

Меркантилизм, по существу, означал частную собственность и накопление предоставляемых государством прав на обогащение, выгодных как королю, так и привилегированным торговцам и мануфактурщикам. Говоря метафорически, не было войны между Меркурием и Марсом: Меркурий мог добиться победы, лишь опираясь на плечо Марса. Причем побочным следствием меркантилистской политики стало создание экономически унифицированных территорий, то есть закрытых торговых государств. Но так ли это? И да, и нет [Mettam. 1988. Р. 288–308]. Необходимо провести различие между внешней закрытостью и внутренним единообразием. Представление о том, что закрытые торговые государства, то есть государства с высокими тарифами или квотами на импорт и государственным субсидированием экспорта уже предполагали унифицированные внутренние рынки, продемонстрирует свою несостоятельность, когда мы рассмотрим не только воздействие поддерживаемых политическими средствами монополий на внешнюю торговлю, но и их влияние на структуру производства и потребления на внутренних рынках. Дело в том, что монополии, дарованные некоторым внутренним отраслям, и систематическое создание субсидируемых государством мануфактур не вели к установлению открытого и конкурентного внутреннего рынка. Скорее, королевская политическая власть выражалась серией двухсторонних соглашений с различными городами, компаниями и корпорациями. «Поэтому итоговый вопрос отличался от начального и состоял уже не в том, следует ли объединить все различные городские привилегии в один корпус прав, которыми в равной степени пользовались бы все граждане данной территории, а в лишь в том, должно ли княжеское правительство гарантировать умеренный прирост своей власти, лишая этой власти каждый из городов» [Schmoller. 1897. Р. 22]. Меркантилизм развивал унифицированный, хотя и несовершенный внутренний рынок товарооборота, – так Кольбер реформировал национальную таможенную систему в 1646 г., но он не освободил сферу производства [Mettam. 1988. Р. 303]. Он просто регулировал производство к обоюдной выгоде привилегированного класса бюргеров и Короны.

Поскольку общественные отношения, управляющие аграрным производством, оставались неизменными, меркантилизм закрепил дуальную структуру экономики, состоявшую из неэффективного аграрного сектора и искусственно раздутого и высокопроизводительного сектора мануфактурщиков, обеспечивавшего экспорт и внутреннее потребление роскоши. Цены оставались неэластичными, особенно в развиваемой Короной сфере предметов роскоши (кожи, вооружений, металла, ковров, стекла, шелка, гобеленов, фарфора, специй), чьими «естественными» покупателями являлись, конечно, именно высшие классы и королевский двор [Dobb. 1946. Р. 196–197]. Короче говоря, защита системы гильдий, экспортная мануфактура и неконкурентные цены в конечном счете вредили частным покупателям. Следствием является то, что меркантилизм закрепил политически дифференцированную внутреннюю сферу производства, сняв при этом преграды для товарооборота. Поскольку, согласно меркантилистскому учению, выигрыш одного является проигрышем другого, внутренняя торговля означала просто перераспределение внутри национальной экономики. Реальную прибыль, влияющую на торговый баланс, можно было получить только из внешней торговли. Создание открытого и гомогенного внутреннего рынка, экономически унифицированного пространства, основанного на полной мобильности, то есть на коммодификации всех факторов производства, при меркантилизме оставалось невозможным. Конечно, эта невозможность не является просто следствием учения, она – выражение сохранения докапиталистических отношений общественной собственности. Тем не менее, к концу XVII в. в главных западноевропейских монархиях сложились замкнутые, хотя и внутренне дифференцированные, экономические территории – закрытые торговые государства.

6. Заключение: «богатство государства» против «богатства народа»

В общем, меркантилизм был создан для увеличения не «богатства народа», а богатства государства. Но государством был в первую очередь сам король. Поскольку же он не мог получать прибыль от несправедливых обменов без помощи привилегированного слоя купцов, меркантилизм предполагал систематическое распределение политических прав на частное обогащение. Эта классовая структура направляла логику политически выстроенной и защищаемой военными средствами торговли. Социальное основание меркантилизма была определено сохранением некапиталистических отношений общественной собственности, которые сделали необходимым внутреннее и внешнее накопление прибавочного продукта при помощи политических средств – либо посредством прямого политического принуждения непосредственных производителей, либо при помощи политически поддерживаемых несправедливых обменов.

Отсюда пять важных выводов, значимых для достаточно длительного периода. Во-первых, военная борьба за монопольные рынки и торговые пути определяла доминирующую логику взаимодействия европейских морских держав на протяжении XVI, XVII и XVIII вв. Почти непрестанные войны не были следствием системной анархии, а выражали стратегии воспроизводства правителей в данной структуре отношений собственности. Во-вторых, геополитическая борьба за доступ к монопольным рынкам и последовательное уничтожение внутренних препятствий для торговли привело к фиксации экономического пространства в виде ограниченных и замкнутых, хотя и внутренне дифференцированных, территориальных оболочек. Закрытие внутренних рынков в связке с логикой торгового капитализма укрепило новый территориальный порядок то есть множество замкнутых территорий. В-третьих, в той мере, в какой Корона стремилась развивать внешнюю торговлю, а также внутреннее производство, она инструментализировала эти средства, приспособив их к собственным властно-политическим устремлениям. Меркантилизм был стратегией рационализации, принадлежащей абсолютистским правителям, максимизирующим политически заданные доходы, а не защитным механизмом класса капиталистов. Хотя ему не удалось развить – намеренно или непреднамеренно – капиталистическое производство, он был направлен на рационализацию возможностей получения доходов в данных рамках докапиталистических отношений эксплуатации. Власть и богатство были не просто взаимосвязанными и все же разными целями; накопление богатства определялось наличием власти. Безопасность и воспроизводство были неразделимы. В-четвертых, потребность Короны во все большем объеме ресурсов, нужных для сохранения рамки политического извлечения прибавочного продукта, привела меркантилизм к вырождению в чистый фискализм [Hinrichs. 1986. S. 355–356]. Карательные налоги, собираемые с крестьян, высокие расходы на защиту торговых путей, растущий паразитарный аппарат чиновников, искусственно поддерживаемые и неконкурентные цены, монопольные предприятия, протекционизм и импортозамещение вместе с непроизводительным инвестированием в средства насилия – все это задало пределы экономического роста в условиях меркантилизма. В действительности эти стратегии в долгосрочной перспективе оказались непродуктивными и затухающими. В-пятых, симбиоз между привилегированными торговцами и Короной, распределяющей титулы и права, стал долговременным, самоподдерживающимся классовым альянсом. У этого классового альянса был общий интерес в сохранении статус-кво. Когда же позднее в момент Английской революции он был оспорен силой «новых купцов», он проявил свою «реакционность», предпочитая цепляться за прошлое. Из-за свободной торговли он терял все и не выигрывал ничего[179]. Этот новый режим свободной торговли разбудил силы, которые в XIX в. подорвали старую логику торгового капитализма, обозначив начало эры нововременного мира-рынка.

Теоретически, именно присущее меркантилизму абстрагирование