Македонский Лев - Дэвид Геммел

— Интересной жизнью ты живешь, молодой человек, — сказал Аргон. — Водишь за нос спартанцев, сражаешься с наемными убийцами темными ночами. Мне интересно, безопасно ли вообще находиться рядом с тобой?

— Мотак будет таким же, как был? — спросил Парменион, проигнорировав вопрос.

— Рана прошла через мягкие ткани плеча, где у него хорошая мускулатура. Это не широкая рана, а значит вылечить ее будет легче. Я применил кору фигового дерева, которая остановит кровь. Несколько недель он будет испытывать неудобства, но мышцы срастуться, и он должен поправиться к наступлению лета.

— Премного благодарен тебе. Мотак очень много для меня значит.

— Да, — согласился Аргон, расчесывая пальцами промасленную бороду, — хороших слуг найти нелегко. У меня у самого был фракийский телохранитель, замечательный парень, который угадывал каждое мое желание еще до того, как я понимал, что мне необходимо. Я никогда больше не встречал другого подобного ему.

— Что же случилось с ним? — спросил Парменион скорее из вежливости, чем из настоящего интереса.

— Он умер, — грустно ответил Аргон. — Он страдал от рака мозга — как и ты — но был человеком, который никогда не говорил о своих невзгодах, и когда о болезни стало известно, предотвратить его смерть было уже невозможно. Никогда не забывай, мой друг, принимать отвар сильфиума. Такие смерти больно видеть и еще хуже испытать самому. Должен признать, твой слуга нашел новое лекарство для тебя. Я бы использовал его и сам, но у меня уже и так неприятности с властями.

— Я думал, что это сильфиум поставил меня на ноги, — сказал Парменион.

— Так и было. Но сначала тебя нужно было привести в себя, чтобы ты смог его выпить. Он мудрый и смышленый малый. Если он когда-нибудь решит покинуть твою службу, то я бы с радостью нанял его.

— Да, да, но что он все-таки сделал?

— А ты не помнишь?

— К своему стыду, не помню, Аргон! Если бы я помнил, разве стал бы тебя спрашивать? — проворчал Парменион с растущим раздражением.

— Он привел к тебе в постель твою любимую шлюху: жрицу. Похоже, что воля к жизни значительно усиливается в мужчине, который возбужден к половому соитию.

— Нет, прошептал Парменион, — всё было не так. Это Дерая приходила ко мне.

Аргон выпрямился на скамье, его глаза выражали беспокойство. — Прости, Парменион, — проговорил он. — Я говорил неразумно. Спишем это на недосыпание и принятое вино. Возможно, это были две женщины — бесплотный дух Дераи и жрица во плоти.

Парменион едва слышал его. Ему снова виделась жрица в дверях, ее улыбка, аромат духов, гнев и печаль в ее глазах, и хлопнувшая дверь.

— Ты не думал, зачем убийцы пытались тебя умертвить? — спросил Аргон.

— Что? Нет, мотивы мне неизвестны. Может, грабители.

— Грабители без карманов и мешков? Не думаю. Однако мне пора. Я вернусь завтра, посмотреть рану Мотака и получить свою оплату за лечение.

— Да, благодарю тебя, — ответил Парменион отсутствующим тоном.

— И будь осторожен, друг мой. Кто бы не нанял этих людей, он всегда может нанять новых.

***

Через два дня Пармениона навестил старший офицер городского ополчения. Менидису было почти семьдесят лет и он пробыл солдатом больше полувека. Последние десять лет он возглавлял малый отряд ополченцев, действующий в городе, ответственный за патрулирование улиц после захода солнца и охрану городских ворот Фив.

— Эти люди были чужеземцами, — сказал Менидис, глядя на Пармениона острым взором из-под кустистых белых бровей. — Они вошли в город четыре дня назад, через Проитийские ворота. Сказали, что держат путь из Коринфа и интересуются закупкой фиванских коней. Думаю, на самом деле они явились из Спарты, — старик подождал, чтобы увидеть, какой эффект произведут его слова на стоящего перед ним молодого человека, но лицо Пармениона было невозмутимо. — Роль, сыгранная тобой в избавлении нас от Спартанского владычества, хорошо известна, — продолжил он. — Думаю, их наняли, чтобы убить тебя.

Парменион пожал плечами. — Им это не удалось, — сказал он.

— В этот раз, юноша. Но не будем забывать, что их нанял какой-то богатый и знатный человек. Таких людей нетрудно разыскать. К сожалению, тебя тоже.

— Предлагаешь мне покинуть Фивы?

Старик улыбнулся. — Решай сам, что будешь делать. Я могу дать тебе людей для охраны, куда бы ты ни пошел, и караулить тебя во время сна. Высокородный Эпаминонд распорядился накануне поставить стражу у твоих ворот. И все же бывают дни, когда ты ходишь в многолюдной толпе или останавливаешься на рынке у конюшен и торговых лавок. Опытный убийца тебя найдет.

— Верно, — согласился Парменион. — Но у меня нет никакого настроения убегать. Это мой дом. И мне не нужна здесь стража, хотя благодарю за предложение. Если убийца достанет меня, пусть будет так. Но я не такая уж легкая добыча.

— Если бы не твой фиванский слуга, — заметил Менидис, — ты стал бы куда более легкой добычей. Спящий человек не потребует больших усилий. Как бы там ни было, это твой выбор, и ты его сделал. — Солдат встал и надел свой бронзовый шлем, застегнув ремень на подбородке.

— Скажи мне кое-что, — спросил Парменион. — Я вижу, тебе все равно, преуспеют они или нет — почему?

— Ты очень любопытен, а я всегда верил в честность, поэтому скажу тебе. То, что ты решил предать свой город и присоединиться к Фивам, дает мне причину быть тебе благодарным. Но ты остаешься спартанцем, а я ненавижу спартанцев. Хорошего тебе дня.

Парменион посмотрел как выходит старик, затем покачал головой. В известной степени слова Менидиса задели его сильнее, чем само нападение. Он поднялся в комнату Мотака, где слуга чертыхаясь пытался просунуть раненую руку в хитон.

— Дай помогу, — предложил Парменион. — Хоть Аргон и велел тебе оставаться в постели неделю.

— Два дня показались мне неделей, — проворчал Мотак.

— Ты чувствуешь достаточно сил, чтобы ходить?

— Конечно! Я что, похож на калеку? — Парменион посмотрел мужчине в лицо, прочтя гнев в его глазах. Щеки Мотака раскраснелись, а его борода и грудь вздымались от тяжелого дыхания.

— Ты упрямый парень. Но как скажешь; пойдем прогуляемся. — Парменион вооружился мечом и кинжалом, и они медленно пошли к садам на восточной окраине Кадмеи, где располагались прохладные фонтаны и цветы цвели круглый год. Двое мужчин сели близ ручья под желтеющей ивой, и Парменион рассказал фиванцу о своей беседе с Менидисом.

Мотак усмехнулся. — А он с годами не меняется, не так ли? Два года назад он арестовал двух спартанских солдат, проломив им черепа. Обвинил их в оскорблении благородной фиванской женщины, что само по себе нонсенс. Благородные фиванки не допускаются на улицы.