Пересекая границы - Оксана Панкеева

Саэта послушно набросила его плащ поверх своего и замолчала. Роль послушной бедной жены давалась ей с большим трудом, Кантору приходилось постоянно напоминать девушке, как себя вести, и каждый раз ее это страшно злило. Но злиться оставалось только на себя, потому что Кантор всякий раз оказывался прав.

Сделав необходимые покупки, они поехали в отель, который Кантор выбрал сам, не советуясь с местными гидами, предлагавшими свои услуги на каждом углу. Отель показался Саэте чересчур роскошным, но говорить об этом в присутствии кучи посторонних она не решилась, чтобы не нарываться на очередное напоминание о месте жены в патриархальной мистралийской семье. Увидев же номер, который Кантор снял из каких-то непонятных соображений, она и вовсе ахнула.

— Нравится? — улыбнулся Кантор, когда они остались одни. Саэта только головой покачала, рассматривая обитые дорогой восточной тканью стены, шелковые покрывала на кровати и затейливые украшения потолка.

— Кантор, — неуверенно сказал она наконец, — это все очень красиво, но… это же, наверное, бешеных денег стоит?

— Да не таких уж и бешеных, — махнул рукой Кантор, быстро сбрасывая сапоги и куртку и падая на широкую мягкую кровать. — У меня хватит. А потом, когда будем ведьму трясти, я сверх тех двух миллионов накину десяток тысяч и компенсирую себе все расходы.

— А если у нас не выйдет?

— А если у нас не выйдет, то есть если я геройски погибну при выполнении задания, то на кой мне тогда экономить? Зато у нас будут отдельные комнаты, в каждой отдельный душ и кровать. Мы сможем спать по-человечески. А еще… загляни в дверь справа.

Саэта заглянула и тихо ахнула. В небольшой, изысканно обставленной гостиной стоял рояль. Гладкий, блестящий, нежно-кремового цвета, до боли напоминавший тот, что был у нее во времена учебы в консерватории.

— Кантор, — тихо прошептала она, с нежностью осматривая инструмент. — Это мне?

— Нет, мне. — Кантор засмеялся, перевернулся на живот и направил на нее внимательный, чуть насмешливый взгляд пронзительно-черных глаз. — Эх, Саэта, не выйдет из тебя воина. И даже вора не выйдет. Бардом ты была, бардом и осталась. И чего тебя понесло в убийцы? Хотелось дать выход ненависти?

— А если и так? — обиделась она. — Или ты хочешь сказать, что я плохо работаю?

— Нет, почему же? Ты отлично работаешь. Но… скажу тебе одну вещь. Когда-нибудь все это кончится. Мы победим, перевешаем последних врагов, отряхнем руки, и ты вдруг поймешь, что тебе больше некого ненавидеть, что твоя ненависть никому больше не нужна. Ты увидишь, что война закончилась и все твои товарищи прячут оружие в ножны и разбегаются по домам, вспоминая, кем они были в прежней жизни. И ты тоже вспомнишь, что ты бард, и что быть бардом тебе нравилось, и что это были прекрасные времена… Вспомнишь и захочешь вернуться. А будет поздно. Твои руки привыкнут к оружию и позабудут, как порхать по клавишам. И тебе будет очень плохо.

— Это мое дело, — резко оборвала его Саэта. — И вообще, откуда ты знаешь? Или с тобой так уже было?

— Нет, со мной все было немного не так. Когда я шел в горы, я заранее знал, что в любом случае к прежней жизни вернуться не смогу. Мне некуда было идти. И у меня тоже была ненависть. Но видишь ли… вот ты не задумываешься о том, что будет дальше, живешь сегодняшним днем. А я думаю об этом часто, возможно потому, что в глубине души боюсь дожить до того времени, когда стану не нужен. Ведь мне по-прежнему некуда идти и нечем заняться, и вряд ли со временем что-то изменится. Гаэтано никогда не говорил с тобой о ненависти и мести? Нет? Со мной тоже. Но после налета на виллу Сальваторе, когда его месть свершилась и он добился того, к чему стремился, я поймал его чувства, случайно. Я ужаснулся тому, что творилось в его душе. Пустота, отчаяние и жестокое осознание того, что жизнь потеряла смысл. Это ждет нас всех. Возможно, многие этого не сознают, а вот мне становится страшно при мысли, что я доживу до победы, и… что я буду делать тогда? Гаэтано вернется в родовой замок, будет опять управлять своими вассалами, возможно, еще раз женится ради продолжения рода. Морено вернется в свою деревню, починит родную халупу и начнет пахать и сеять. Рохо разыщет заброшенные инструменты и станет снова шить шапки. Рико сунет руки в карманы и, весело насвистывая, направится, как и прежде, высматривать, что бы украсть. Торо… ну, ему тоже есть куда вернуться. И даже Амарго… тоже. А какого хрена буду делать я? Кому я нужен? Что я полезного умею? В армию идти? Воинской дисциплиной я уже сыт по горло. В разведку меня никто не возьмет с таким букетом особых примет. Да и не нравится мне это. Останется только достать пистолет и отметить победу праздничным салютом в висок…

— Перестань, — остановила его Саэта. — Ты же профессионал, ты всегда найдешь себе занятие. В конце концов, у тебя природный актерский талант, подашься в барды. Можно подумать, все так страшно.

И подумала про себя, что она говорит о вещах, в которых не разбирается. Говорят, что маги, потерявшие Силу, долго не живут, потому что не могут жить, как обычные люди. И, если она его правильно поняла, он имел в виду именно это. А может, и нет. Может, она поняла его неправильно…

— Да я не о себе, — ответил Кантор. — Это я тебе для примера. А что касается возможной карьеры драматического актера… Бард должен иметь Огонь, так же как маг должен иметь Силу, мистик — Веру, вор — Тень… Ты сама знаешь. А у меня его нет. Маг без Силы — не маг, и такого вообще не бывает. Мистик без Веры — не мистик, а шарлатан. Вор без Тени всю жизнь просидит в тюрьме, пытаясь хоть раз успешно что-нибудь украсть. А бард без Огня… Это, конечно, бывает часто, но бард без Огня — это очень и очень хреновый бард. Если тебе это непонятно, я тебе что-нибудь могу сыграть, и ты поймешь. У тебя ведь, помнится, был Огонь, и довольно сильный. Что с ним теперь?

— Не знаю, — пожала плечами Саэта. — Первое время мне казалось, что я его потеряла, а сейчас… Не знаю…

— Тогда сыграй, — предложил Кантор, — и узнаешь. А я послушаю. Я люблю слушать… Еще помнишь что-нибудь?

Саэта села к инструменту и подняла крышку.

Ольга поставила покупки на дорожку и осторожно присела на скамейку, чтобы не привлекать внимания Элмара и не отвлекать его. Она уже знала, что, завидев ее, он тут же бросит оружие, срочно что-нибудь наденет, схватит ее сумку и потащит в дом. И больше она ничего интересного не увидит. А посмотреть было на что.

Принц-бастард упражнялся с оружием на специально утоптанной площадке во дворе. Хотя подвиги он и забросил, занимался все же регулярно, чтобы не терять форму и навыки. Сейчас у него в руках было короткое копье с широким лезвием, которым можно было и колоть, и рубить. Несмотря на позднюю осень, Элмар был без рубашки, что делало зрелище еще красивее. Ольга притаилась на своей скамейке, с удовольствием наблюдая за его отточенными движениями и за игрой мышц на обнаженном торсе и пытаясь уловить смысл этих движений. Выпад, блок, шаг назад… перехват, удар… Как он это так быстро делает? И одной рукой, хотя копье наверняка двуручное. Вчера с мечом было еще интереснее, но посмотреть не удалось — он ее сразу заметил. Сегодня, похоже, увлекся и не замечает. Ох, и красавец он, принц-бастард Элмар! Особенно вот так, без рубашки и с оружием в руках, в движении, в выпадах и поворотах. Большой, массивный, а двигается легко и бесшумно, как тигр или другой крупный кот. Тяжелое копье взлетает, как тростинка, стремительно опускается, пригвождает к земле невидимого врага и тут же неуловимым движением разворачивается в другую плоскость, рубит еще одного врага и на миг застывает, отражая невидимую же угрозу. Ольга тихо любуется, и ей дико завидно.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});