Чемпионы Темных Богов - Джон Френч

Он посмотрел на меня. Не на Аримана, не на других.

Прямо на меня.

На месте глаз у него были ожоговые шрамы.

Он заговорил, и слова его рассеяли туман в моем разуме.

— Ты надеялся сковать меня, мелкий колдунишка? — улыбнулся он. С его губы стекала густая капля кровавого гноя. В корнях зубов копошились личинки. Его язык был массой засохшей крови и волос. Я просто задрожал, пытаясь снова собраться с мыслями, удержать то, что составляло мое естество.

Владыка Личинок захохотал, и от его содрогающегося тела отслоились куски кожи. Он повернул свою огромную голову к остальным. Огонь вокруг Аримана погас. Ни один колдун, с которым мне приходилось встречаться, не мог тягаться с ним, но даже он не мог бросить вызов одному из самых возвышенных из демонического рода, если только не было другого выхода. Наблюдая за Ариманом, я знал, что он ищет выход из положения, невзирая даже на то, что зверь возвышался прямо над нами.

— Ты не знаешь меня, — прохрипел демон. — Мы раньше не встречались, но я следил за тобой. Я видел твой взлет и падение, и новый взлет.

— Где наш брат? — холодно, держа себя в руках, спросил Ариман. — Где Менкаура?

— Ушел, изгнанный сын, ушел в бездну на корм свежерожденным. Ушел, чтобы не существовать более.

— Нет, — произнес Ариман. — Твой род пожирает, извращает и разлагает, но он не уничтожает.

— Разве? Трупные болота истории и слезы, пролитые у могил, поют иную песнь.

— Верни его.

— Нет. Не думаю, что верну его, — ответил демон и покачал головой. От его покачивающихся подбородков отвалились белые черви и куски плоти. — Это собрание не для требований. Оно для предложений, для оценки возможностей.

— Тебе нечего нам предложить.

Смех демона громовым раскатом пронесся по залу, и у него в горле запульсировали куски кожи. Он облизал губы.

— О, это не так, — он поднял огромную руку и указал на воинов Рубрики, стоявших в лучащихся ореолах боли.

— Ты — повелитель мертвого братства. Ты пытался спасти то, о чем заботился, но только одному под силу закончить эти страдания, — его голос стал вязким рокотом наполненных слизью легких. — Мы положим конец бренности, Ариман. Мы присмотрим за тем, чтобы ты и твои братья восстали из хладных могил. Ты чувствуешь боль за то, чем они стали, за то, что ты сделал, и за то, что, как тебе кажется, ты должен сделать. Эта боль может пройти. В печали может не быть нужды. Ты можешь спасти себя, и спасти своих братьев, — он поднял руки, словно в мольбе, протянув к нему толстые пальцы. — Все, что тебе нужно — лишь попросить. Сдайся. Пусть цепи спадут. Тебе не нужно принимать это освобождение. Тебе просто нужно позволить ему принять тебя.

Санахт с трудом вставал на ноги. Противление кричало в каждом его мучительном движении. Демон обратил взгляд на поднимающегося мечника.

— А ты, Санахт, сломленный мечник, ты разве не хочешь, чтобы раны в твоей душе исцелились? Астреос, милое страдающее дитя, иглы вины в твоем сердце — ложь. Их можно вынуть. Ты вновь можешь обрести надежду. Не просто ее обещание, но сладкий, влажный нектар ее правды, — демон посмотрел обратно на Аримана и медленно кивнул. — Вот что предлагает Властитель Всего.

Об альтернативах речи не шло. Их не нужно было облекать в слова. Голодное молчание демонической толпы красноречиво говорило о том, что означал отказ. Я также не удивился тому, что мне предложения не сделали. На моей душе осталось слишком мало мяса, чтобы насытить демона. Я сковал и сломил слишком многих из их рода, чтобы мне предложили что-либо, кроме воздаяния.

— Мы уходим отсюда, — проговорил Ариман твердым решительным голосом.

Демон снова покачал головой, его ободранное лицо потяжелело от скорби.

— Этого не будет, — произнес он. Окружившие нас демоны подались вперед.

— Нет, — сказал Ариман, его голос — звон молота по стали. — Согласно условиям, по которым мы пришли в сей храм, я отвергаю тебя. Это — церковь оракулов, демон. Ты совратил ее, ты сам воссел в ней, но цепи ее сковали тебя. Ты сидишь на месте Оракула. Ты занял его трон ради собственных целей, но это не место власти. Это клетка.

Челюсть демона затряслась от гнева. Складки гниющего жира задрожали. Он испугался.

Ибо когда я понял правду, ее понял и демон.

Сгнившая чаша зала с мерцанием вновь появилась в поле зрения. Ее склизкие от экскрементов стены пульсировали в унисон с натужным дыханием великого демона. Он попал в ловушку. Он был созданием силы, мощи, но не замечал более тонких ухищрений. Этими течениями управляла иная длань.

— Ты, кто восседает на месте Оракула, я требую правду, — произнес Ариман. — Назови себя.

— Сак'нал'уи'шулсин'грек…

Слоги вырывались из уст демона. Звуки с треском прошили эмпиреи, каждый — сломанный зуб желчи. Демон попятился, его рот шевелился, лицо раскалывалось в попытке удержать слова внутри. По воздуху разлетелись кровавые пузыри. Он взмахнул перед собой левым кулаком, занеся другой над головой. Ему приходилось говорить нам свое имя, но он намеревался убить нас до того, как успеет выговорить его целиком. В его руке вырос огромный ржавый тесак, и демон бросился вперед.

— … их'хал'хрек…

Санахт встретил и парировал удар, его парные мечи зашипели, поцеловав порочное железо тесака. Демон отвел клинок и, сотрясаясь влажным телом, ринулся в атаку. Санахт ушел в сторону, рубанув в движении. Из двойной раны вырвались полосы желтого жира и брызги сворачивающейся крови.

— … нх'гул'рг'шаргу… — кровавые слова непрерывным потоком выплескивались наружу, и демон опустил тесак. Меч Астреоса превратился в язык бело-синего пламени, которым он отрубил запястье зверя. Нож со сжимавшей его кистью упали на пол. Из раны вывалились мотки сухожилий, но существо подобрало руку и попыталось насадить ее обратно на обрубок.

— … сал-ху'не'горн'шу'саи'са…

Он потянулся целой конечностью ко рту и стал вырывать себе язык толстыми пальцами.

Но части имени продолжали вытекать у него изо рта.

Ариман не шевелился, но теперь обернулся ко мне.

— Сковывай его, брат, — сказал он.

А затем — в тот холодный миг — я осознал, что мне никогда не стоило соглашаться служить ему.

— … вел'рек'хул'скб'тх'ркс.

Последний слог слетел с уст демона, выскользнув в воздух, будто опаленная змея. Я взглянул на Аримана, и то мгновение показалось мне вечностью. Мой разум был готов. Разделенные ячейки памяти и разума, которым предстояло удерживать Менкауру, были открыты. Я услышал каждую паузу и расколотую интонацию демонического имени. Он был мой. Цепная сеть легла в пальцы моей воли.

Я повернулся к демону. Его меньшие сородичи снова пришли в движение, скользя и ползя вперед. Их клинки скрежетали, зубы щелкали. Воины Рубрики открыли огонь, кобальтовый свет разорвал податливые черепа. Демон вдохнул, его живот и горло вздулись. Его вырвало. На нас пролилась кровь, желчь и тень. На пути у потока встал пламенный купол. В воздух поднялся черный дым и желтый пар.

Я все еще колебался, неуверенный, хотел ли принимать участие в том, что Ариман уготовал для меня в своем многоуровневом обмане.

+ Ктесиас, давай! + мысленный голос Аримана расколол наполненный варпом зал, словно раскат грома.

Я проговорил имя демона. Слоги разорвали мои язык и губы. На шлеме расцвела изморозь. По горлу потекла кровь, наполняя легкие, мешая сделать выдох.

Я продолжал говорить, чувствуя, как цепь звуков притягивает сущность демона в мою руку одно кровавое звено за другим. Демон отбивался, ударяясь телом в горящий купол над нашими головами. Плоть его стала обращаться в дым.

Каждый слог, что вылетал с моих уст, я отделял от памяти и запирал в разделенных стенах разума. Другие колдуны пользовались гримуарами, таинственными шифрами или иными ритуальными символами, дабы удерживать скованных демонов. Я же использовал свой разум и записывал ключи призыва в собственное сознание.

Демон откинул голову и завопил. Гниющая орда ринулась вперед, чтобы ответить на зов.

Я утопал в своей крови. На языке вздувались и лопались волдыри. Зал вокруг меня исчез в лихорадочном размытом пятне.

Я прожевал окончание имени и внезапно оказался на пропитанном грязью полу.

Другие продолжали сражаться, все еще рубили, все еще сжигали бросавшихся на нас демонов. Существо над нашими головами боролось дальше, его плоть пульсировала в насмешке над дыханием. Его имя было теперь внутри меня, разделенное и запертое, будто оружие, сломанное на куски до тех пор, пока ему не позволят вновь стать единым целым. Он посмотрел на меня, и в его крови и наполненных гноем глазах я ощутил ненависть.