Кома - Маргарита Малинина

столик на шесть часов.

Лешковский поднялся, но я не двигалась. Заметив это, он сам взял чашку в руки и поднес мне ко рту.

— Ксения, ну что вы как маленькая, право. Пейте, пока не остыл. Вам станет лучше.

От такой назойливости мои подозрения только усугубились.

— Не буду я пить ваш чай. Вы что-то туда подмешали. Меня клонит в сон.

Вместо того чтобы обидеться на мои слова, Лешковский только улыбнулся.

— Глупая, это же хорошо. Организму виднее, что для него лучше. Хочет спать — значит, надо спать.

— Не буду я пить! — крикнула я.

Ювелир сдался. С большим сожалением (или мне показалось?) вернул чашку на стол и пробормотал:

— Будь по-вашему, но все равно прилягте.

Дал мне подушку и вышел в приемную, выключив здесь свет. Я действительно легла, но не с тем чтобы вздремнуть. Я решила подыграть ему, а сама прислушивалась, гоня мысли о сне прочь.

Было слышно, как Лешковский набирает номер, но звонил он, как выяснилось, на самом деле в ресторан, потому что заказывал столик на двоих. Прекратив короткий разговор, полез в сейф, что-то оттуда достал и начал листать. Может, какой-нибудь журнал продаж или что-то еще?

Через пять минут я совершенно успокоилась и думала уже о том, как бы раньше времени не уснуть (хотя, как показывали опыты, при раннем сне переход не осуществляется), но события, которые стали развиваться дальше, явно продемонстрировали, что во второй жизни расслабляться — вообще непозволительная роскошь, тем более на целых пять минут.

Сначала я услышала шаги на лестнице. Но не придала им значения — наверняка какие-нибудь VIP-покупатели пришли за особым товаром. Или кто-то из персонала магазина. Однако через тридцать секунд мое сердце забилось так быстро, как не билось еще никогда. Оно словно шло на мировой рекорд. А все потому, что неприятный мужской голос, который я однажды уже слышала, грубовато спросил:

— Где она?

Лешковский тихо ответил:

— Здесь. Спит. Я дал ей снотворного.

Пара шагов в сторону комнаты, скрипнула дверь, я успела закрыть глаза и притвориться спящей.

— Вижу, вижу. — Говорил из новоприбывших только один, но я знала, что их несколько. Во-первых, шагов на лестнице было много, во-вторых, пока один подавал голос, другие покашливали и ходили туда-сюда. — Камень у нее?

— Да.

Я похолодела и осознала, что надо как-то выбираться. Но куда? Дверь только одна. А за ней — эти. В окно? Второй этаж!.. Хотя в прошлый раз меня это не остановило. Но здесь под окнами оживленное шоссе, и если я снова неудачно упаду… Пиши пропало.

— Почему ты его еще не забрал? — недовольно вопрошал тот, имея в виду голубой алмаз.

Николай Иванович начал оправдываться:

— Я уговариваю. Она отдаст, нужна пара часов. Вы рано пришли, мы договаривались на другое время.

— Я прихожу тогда, когда мне надо, — повысил голос мужчина. Тот самый, который и приказал Егору убить Вороного, если кто не понял. — Ждать я не намерен. Мы отберем у нее камень, не хотела по-хорошему, будет по-плохому.

— Но постойте! Вы же обещали, что ничего ей не сделаете!

— Она не безобидная овечка, уверяю. Сама виновата.

Дверь распахнулась, зажегся свет. Сюда ввалилось шестеро мужчин, в том числе и Лешковский. Притворяться не было смысла, я открыла глаза и села.

Полный мужчина невысокого роста, имеющий черные короткие волосы, крючковатый нос и легкую небритость над верхней губой, заговорил, не скупясь на эмоции:

— Я возглавляю мощнейшую корпорацию, у меня десятки филиалов по стране и пара за границей! И не позволю какой-то соплячке рушить мои планы!

— Но постойте, Артем Григорьевич, в чем она провинилась? — встрял предатель, просительно сложив ладони перед собой.

— Она убила нескольких моих людей! Подставила очень влиятельного человека, выманив у него деньги, которые принадлежали мне! Отправила в больницу моего главного помощника, мою правую руку! Украла у меня бриллиант стоимостью более пяти миллионов долларов! Мне продолжать?..

— Послушайте, это какая-то ошибка! Я знаю Ксению и…

— Выйдите, Николай Иванович! Я вас очень уважаю, но ничего объяснять более не намерен. Я сам лично с ней разберусь.

— Ксюшенька, ну скажите ему, что вы ни при чем! — взмолился Лешковский, едва не упав на колени. Какая мерзость! Выдать негодяю любимую женщину из-за каких-то миллионов (кстати, сколько процентов ему причитается?), а потом делать вид, что ему не все равно?!

— Не смейте так меня называть, — медленно, по словам произнесла я настолько ядовито, насколько была способна. — Вообще не смейте со мной разговаривать! Вы предали меня!

— Что вы, я совсем не…

— Хватит разыгрывать шекспировские трагедии! — остановил нас обоих Артем Григорьевич. — Вы — идите вон отсюда, а ты, сучка, отдавай, что тебе не причитается!

— Ксюшенька, отдайте ему, ради бога…

Ювелир прослезился, вызвав у меня этим удивление. Неужели и правда не хочет, чтобы меня убили? Иначе зачем разыгрывать этот дешевый фарс? Тем более перед почти уже мертвым человеком?

— Ничего я ему не отдам. Надо — пусть сам забирает. Все равно прибьет, с этих сволочей станется.

— Ну хорошо, как хочешь, — печально выдохнул глава корпораций. Кивнул одному из своих шкафов: — Убей ее.

— Нет! — заорал Лешковский и кинулся наперерез. Пуля угодила ему в шею, и тут уже завизжала я.

Он был еще жив, но лежал почти неподвижно на полу, держась за горло, откуда мощным потоком хлынула кровь. Прямо на белый, пушистый ковер, о который я недавно споткнулась… За считанные секунды ярко-красное пятно формой, похожей на круг, достигло журнального столика, за которым я сидела. Видеть этот образовавшийся, словно по задумке маниакального, кровожадного шаржиста, японский флаг на полу я не могла и, закрыв глаза, взмолилась:

— Дайте мне вызвать «скорую», пожалуйста!

— А ты сперва камень дай!

— Хорошо.

Открыв глаза, я вдруг поняла, что из последних сил ювелир пытается показать на что-то на стене и шепчет мое имя. Я стремглав полетела к нему и села в центр кровавой лужи, которая уже не успевала впитываться в ткань.

— Что? Что? — наклонившись к самому рту, зашептала я.

— Нажми… на глобус…

Сморщенный, точно от приступа неизвестно откуда взявшейся брезгливости, Артем Григорьевич сказал:

— Добейте, чтоб не мучился.

В последнюю секунду я успела отпрянуть, и одновременно с моим вскриком прозвучал еще один выстрел.

Пока этот гад начал недовольно бурчать о том, что, дескать, из-за меня еще один хороший человек отправился на тот свет, я лихорадочно соображала, какую подсказку мне пытались дать. Рассматривая стену, на которую указывал Лешковский, я видела гигантский стеллаж под потолок, который ее всю и занимал, и много книг и прочих вещей на полках: статуэтки, грамоты