Лилея - Елена Чудинова

Анри де Ларошжаклен рассмеялся ей в след. На душе было легко, потому, быть может, что от стертых камней порога старой часовни, промеж столь же старой, неровной булыжной кладки двора, начинали пробиваться белые цветы.

Небольшая процессия миновала подъемный мост. Слышно было, как за спиной возится с воротами одинокий дряхлый старик, затворяя их за шуанами. Ранняя осень кинула под ноги устремляющуюся в буковый лес дорогу. В прохладном прозрачном воздухе весело зазвучала еще не слышанная Еленою прежде песня, которую завел Жан де Сентвиль:

Смело в бой, дети Нижней Бретани!Жизнь за жизнь, ни полшага назад!Пусть-ка синие выяснят самиУготован ли грешнику ад?За родную страну кровь на землю пролей,Нас Христос научил умирать за людей!

ГЛАВА XXXVI

Нелли перестала примечать, какие деревеньки и городки вставали на их пути, через какие реки они перебирались — то в брод, то вплавь. Душа ее говорила со Святым королем, верней сказать — Святой король говорил с ее душою, то грезился наяву, то являлся во сне. Сны и явь спутались до того, что порою Нелли мнилось, будто Людовик, Жуанвиль, свекор ее, отец Модест и Ан Анку — давние знакомцы. Один раз она спросонок изрядно перепугала Парашу, попросивши ее сварить для короля какое-нито снадобье для поддержания сил.

— Только не возомни после о себе лишнего, маленькая Нелли, — обмолвился как бы невзначай отец Модест на вечернем биваке.

— Будеть покойны, отче, — Нелли улыбнулась. — Я вить знаю, что вовсе того не заслуживаю. Но сами ж говорили когда-то про камни и Авраамовых детей.

И вновь прошлое перемешалось с настоящим.

Понтифик Рима нудил дворян и государей принять крест. Но святой обет принимали немногие. Наступали новые, иные времена, времена охлаждения христиан. Помощи из Европы прибывало немного. Но все ж король Людовик наступал малыми стезями. Распри промеж агарянами сулили надежду на вызволение Иерусалима.

Многие из сарацин, в том числе и люди знатные, наслышавши о короле Людовике, приходили разговаривать с ним.

«Там пришли люди, которые хотят видеть святого, сир, — смеялся Жуанвиль. — Но мне бы еще не хотелось преклонять колена пред Вашими мощами».

И многих король убедил принять Святое Крещение. По порученью короля их крестили и наставляли в вере доминиканцы, Псы Господни.

Понемногу выкупал король из плена тех христиан, что протомились в оковах не один десяток лет.

Король велел укрепить стены и башни Акры. Сам он носил корзинами землю и таскал камни на этих работах, дворяне же следовали его примеру. Святая земля понемногу восставала из разорения.

Но вот, словно вожак черной стаи, прилетела весть о кончине королевы Бланки. И за нею пошли донесенья о нестроениях во Франции. Странное безумие охватило недорослей по весям: юноши и девицы бросали семьи свои и свою работу и предавались бродяжничеству. Сами они называли себя пастушками, но вели себя хуже волков: горе было попасться навстречу эдакой шайке на пустой сельской дороге. Хуже саранчи налетали пастушки и на деревни, а иной раз, когда несколько шаек сбивалось вместе, грабежу и насилию подвергались иные города. Следом за тем начались и распри средь знатных людей. Воистину, королева, что умерла, как надлежит королеве — на ложе из простой соломы, в монашеском облачении — железной дланью держала для сына страну.

Что же, стены Иерусалима таяли словно пустынный мираж. Однако ж начало пути к ним было проторено. Сидон, Цезарея, Яффа и Акра были усилены. Король сделал довольно, чтобы отбыть теперь на родину, в том убеждали его остающиеся. На сей раз он услышал их просьбы.

— Как же горестно было королю Людовику покидать Сальватерру, не увидавши Иерусалима, — сказала Нелли свекору, приняв из рук хозяйки фермы серый ломоть хлеба с белоснежною горкой творогу.

— По-русски говорю я едва ли лучше, нежели ты по бретонски, Элен, — хмыкнул господин де Роскоф.

Рассмеявшись, Нелли повторила свой вопрос.

— Он имел возможность повидать святой град в условиях военного перемирия, — господин де Роскоф посурьезнел. — Однако счел сие зазорным.

— Была и иная тягота на сердце Людовика, батюшка. Однако ж не вполне я его мысли понимаю.

— Бог в помощь, сие доказывает, что ты их не сочинила. Попробуй пересказать, дитя, разберемся вместе.

— Он не хотел оставлять в Сальватерре тамплиеров, — с замешательством проговорила Нелли. — Он вроде как не доверял им.

— Что ж тебя удивляет, Элен?

— Немало добрых слов говорил святой король о военной доблести рыцарей-храмовников. В особенности тогдашний их великий магистр, Гийом де Соннак, удостаивался похвал из его уст. Не мог же король бояться того, что тамплиеры сговоряться с сарацинами! Так почему его тяготило, что они остаются за спиной? У меня никак не укладывается в голове, батюшка, что он ждал от храмовников беды!

— Быть может, Элен, он ждал, что беда придет не от них, но к ним? — Господин де Роскоф, казалось, даже с большим, чем обыкновенно, вниманьем прислушивается к рассказу о грезах невестки.

— Какая ж беда может стрястись с честным воином, кроме, разве, смерти в бою?

— А ты попытайся вспомнить мысли короля…

— Да не получается!

— Попробую тебе помочь, — голос господина де Роскофа был покоен и ласков, однако же отчего-то Нелли услыхала вдруг, как громко колотится его старое сердце. — Король Людовик прежде всего видел в людях хорошее. Скорей всего, начало его мысли и было таково: «мессир де Соннак — доблестный рыцарь и храбрый воин, но…» Попытайся вспомнить только лишь сие «но», Элен!

— «Мессир де Соннак — доблестный рыцарь и бесстрашный воитель, — сбиваясь, торопясь, боясь позабыть, начала Нелли, — но, Сеньор мой Господь, отврати его от лукавой мудрости Востока! Молва из поколенья в поколенье твердит о том, что не единственно ради простых и честных целей прибыли в Сальватерру первые из храмовников. Прямых доказательств сему нет, но мера косвенных переполнена. Слишком многое скрывает орден, окутанный непроницаемыми покровами. Но что скрывать честному христианину? Ищут ли они тайных знаний царя Соломона, нашли ли их уже? Безумье! Ветхий Завет избыт, дверь в чертог его мудрости запечатана Божественною волей. Пред нами расстилается светлая даль нового дня. Но если прельщенный разум бессилен взломать печать Прошлого, разве он станет покоен? Разве мало наваждений таит нынешний Восток? Ищущий падения падет. Господи, Боже Сил, если сие еще возможно, спаси рыцарей Твоих от судьбы Люкифера!». Ох, батюшка, сама б я такого наверное не сочинила.

— Ты ничего не сочинила, Элен. Вестимо, Людовик прозревал, что, заразившись мудрствованиями теплых краев, храмовники привезут духовную заразу в Европу. Так привозят купцы чуму в своих товарах, такую же незримую, как дух ереси. Он видел сегодняшний наш день…

— …когда смотрел на тающую полоску земли, стоя на корме! — взволнованно продолжила Нелли. — Хлопали тяжелые от морской соли паруса, а по лицу короля лились слезы. Он знал — не отстояв Иерусалима, мы не победим ужаса темных веков. Я все поняла теперь, вновь припомнив Финикию. Вот только ведал ли Людовик, что сегодни нам будут в сто крат хуже следствия грехопадения тамплиеров, чем даже полчища агарян, с коими он вел бой?

— Будь покойна, дитя, коли санкюлоты нас сейчас не докончат, так вновь хлынут и сарацины. Главное — Иерусалим. Святой король знал, что его нельзя не отстоять. Он — средоточье христианского мира, только владея им, христиане безопасны.

— Потому-то он и воротился через столько лет в Сальватерру…

Но покуда король еще не ворочался в Святую землю, но плыл домой.

И вот три королевских ребенка, рожденных в Святой земле, впервые ступили, сошед с корабля, на французскую землю. Было то близ угрюмого замка Иер, непривычно дождливым летним днем, и дети дивились щедрому обилию ниспосылаемой Небесами влаги. Золотистым же сентябрем королевская семья въехала в Париж, к великому ликованию народа.

Но Людовик был невесел. Отказ от обета крестоносца томил его непрестанной тоскою. Жизнь двора в те дни сделалась еще скромнее. Воистину, ни один государь не обходился своему народу столь недорого! Младшим принцам и принцессам перелицовывали платье, что сделалось мало старшим. Король не заказывал блюда к обеду, довольствуясь тем, что приготовит по своему усмотрению повар. Находя же, что повар излишне расстарался, король, не мешая приближенным трапезничать, просил принести себе каши либо вареного гороху. Зряшно было и подавать ему миногу, либо привозные фрукты, либо рыб, кроме самых мелких костлявых пород — плотвы либо уклейки — немедля все сие отсылалось бедным. В пост король велел подавать себе пиво, которого терпеть не мог, вместо вина. Постился король не только в пятницу, но и в среду, а также в понедельник. Спал он на жестком ложе, без перины. Поднимаясь к заутрене, он одевался сам, чтоб никого не разбудить, да так споро, что если кто из рыцарей все ж пробуждался и желал также следовать в часовню, тому доводилось бежать вдогонку королю босиком. Но доводилось королю и самому ходить босым — в знак особого смирения он шел к пятничной мессе разутым. После каждой мессы, по выходе из храма, Людовик, как и положено французскому королю, исцелял больных золотухой.