Люди легенд. Выпуск первый - В. Павлов

Трем лазутчикам были вручены «грамоты», большие ломти хлеба; тогда всех троих с завязанными глазами повезли за 15 километров от места расположения дивизии.

Разведывательная сводка, отправленная немецкой разведке, стоит того, чтобы привести ее полностью.

«СПРАВКА. Настоящим удостоверяется, что тайный агент гестапо Домбровский был направлен гестапо по заданию в ряд сел. Секретный список сел, зашитый агентом в подкладку, нами прилагается. В этих селах Домбровский должен был собрать о нас подробные данные для гестапо, после чего возвратиться к начальнику немецкой разведки. По не зависящим от него причинам к сроку явиться не мог.

Уточняя вопрос о селах, указанных в секретных списках гестапо, подтверждаем, что эти села существуют, в чем можно убедиться, взглянув на карту. В эти села мы действительно дислоцируемся. Все интересующие гестапо материалы о нас, включая ряд добавочных, как, например, количество убитых нами немецких захватчиков, подорванных мостов, пущенных под откос эшелонов с немецкой живой силой и техникой, разгромленных немецких частей и подразделений гестапо, жандармерии и полиции, нами подготовлены.

В любое время ждем гестапо и немецкие воинские части, чтобы передать этот материал лично, причем интересующие гестапо вопросы о количестве и качестве нашего вооружения, боеспособности людского состава и тому подобное, продемонстрируем на деле.

Агенту гестапо Домбровскому, направляющемуся в гестапо с этим письмом, оказывать самое широкое содействие и не задерживать его ни в заставах, ни в караулах.

Украинские партизаны».

— Что же вы делаете? — сказал я Войцеховичу. Тот улыбнулся своей застенчивой улыбкой.

— Врага уважать надо, — уже строго сказал Василий Александрович. — Он же диктует нам наши действия, да и учит, как надо его бить.

Ковпаковцам нечего было опасаться. Они уходили в новый рейд. Одна ночь, и они будут за 60–80 километров от этих мест…»

…И вот вдруг Ялта. Скамейка под деревьями. Ухающее прибоем, вечно говорливое море. Мы с Войцеховичем сидим, вслушиваемся в прибой.

— А в нем есть определенно мелодия, — говорит он. Но говорит таким тоном, что сразу можно догадаться, разговаривает он сам с собой.

Да, волевой человек Василий Александрович. От «окруженца», рядового партизана до начальника штаба уникальной в мировой военной практике партизанской дивизии и Героя Советского Союза проделал он путь.

— А сейчас? — спросил я.

— В лесу, — сказал он так же, как на лодочной станции, когда ждал шлюпку для рыбалки.

После войны ему предлагали и отдых, и лечение, и пенсию. Нет, не надо ему ни того, ни другого, ни третьего. Он не из породы людей, которые родятся, чтобы спасаться от болезней и дожить до пенсии, а потом мучиться от самой страшной хворобы — незнания, куда деть себя.

У него, оказывается, всегда на маршах были грезы о лесе.

Мечта привела его в институт, изучающий лес. Это был второй вуз в его жизни. Потом Василий Александрович работал начальником лесной полосы Гора Вишневая — Каспийское море; в центре России руководил заповедником. В заповеднике разводил зубров и все хотел, чтобы в этом лесу зубров было больше, чем в Беловежской пуще. Кругом заповедника на деревьях висели объявления «С ружьем и удочкой в заповедник вход запрещен». Ну, а теперь руководит лесным хозяйством на Украине.

— Вы женаты, Василий Александрович? — спросил я.

— Ну, а как же. Да ты мою жинку хорошо знаешь, — с улыбкой, но уже с какой‑то другой, вроде с укоряющей за незнание такой детали, сказал он. — Катя же — моя жена. Помнишь, в партизанской дивизии была Катя и автоматчица, и санитарка, и повариха, и прачка, и учительница — одним словом, человек. Так я на ней женился еще в немецком тылу, ну, а расписались в Киеве. Катя у меня жена‑то.

Мы замолчали.

— Я много перечитал книг о лесах, о лесных хозяйствах, — сказал Войцехович. — Огромнее впечатление на меня произвело высказывание Менделеева. Он говорил, что посадка леса равносильна защите страны и что отношение к лесным насаждениям характеризует культуру страны.

Много передумал я о лесе в немецком тылу, — после короткой паузы продолжал он. — Быть другом леса — это уже, значит, быть другом людей. А это обязывает засучив рукава работать в лесном хозяйстве. Сама природа не наведет же внутри себя порядок. Для этого требуется человек, усердный, хозяйственный, кропотливый и образованный.

Мы снова помолчали.

— Будем расходиться? — встал он со скамейки. — Завтра чуть свет в море на рыбалку. Научился ловить в море. Чертовски интересно. Приходи после полудня завтра. Катя ухой будет угощать.

Мы распрощались. Застывшие, ползающие и летящие огоньки в море можно было принять за звезды, кометы и спутники. Море казалось опрокинутым небом.

Иван Золотарь

ВЕРНЫЙ ТОВАРИЩ

Борис Галушкин спрыгнул к нам на озеро Палик с группой московских парашютистов в июне 1943 года, в самый критический для нас момент. За два часа до его появления наша бригада, измотанная пятидневными изнурительными боями с крупными силами карателей, оставила свою базу, переправилась на левый берег Березины и приготовилась к отходу на север, в сторону труднопроходимых Домжерицких болот. Ждали только самолет с десантом. Из‑за отсутствия подходящей поляны принимать решили на залитом водой лугу размером с гектар, не более.

Никогда не забуду ту памятную ночь. Отряды растянулись вдоль прибрежной опушки фронтом к Березине. До нее — 200 метров луга, поросшего густой рогозой. За рекой темнеет лес. Он подступает к самой воде. Там в любую минуту могут появиться гитлеровцы. Если это случится (хотя мы сняли отряды с обороны скрытно, в темноте, враг мог все‑таки узнать об этом), наши парашютисты станут легкой мишенью для вражеских снайперов. Где‑то недалеко за рекой, в лесу, вспыхивают осветительные ракеты. Видны ракеты и позади, и с востока враг спешит к Березине, надеясь прижать к реке, охватить нас плотным кольцом. Успеем ли мы выскочить из мешка неширокой полоской заболоченного леса — единственным свободным путем?

Чем меньше оставалось времени до появления самолета с парашютистами, тем больше закрадывалось в душу беспокойство за их благополучное приземление. А тут, как назло, враг выпустил беглым огнем штук двадцать снарядов и мин, разорвавшихся на лугу, прямо перед нашим носом.

Но вот вражеские минометчики успокоились. Наступила лихорадочная тишина. И в этот миг в небе послышалось ритмичное дыхание самолета. Нашего, родного, советского! На лугу вспыхнули условные костры. Отряды приготовились, на случай возможного боя, отвести удар противника по парашютистам. Самолет развернулся, предельно снизился и зашел на выброс. Мы видели, как от него отделялись один за другим мутновато–белесые, чуть подкрашенные заревом костров купола парашютов. Почти все десантники приземлились вокруг костров, на лугу. И только двое угодили за реку. Мы встревожились. А когда узнали, что это сам командир группы Галушкин со своим ординарцем Петром Юрченко оказались отрезанными от нас Березиной, нервы напряглись до предела. Многие, не сговариваясь, бросились к реке. Но им навстречу уже шли оба десантника. Они знали обстановку и, не раздумывая, перебрались через Березину вплавь.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});