Иван Грозный - Казимир Валишевский

Остальные же пусть поплатятся за всех. Грозный был виртуозом в искусстве пытки и умерщвления. Но и в этом он только следовал примеру людей его времени, воображение которых вдохновлялось произведениями духовной литературы, образчиком которой могут служить жития святых, изданные в 1902 г. братьями Успенскими. Они особенно возбуждали чувство жестокости. Гуаньино подробно говорит о мучениях, которым в этот день был подвергнуть дьяк Висковатый. Его повесили за ноги и разрубали, как мясную тушу. Казначея Фуникова обливали поочередно то кипятком, то ледяной водой. Кожа с него сошла, как с угря.

Прежде, чем вернуться в свой новый дворец, где он теперь жил, предоставив Кремль земщине, Иван заехал в дом Фуникова и увел оттуда жену казначея, молодую и красивую сестру князя Афанасия Вяземского. За то, что она не хотела или не могла сказать, где муж ее спрятал деньги, царь велел раздеть ее на глазах ее пятнадцатилетней дочери, посадить верхом на веревку, протянутую между двумя стенами, и протащить ее несколько раз от одного конца до другого. После этого ее отправили в монастырь, но она не смогла пережить ужасной пытки и умерла. Брат ее был несколько лет доверенным лицом при царе, который только из его рук соглашался принимать лекарство. Теперь и его отдали в руки палача. Главный любимец царя, Басманов, также не избежал насильственной смерти. По некоторым сведениям он был убит по приказанию Ивана царевичем Федором, будущим наследником престола. Пимена увезли сначала в Александровскую слободу, где им забавлялись опричники некоторое время, а потом он был отправлен в город Венев Рязанской области.

Итальянец и католик Гуаньино, собиравший сведения для своей скандальной хроники в Польше, мало заслуживает доверия. Но и англичанин Горсей дает нам такие же подробности ужасных пыток. Он видел, как князя Бориса Телепнева посадили на кол. Он мучился на нем в течение пятнадцати часов, а перед его глазами стрельцы насиловали его мать, пока она не умерла тут же. Но тот же Горсей говорит и о 70 000 убитых в Новгороде. Дальше я выскажу несколько соображений относительно этих иностранных свидетельств, которыми мы принуждены пользоваться за неимением других. Многие историки, доверяя им, пришли к заключению, что Иван превзошел Нерона и Калигулу и что он в эту пору был на краю безумия и даже сумасшествия. Я высказал уже свое мнение относительно последнего пункта. Прибавлю, что сам Грозный дал нам указание на состояние его души в это время. Я уже упоминал о его завещании 1572 г. Это произведение глубоко и болезненно пораженного в своих чувствах человека, но далеко не безумного. Как всегда, он ищет лирических эффектов, видит вещи и передает впечатления в преувеличенном виде. Его слова нельзя принимать буквально.

Но его старание и искусные приемы, к которым он прибегает, исключают, по крайней мере в этот момент, предположение о безумии. Слишком умело он жалуется, горюет, защищается, чтобы его можно было считать лишенным рассудка. Он не чувствует себя в безопасности на престоле и не уверен в будущем своего рода. Он чувствует себя изгнанником в своем царстве и не видит конца борьбы с лютыми врагами. Силы его ослабли, раны душевные и телесные бесчисленны и нет у него никого, кто бы их исцелил, утешил и пожалел бы его. Ему заплатили злом за добро и ненавистью за любовь. Он склонен видеть в этом проявление гнева Божия, поразившего его за частое попрание закона и осуждающего на скитание вдали от столицы, откуда выгнали его себялюбивые бояре. Быть может, его сыновьям и посчастливится пережить это тяжелое время. Составляя свое завещание, он желает дать им несколько полезных советов. Собственно, он еще и не собирается умирать, хотя смерть была бы для него сладкой и желанной. Он не предполагает, что ему суждено вкусить этого блаженства раньше, чем он нищенской жизнью искупит свои грехи. Не бред ли это? Нет. Его советы носят на себе печать светлого и твердого ума. Иван везде видит врагов и старается своих сыновей предостеречь от их козней, советует им лично входить во все дела и никогда ни в чем не доверять другим, потому что другие будут сами властвовать, а им останется только видимость власти. Так может говорить только великий мастер в искусстве властвования, а не безумец.[27]

Но вот еще более сильное доказательство не только полной ясности, но и необыкновенной гибкости ума, проявленного этим человеком в такую минуту, когда самый сильный характер мог бы обнаружить признаки смущения и слабости. На другой же день после московских казней, служивших продолжением новгородских, Иван принимает участие в богословском споре. Он сам начал его и вел без смущения и утомления. Казалось, что подобный спор и во всякое другое время должен был поставить в тупик профана.

В это именно время он вел свой знаменитый публичный диспут с Яном Рокитою, одним из членов общества моравских и богемских братьев.

Протестанты тогда пользовались сравнительно привилегированным положением. В них видели союзников в борьбе с ненавистными латинянами. Лютеранам и кальвинистам позволено было строить в Москве свои храмы. Иван ласково принимал представителей английской и немецкой реформации. Он даже любил слушать поучения капеллана Магнуса, Христиана Бокборна. Он даже говорил, что, если бы Лютер, нападая на папство, не затронул древней иерархии и не осквернил бы своего учения тем, что отрекся от монашеских правил и одежды, его учение было бы приемлемо. Но Бокборн и его единоверцы, поглощенные интересами карьеры, не извлекали никакой пользы из своего выгодного положения. Проповедь Миссенгейма является чуть ли не единичным фактом. Один из сотрудников датского миссионера Гаспар Эберфельд, которому приписывают попытку обратить царя в протестантство, кажется, одно и то же лицо с Гаспаром Виттенбергским. По словам Одерборна, последний сам перешел в православие и стал ярым хулителем своей прежней веры. В областях, лежавших по соседству со Швецией и Ливонией, велась протестантская пропаганда, терпевшаяся из политических соображений. В других областях терпимость была равнозначуща выражению презрительного равнодушия.

Рокита сопровождал в Москву польское посольство и задумал идти по стопам Миссенгейма. Он был чех и слыл за деятельного члена Богемского братства. В его переписке есть указания на миссию, на которую он и его единомышленники возлагали честолюбивые надежды. Посольство прибыло в Москву в феврале 1570 г., в то время, когда Иван был занят новгородскими казнями. До 4 мая оно должно было дожидаться возвращения царя. 7 мая послам был назначен прием. Три дня спустя после этого Роките было предложено говорить всенародно. Возражать ему будет сам царь.

Диспут происходил в Кремле в присутствии большего собрания светских и духовных лиц. Иван начал говорить первым. Он обрушился как на основные принципы нового учения, так и на его применение, и обнаружил хорошее знакомство с предметом спора. По обыкновению, не обошлось и без некоторой увлеченности, выразившейся в грубостях. Иван между прочим заметил, что судя по делам, последователи евангелической веры – свиньи. Это начало предвещало плохой конец диспута, однако дело обошлось благополучно. Иван обещал не прерывать оппонента и сдержал слово. Рокита в своем ответе, сказанном по-славянски, сохранил чувство меры и проявил ловкость, намеренно нападая только на римскую церковь. Царь слушал его внимательно и терпеливо, похвалил его красноречие, выразил желание иметь его речь написанной и сказал, что он ответит на нее. Через несколько недель, прощаясь с Рокитой, он велел вручить ему свой ответ в роскошном переплете. Этим все и ограничилось.

Читая это произведение, оригинальный текст которого был недавно открыт и напечатан, Рокита мог убедиться, что он напрасно потерял время. С литературной точки зрения ответ не делает чести государю. Очень плоско, во вкусе того времени, Иван играет именем Лютера, называя его Лютым, подобно тому, как в Германии Мюнцер называл его Luegner (лгун). К самому Роките и его единомышленникам он также применяет разные бранные эпитеты. Произведение это не отличается ни ясностью мысли, ни логичностью рассуждений. Но в нем обнаруживается масса знаний, богатство памяти, живость ума, сила диалектики. Иван проявляет все присущие ему способности. Приемы использованы те же, что и в переписи с Курбским. Словом, пред нами произведение самоучки и нервного человека, не получившего систематического образования, но не лишенного ума и много думавшего.

История опричнины содержит один эпизод, могущий заставить усомниться в душевном здоровье Ивана. Это один из самых загадочных моментов драмы и мы на нем должны остановиться. В 1574 или в 1575 г., время точно не установлено, на Руси явился новый царь.

III. Царь Симеон

Царь доверил управление земщиной Мстиславскому и Бельскому. В 1571 г. Мстиславский признался в изменнических сношениях с татарами, но был прощен, благодаря ходатайству митрополита Кирилла. За него поручились три знатных боярина, представивших со своей стороны 285 поручителей. Они внесли большую по тому времени сумму денег в 20 000 р. Но через некоторое время Мстиславский снова попался вместе с двумя сыновьями в подобном же преступлении. Он и на этот раз избежал смерти. Но его измена повлекла за собой многочисленные казни, причем, по словам иностранного летописца, с 1574 г. повелено было бросать головы казненных под окна Мстиславского. В то же время казанский царевич Симеон Бекбулатович, находившийся в Касимове в качестве государя, был провозглашен «царем всея Руси» и поселен в Кремле. Настоящий же царь отказывался от всех своих титулов и почестей, приказал называть себя просто Иваном Московским и ездил на поклон к новому государю в маленьком экипаже – «в оглоблях», как последний боярин.