Философские обители - Фулканелли

Кессон 2. — На тумбе голова Медузы со змеями вместо волос. На лице у Медузы страшная гримаса. Вокруг латинская надпись:

CVSTOS.RERVM.PRVDENTIA.

Мудрость — хранительница вещей

Смысл у слова prudentia весьма широкий, оно означает не только благоразумие или предвидение, но и науку, мудрость, опытность, знание. Надпись в сочетании с изображением на барельефе указывает на тайное знание, скрытое за многочисленными и разнообразными иероглифами дампьерских кессонов.

Греческое имя Μήδουσα (Медуза) происходит от μήδος и выражает мысльXXIX, которая занимает человека, его помыслы; μηδοσύνη (от μήδος) указывает на благоразумие и мудрость. Кроме того, из мифов мы знаем, что грекам Медуза была известна под именем Γοργώ, то есть Горгоны, но так называли и Минерву или Палладу, богиню Мудрости. Это сближение, — видимо, и объясняет тайный смысл эгиды, щита Минервы, обтянутого шкурой Амалфеи, козы, вскормившей Юпитера, с изображением змееголовой Медузы. Кроме сходства между козой и бараном (шкура барана — золотое руно, а рог козы — рог изобилия), вспомним также, что атрибут Афины мог обращать в камень. Считалось, что Медуза обращала в камень тех, с кем встречалась взглядом. Красноречивы имена сестёр Медузы — Эвриалы и Стено. Эвриала (по-гречески Εύρύαλος) означает то, что имеет обширную поверхность, а Стено происходит от Σθένος (сила, мощь, энергия). Таким образом, три Горгоны символически выражают идею о силе и большой области приложения натурфилософии.

Взаимообусловленность всех этих факторов, о которых нам нельзя распространяться более подробно, позволяет заключить, что, помимо явного и лишь слегка затронутого нами эзотерического смысла, изображение указывает на мудрость как на источник и хранительницу всех знаний, как на надёжного вожатого для человека трудолюбивого, которому она открывает тайны, сокрытые в естестве.

Кессон 3. — Охваченная огнём рука на жертвеннике. Надпись из двух слов:

FELIX.INFORTVNIVM.

Не было бы счастья, да несчастье помогло

Изображение, на первый взгляд непонятное, не имеющее аналогов в герметической литературе и иконографии, легко поддаётся анализу и прекрасно согласуется с практикой Делания.

Человеческая рука (bras, по-гречески βραχίων) — иероглиф короткого пути. Наш Адепт, манипулируя словами как сведущий кабалист, скрывает за существительным βραχίω (рука) сходную по звучанию и написанию сравнительную степень от прилагательного βραχύς (court, bref, de peu de durée, короткий, краткий, непродолжительный), которое образует ряд производных, в частности βραχύτης (brièveté, краткость). Так сравнительная степень от βραχίων (bref, короткий), омоним слова рука приобретает особое значение короткого пути искусства (ars brevis).

Но у греков было ещё одно слово для руки. Χείρ собственно кисть (main), но греки использовали его в расширительном смысле и придавали ему также фигуральное значение художественного творчества, особого способа или манеры, выработанного или данного в откровении приёма, способа (tour de main). Тут отражены все тонкости быстрого, простого и прямого пути Великого Делания, который сводится к применению (application) интенсивного огня (feu très énergique). Огонь на барельефе передают не только языки пламени, но и сама рука: рука правая, а выражение «быть правой рукой» относится к тому, кто становится орудием (agent) высшего — в данном случае к огню.

Эти доводы по необходимости отвлечённые, ведь перед нами лаконичный образ, выраженный в камне, но эзотерическую сторону дела подтверждает одно соображение чисто практического свойства: с тем, кто, не зная об особом приёме, рискнёт приступить к этой операции, огонь сыграет злую шутку. Такой человек подвергнется вполне реальной опасности, и ему вряд ли удастся избежать последствий столь дерзкого и необдуманного поступка. Почему же тогда, спросят нас, мы не рассказываем об этом приёме? Потому что привести практические сведения такого рода значило бы раскрыть тайну короткого пути, на что нас не уполномочивал ни Бог, ни наши собратья. Довольно и того, что, заботясь и болезнуя о неофите, которого счастливая звезда привела ко входу в пещеру, мы призываем его быть настороже и усилить меры предосторожности. Подобное предупреждение не встретить в книгах, лишь мельком касающихся короткого пути, с которым Адепт из Дампьера знаком ничуть не хуже Рипли, Василия Валентина, Филалета, Альберта Великого, Гугина из Бармы, Килиани или Наксагора.

Но предупреждая неофита об опасности, мы вовсе не задаёмся целью отвадить его от короткого пути. Если он желает рискнуть, пусть это будет для него испытание огнём (épreuve du feu), подобное тому, какому подверглись будущие посвящённые Фив и Гермополя, прежде чем приобщиться к высшему знанию. Разве объятая пламенем рука на жертвеннике не выразительный символ жертвы, самоотречения, которого требует наше искусство? Ничто здесь не даётся даром, всё приобретается, но не за золото, а тяжким трудом, через страдания, зачастую через утрату какой-то части самого себя, и нет такой цены, которую было бы жаль уплатить за малейший секрет, за самую простенькую истину. Мы искренне желаем неофиту, наделённому верой и должной смелостью, выйти целым и невредимым из этого испытания, которое нередко заканчивается взрывом тигля и выбросом вещества из печи. Тогда, подобно нашему Философу, он сможет воскликнуть: «Не было бы счастья, да несчастье помогло!», ведь, хорошенько поразмыслив, он наверняка отыщет способ избежать несчастного случая в будущем, другими словами, отыщет приём (tour de main) для выверенного проведения данной операции.

Кессон 4. — Надпись на развёрнутой ленте, закреплённой на стволе дерева, покрытого листьями и плодами, гласит:

MELIVS.SPE.LICEBAT.

Можно было надеяться на лучшее

Мы видим здесь солнечное древо (arbre solaire), о котором говорит Космополит в своей аллегории о зелёном лесе (forêt verte), принадлежавшем, по его словам, нимфе Венере. Он рассказывает о том, как старец Сатурн в присутствии суфлёра-лжеалхимика срывает плод с солнечного древа, помещает его в десять частей некоей воды — чрезвычайно редкой и труднодоступной — и без труда его в ней растворяет.

Наш Адепт подразумевает здесь первичную Серу (premier soufre) или золото Мудрецов (or des sages) — зелёный незрелый плод с древа Познания. В латинской фразе чувствуется разочарование в полученном результате, которому, впрочем, были бы рады многие алхимики. Дело в том, что с помощью этой Серы трансмутацию не провести. Философское золото ещё не камень. Как предупреждает неофита Филалет, это всего лишь первая материя (première matière). А так как процесс, согласно тому же автору, длится безостановочно около ста пятидесяти дней, по-человечески легко понять разочарование художника, который рассчитывал одним махом получить эликсир, как это случается на коротком пути.

На этой стадии ученику приходится признавать, что продолжать операцию, давшую первичную Серу (premier soufre), бессмысленно. Чтобы продвинуться дальше, ему надо сначала вернуться назад, провести второй цикл новых испытаний и целый год, а то и больше трудиться, прежде чем получить камень первого порядка. Если к тому времени у него не опустились руки, пусть он последует примеру Сатурна и, соблюдая нужные пропорции, вновь растворит в Ртути зелёный плод, который по благости Господней ему позволили сорвать; тогда он станет свидетелем его постепенного созревания. Не преминем, однако, напомнить, что он избрал долгий тяжкий путь, усеянный шипами и весь в рытвинах, и так как искусство здесь играет большую роль, нежели естество, тупиков и подводных рифов на нём не счесть. Ему прежде всего надо обратить своё внимание на Ртуть, которую Философы называли двойной (double) — и не без причины — пылающей (ardent), заострённой (aiguisé) или выточенной с помощью её же собственной Соли (acué de son propre sel). Прежде чем растворять Серу, он должен учесть, что первичная вода (première eau), давшая ему философское золото (or philosophique), слишком простая и слабая пища для того, чтобы питать солнечное семя. Справиться с этой трудностью можно, лишь поняв иносказание Николая Фламеля об Избиении Невинных и то вполне прозрачное толкование, достойное пера Мастера, которое даёт ей Лиможон[320]. Как только неофит поймёт, какие, в их металлическом аспекте, духи обозначаются кровью убиенных младенцев и каким образом алхимик различает два меркурия (deux mercures), он преодолеет последнее препятствие, после чего лишить его ожидаемого успеха может лишь собственная нетерпеливость.