Полярные дневники участника секретных полярных экспедиций 1949-1955 гг. - Виталий Георгиевич Волович

старую добрую палатку.

Протиснувшись сквозь полузаметённый снегом лаз, я зажёг фонарь. Здесь был полный бардак – следы поспешного бегства. Но под иллюминатором всё так же мирно желтел медицинский столик, рядом валялись два перевёрнутых стула. Оглядев внутренность палатки – нет ли здесь ещё чего-нибудь подходящего, я вытащил «мебель» на свет божий и заковылял, увязая в пушистом снегу, к гидрологической палатке, где полным ходом шла работа. Палатка так основательно вросла в лёд, что с нас сошло семь потов, прежде чем её удалось высвободить.

– Ну, и что мы с ней теперь будем делать? – спросил Гурий, тяжело дыша. – В ней ещё пудов десять осталось. Нам её никак не дотащить. А ведь ещё всякого барахла пуда на три набрали.

– Ничего не поделаешь, придётся идти на поклон к Комарову, – сказал Дмитриев.

– Давайте, ребята, захватим с собой что полегче: продукты, часть посуды да мебелишку. А потом вместе с Комаром вернёмся, и тогда на машине привезём палатку и всё, что осталось, – предложил я.

Нагрузив нарты, мы впряглись в постромки и, как репинские бурлаки, побрели, поминутно останавливаясь, обратно в лагерь.

Разгрузив имущество возле палатки-камбуза, мы без сил повалились на койку. Однако мне разлёживаться не пришлось: надо было готовить ужин.

– А теперь, Михал Семёныч, дело за тобой, – сказал я, разливая по кружкам чай. – Мы в старом лагере выковыряли изо льда гидрологическую палатку, но без твоего «газика» нам её сюда не дотащить.

– Ну, это мы завсегда пожалуйста, – неожиданно быстро согласился Комаров. – Завтра утречком разогрею двигатель, и сразу отправимся.

22 марта

Как только завтрак пришёл к концу, мы забрались в автомобиль и без особых затруднений добрались до старого лагеря. Используя приобретённый опыт, водрузили палатку на деревянную раму, уложили на нарты длинный деревянный стол, скамью, пару больших фанерных ящиков для обустройства камбуза и ещё кое-что из мелочей.

В организации кают-компании приняли участие все, кто был свободен. Поскольку пол в палатке отсутствовал, мы перво-наперво расчистили снег до самого льда. Пол получился шикарный: гладкий, блестящий, словно из зеленоватого мрамора. Но от него несло такой стужей, что пришлось от шика отказаться и застелить его листами фанеры, а поверх укрыть брезентом от клипербота. Обеденный стол из старой кают-компании поставили в центре. Когда все основные работы по благоустройству нового камбуза были завершены, меня оставили в одиночестве наводить марафет, чем я и занялся. Чтобы довершить убранство палатки, я натыкал повсюду с десяток стеариновых свечек. Когда узенькие оранжевые язычки, дымя и потрескивая, потянулись кверху, палатка сразу приобрела какой-то особый, давно забытый нами уют.

По случаю новоселья я учинил шикарный обед из строганины, наваристого оленьего супа, свиных отбивных и сладчайшего компота, чем привёл в неописуемый восторг товарищей, давно отвыкших от разносолов.

23 марта

– Гляди, ребята, земля, – раздался за стеной палатки голос Дмитриева. Мы высыпали из палаток и в первое мгновенье обомлели от неожиданности.

На северо-востоке от нас поднимались крутые скалы неизвестного острова. Сквозь туманную дымку можно было хорошо различить острые пики невысоких гор, изрезанных расселинами, и уходящие вглубь узкие ущелья.

– А вдруг это Земля Санникова? – восторженно воскликнул Саша.

– Ладно, не суетитесь, – насмешливо протянул Миляев. – Это же обыкновенный полярный мираж.

– Конечно, мираж, – подтвердил подошедший Сомов. – Такие чёткие миражи не раз вводили в заблуждение полярных путешественников.

– А жаль, – вздохнул Дмитриев. – Вот никогда бы не подумал, что такое на свете бывает!

За ужином снова завязался разговор о сегодняшнем мираже.

– А всё-таки жаль, что это мираж, – мечтательно вздохнул Гудкович. – Вот было бы здорово открыть ещё никому не известную землю. Ну, хоть бы паршивенький островочек!

– Запоздал ты, Зяма, появиться на свет божий эдак лет на сорок, – сказал, улыбнувшись, Никитин.

– А почему на сорок? – спросил Дмитриев.

– Потому что последнюю неизвестную землю открыли 38 лет назад, в 1913 году. Это была экспедиция Вилькицкого на кораблях «Вайгач» и «Таймыр», – сказал Макар Макарович.

24 марта

Сегодня природа ещё раз побаловала нас зрелищем полярного миража. Правда, очертания «земли» несколько изменились, но впечатление, что перед нами остров, было поразительным. И подумать только, что это всего-то навсего оптический обман, вызванный преломлением световых лучей при прохождении через слои воздуха с разной плотностью. Прямолинейный луч света, отражённый от какого-нибудь предмета, искривляется, образуя дугу, превышающую радиус Земли. При этом видимый горизонт расширяется и повышается. Поэтому объекты, скрытые за горизонтом, становятся видны наблюдателю. При плавании в Арктике не раз обнаруживали открытую воду среди ледяных полей или груды торосов, находившиеся на большом отдалении. Это явление называется рефракцией. В тех случаях, когда нагретый слой воздуха оказывается внизу, а холодный и более плотный – над ним, траектория светового луча имеет выпуклость вниз, и отдалённые предметы представляются наблюдателю в перевёрнутом виде.

Полярным мореплавателям не раз миражи внушали чувство удивления, смешанного с благоговейным ужасом.

Рефракция порой выкидывает такие фокусы, что даст сто очков вперёд любому самому изощрённому фокуснику.

Во время экспедиции «Север-4» за вечерним чайком Водопьянов рассказал историю, как в Арктике он впервые познакомился с шутками рефракции.

«Летели мы однажды на Землю Франца-Иосифа. Это было в марте 1936 года. Погода была мерзкая: густая облачность, встречный ветер. Где находимся, над каким из восьмидесяти островов архипелага – чёрт его знает. В общем, принял я решение садиться. Мороз был под тридцать. Сели благополучно. Я подрулил «Каталину» к островку. Мотор остановился. Теперь без посторонней помощи нам не взлететь. Позёмка усилилась, и мы кое-как расположились на ночлег. Поставили палатку, обложили её снегом и залезли в спальные мешки. К концу второго дня видимость улучшилась. Я взобрался на мысок. Приставив к глазам бинокль, осмотрелся и вскрикнул от радости. Теперь всё в порядке. На ровной снежной глади отчётливо выделялся чёрный силуэт, сверху покрытый снегом. Я пристально всматривался. Дом?! Да! А если не дом, то склад. Есть чему радоваться! Ведь возле каждой одинокой постройки, возведённой рукой человека в Арктике, обычно возвышается гурий – груда камней, скрывающих бутылку с запиской. Прочитав её, можно узнать точные координаты острова.

– Без сомнения, дом, – уверенно говорит штурман Сима Иванов. – И недалеко, не дальше двух – трёх километров.

– Больше дела, меньше слов, – весело говорю я и, захватив винтовку на случай встречи с белым медведем, отправляюсь в путь.

Вселивший в нас столько надежд загадочный дом оказался ближе, чем мы предполагали. Я насчитал до него всего пятьсот шагов. Но меня постигло жестокое разочарование. Рассчитывая найти домик или, на худой конец, склад, я остановился у самого обыкновенного камня, да ещё таких ничтожных размеров, что,