Цивилизация. Чем Запад отличается от остального мира - Ниал Фергюсон

В наши дни христианство в Китае далеко не “опиум масс”[707]. Среди самых набожных прихожан Вэньчжоу, так называемых “христианских боссов”, такие предприниматели, как Чжан Ханьпин, глава “Айхао” (этот иероглиф может означать “любовь”, “праведность” или “хобби”) – одного из трех крупнейших в мире изготовителей пишущих принадлежностей. Ревностный христианин Чжан – живое воплощение связи между духом капитализма и протестантской этикой, точно по Веберу. В 1979 году крестьянин Чжан Ханьпин занялся изготовлением пластмассовых изделий и 8 лет спустя открыл свою первую фабрику ручек. Сейчас у него около 5 тысяч работников, которые ежегодно изготавливают до полумиллиарда ручек. По мнению Чжана, христианство процветает в Китае потому, что оно дает опору людям, изо всех сил пытающимся приспособиться к поразительно быстрой трансформации общества, идущего от коммунизма к капитализму. В современном Китае дефицит доверия, объяснил мне Чжан. Чиновники нередко коррумпированы. Деловые партнеры обманывают. Рабочие крадут у своих нанимателей. Молодые женщины выходят замуж и затем исчезают с заработанными тяжелым трудом деньгами. В продуктах детского питания появляются яды, а школы строят из бракованных стройматериалов. А вот своим товарищам-христианам Чжан может доверять, потому что знает: они трудолюбивы и честны[708]. Как и в протестантских Европе и Америке в первые годы Промышленной революции, религиозные общины в Китае выполняют двойную функцию. Они служат и кредитными сетями, и системой поиска кредитоспособных, заслуживающих доверия партнеров-единоверцев.

В прошлом китайские власти с глубоким подозрением относились к христианству, и не только потому, что оно напоминало о хаосе, вызванном Тайпинским восстанием. Семинаристы сыграли важную роль в событиях на площади Тяньаньмэнь: двое из самых популярных студенческих лидеров лета 1989 года позднее стали христианскими священнослужителями. После подавления студенческих манифестаций прошла еще одна волна репрессий в отношении неофициальных церквей[709]. Как ни странно, маоистский утопизм породил устремления, удовлетворить которые сейчас, когда партийное управление носит характер скорее технократический, чем мессианский, может лишь христианство[710]. Сейчас, как и во времена тайпинов, некоторые китайцы организуют удивительные культы. Приверженцы “Церкви всемогущего Христа ‘Восточный свет’” (активно действует в провинциях Хэнань и Хэйлунцзян) считают, что Иисус уже возвратился на Землю в лице некоей женщины, и ведут кровопролитную борьбу с оппонентами из “Трех ступеней служения”[711]. Среди других радикальных квазихристианских движений – Хухань пай (или “крикуны” – из-за своих шумных богослужений с обязательным плачем), “Церковь всех пределов” (Цюаньфаньвэйцзяо) Сюя Юнцзэ. Власти рассматривают такие организации как сецзяо, потенциально вредные “еретические секты” (к ним отнесено, например, официально запрещенное движение “Фалуньгун”)[712]. Нетрудно понять, почему партия предпочитает реанимировать конфуцианство с его акцентом на уважении к старшим и стремлении к “гармоничному обществу”[713]. И неудивительно, что преследование христиан усилилось во время Олимпиады 2008 года, когда столица подверглась нашествию иностранцев[714].

Заметим, однако, что и при Mao допускался протестантизм, но лишь в рамках “Патриотического движения за тройственную независимость” (самоуправление, самообеспечение и самораспространение, иными словами – за отказ от иностранного влияния любого рода)[715]. Нанкинский собор Св. Павла – типичная официальная церковь “тройственной независимости”. Конгрегация преподобного Кань Жэньпина с 1994 года, когда он вступал в должность, увеличилась с нескольких сотен до 5 тысяч. Кань настолько популярен, что новообращенные вынуждены слушать проповедь по кабельному телевидению в четырех расположенных рядом часовнях. С 1982 года власти пытаются проявлять терпимость и к “домашним церквям” – конгрегациям, члены которых более или менее тайно встречаются и нередко исповедуют американский протестантизм[716]. И в самом Пекине верующие стекаются в неофициальную Церковь Сиона преподобного Цзинь Минжи. Почти все из 350 его прихожан – предприниматели или интеллигенты, почти все моложе 40 лет. Христианство в Китае стало модой. Бывший футбольный вратарь-олимпиец Гао Хун, актриса Лу Липин и поп-певец Чжэн Цзюнь – христиане[717]. Тан И, другие китайские ученые открыто высказывают мнение, что “христианская вера может завоевать Китай и христианизировать китайскую культуру”. Впрочем, Тан считает более вероятным, что “китайская культура может впитать христианство, как случилось с буддизмом… и стать… китайской религией”, либо “христианство сохранит основные свои западные черты и останется субкультурной религией меньшинства”[718].

По крайней мере некоторые из коммунистических лидеров Китая после долгих раздумий, по-видимому, признали христианство одним из главных источников западного могущества[719]. Некий ученый из Академии общественных наук Китая признался:

Нас попросили выявить причины, стоящие за… доминированием Запада в мире… Сначала мы думали, что это оттого, что ваше оружие было мощнее нашего. После мы думали, что политическая система у вас была лучше. Затем мы сосредоточились на вашей экономической системе. Но в прошедшие 20 лет мы поняли, что корень вашей культуры – это религия, а точнее – христианство. Именно благодаря ему Запад стал могущественным. Христианский моральный фундамент социальной и культурной жизни – вот что сделало возможным появление капитализма, а затем успешный переход к демократической политике. В этом мы ничуть не сомневаемся[720].

Другой ученый, Чжо Синьпин, считает, что “христианское понимание трансцендентного” сыграло “решающую роль в принятии плюрализма в обществе и в политике современного Запада”:

Лишь принимая как критерий такое толкование трансцендентного, мы сможем осознать подлинное значение таких идей, как свобода, права человека, терпимость, равенство, правосудие, демократия, верховенство права, универсализм, защита окружающей среды[721].

Юань Чжимин, режиссер-христианин, соглашается с ним: “Самая важная вещь, ядро западной цивилизации… это христианство”[722]. По мнению профессора Чжао Сяо, христианина, эта религия дает Китаю новое “общее моральное основание”, могущее способствовать сокращению коррупции, сужению пропасти между богатыми и бедными, распространению филантропии, даже предотвращению загрязнения окружающей среды”[723]. По словам другого ученого, “экономическая целесообразность требует серьезных моральных идеалов, более значительных, чем гедонистический консюмеризм и реальная политика”[724]. Рассказывают даже, что незадолго до своей отставки Цзян Цзэминь заявил высокопоставленным партийным деятелям, что если бы он мог издать указ, о котором он знал бы, что его будут повсеместно выполнять, то этим указом провозгласил бы христианство “государственной религией Китая”[725]. В 2007 году Ху Цзиньтао провел в Политбюро беспрецедентное “исследовательское заседание” по вопросам религии и заявил 25 влиятельнейшим людям страны, что “знание и сила верующих людей должны быть направлены на построение процветающего общества”. На XIV съезде КПК был представлен доклад, определяющий три условия устойчивого экономического роста: имущественные права как основание, закон как гарантия, этика как поддержка.

Земли неверных

Если все это звучит знакомо, то так и должно быть. Как мы видели, все это устои западной цивилизации. Кажется, однако, что в последние годы Запад потерял веру в эти принципы. Мало того, что церкви Европы пусты. Мы, по-видимому, сомневаемся и в ценности большей части багажа, приобретенного Европой после Реформации. Капиталистическую конкуренцию обесчестили последний финансовый кризис и необузданная жадность банкиров. Естественными науками в школе и университете занимаются очень немногие из наших детей. Право частной собственности неоднократно нарушают правительства, обуреваемые желанием обложить налогами наши доходы и состояния, а после растратить большую часть собранных денег. Слово “империя” теперь стало бранным, несмотря на блага, принесенные остальному миру европейскими империалистами. Все, с чем мы рискуем остаться, – праздное потребительское общество и культурный релятивизм, согласно которому любая теория или мнение, независимо от их нелепости, столь же хороши, как и то, чему мы привыкли верить.