Сочинения. В 2-х томах - Николай Клюев

(1927)

378

Отрывок из неопубликованной поэмы-песни «ГОРОД БЕЛЫХ ЦВЕТОВ»

Будет трактор, упырь железный,Кровь сосать из земли.Край былинный мой, край болезный,До чего тебя довели!

379

От иконы Бориса и Глеба,

От иконы Бориса и Глеба,От стригольничьего ШестокрылаМоя песенная потреба,Стихов валунная сила.

Кости мои от Маргарита,Кровь — от костра Аввакума.Узорнее аксамитаМоя золотая дума:

Чтобы Русь как серьга повислаВ моем цареградском ухе…Притекают отары-числаК пастуху — дырявой разрухе.

И разруха пасет отарыПоловецким лихим кнутом,Оттого на Руси пожарыИ заплакан родимый дом.

На задворках, в пустом чулане,Бродит оторопь, скрёб и скок,И не слышно песенки няниНа крылечке, где солнопёк.

Неспроста и у рябки яичкоПросквозило кровавым белком…Громыхает чумазый отмычкойНад узорчатым тульским замком.

Неподатлива чарая скрыня,В ней златница — России душа,Да уснул под курганом Добрыня,Бородою ковыльной шурша.

Да сокрыл Пересвета с ОслябейГолубой Богородицын плат!..Жемчугами из ладожской хлябиНе скудеет мужицкий ушат.

И желанна великая треба,Чтоб во прахе бериллы и шелкПред иконой Бориса и ГлебаОкаянный поверг Святополк!

(1927)

380

КОРАБЕЛЬЩИКИ

Мы, корабельщики-поэты,В водовороты влюблены,Стремим на шквалы и кометыНеукротимые челны.

И у руля, презрев пучины,Мы атлантическим стихомПеред избушкой две рябиныЗа вьюгою не воспоем.

Что романтические ямбы —Осиный гуд бумажных сот,Когда у крепкогрудой дамбыОрет к отплытью пароход!

Познав веселье пароходаБаюкать песни и тюки,Мы жаждем львиного приплодаОт поэтической строки.

Напевный лев (он в чревной хмаре),Взревет с пылающих страниц —О том, как русский пролетарийВзнуздал багряных кобылиц.

Как убаюкал на ладониГрозовый Ленин боль земли,Чтоб ослепительные кониЛуга беззимние нашли. —

Там, как стихи, павлиноцветы,Гремучий лютик, звездный зев…Мы — китобойцы и поэты —Взбурлили парусом напев.

И вея кедром, росным пухомНа скрип словесного руля,Поводит мамонтовым ухомНедоуменная земля!

(1927)

381

НОЧНАЯ ПЕСНЯ

За Невской тихозвонной лаврой,Меж гробовых забытых плит,Степной орел — Бахметьев[4] храбрый —Рукой предательской зарыт.

Он в окровавленной шинели,В лихой папахе набекрень, —Встряхнуть кудрями цепче хмеляБогатырю смертельно лень.

Не повести смолистой бровью,Не взвить двух ласточек-ресниц.К его сырому изголовьюСлетает чайкой грусть звонниц.

По-матерински стонет чайкаНад неоплаканной судьбой,И темень — кладбища хозяйка —Скрипит привратной щеколдой.

Когда же невские буксирыУгомонит глухой ночлег,В лихой папахе из КашмираДозорит лавру человек.

Он улыбается на Смольный —Отвагой выкованный щит,И долго с выси колокольнойВ ночные улицы глядит.

И траурных касаток стаяИз глуби кабардинских глазВсем мертвецам родного краяНесет бахметьевский приказ:

Не спать под крышкою сосновой,Где часовым косматый страх,Пока поминки правят совыНа глухариных костяках.

По русским трактам и лядинамШумит седой чертополох,И неизмерена кручинаСибирских каторжных дорог.

У мертвецов одна забава —Звенеть пургой да ковылем,Но только солнечная паваБлеснет лазоревым крылом, —

На тиховейное кладбищеЗакинет невод угомон,Буксир сонливый не отыщетНочного витязя затон.

Лишь над пучиной городскою,Дозорным факелом горя,Лассаль гранитной головоюКивнет с Проспекта Октября.

Кому поклон — рассвету ль мира,Что вечно любит и цветет,Или папахой из КашмираВождю пригрезился восход?

И за провидящим гранитомПоэту снится наяву,Что горным розаном-джигитомГлядится утренник в Неву.

382

НЕРУШИМАЯ СТЕНА

Рогатых хозяев жизниХрипом ночных ветровПриказано златоризнейОдеть в жемчуга стихов.

Ну, что же? — Не будет голымТот, кого проклял Бог,И ведьма с мызглым подолом —Софией Палеолог!

Кармином, не мусикиейПодведен у ведьмы рот…Ужель погас над РоссиейСириновый полет?!

И гнездо в безносой пивнушкеЗлаторогий свил Китоврас!..Не в чулке ли нянином ПушкинОбрел певучий Кавказ.

И не Веткой ли ПалестиныДеревенские дни цвели,Когда ткал я пестрей рядниныМои думы и сны земли.

Когда пела за прялкой мамаПро лопарский олений рай,И сверчком с избяною КамойАукался Парагвай?

Ах, и лермонтовская веткаНе пустила в душу корней!..Пусть же зябликом на последкахЗвенит самопрялка дней.

Может выпрядется родное —Звон успенский, бебрян рукав!..Не дожди, кобыльи удоиИстекли в бурдюки атав. —

То пресветлому князю БатыйПреподнес поганый кумыс, —Полонянкой тверские хатыОпустили ресницы вниз.

И рыдая о милых близях,В заревой конопель и шелкДушу Руси на крыльях сизыхЖуравиный возносит полк.

Вознесенье Матери правя,Мы за плугом и за стихомЛик Оранты, как образ славий,Нерушимой Стеной зовем.

383

Кто за что, а я за двоперстье,

Кто за что, а я за двоперстье,За байку над липовой зыбкой…Разгадано ль русское безвестьеПушкинской Золотою рыбкой?

Изловлены ль все павлины,Финисты, струфокамилыВ кедровых потемках овина,В цветике у маминой могилы?

Погляди на золотые сосны,На холмы — праматерние груди!Хорошо под гомон сенокосныйПобродить по Припяти и Чуди, —

Окунать усы в квасные жбаныС голубой татарскою поливой,Слушать ласточек, и ранным-раноПересуды пчел над старой сливой. —

«Мол, кряжисты парни на Волыни,Как березки девушки по Вятке»…На певущем огненном павлинеК нам приедут сказки и загадки.

Сядет Суздаль за лазорь и вапу,Разузорит Вологда коклюшки…Кто за что, а я за цап-царапу,За котягу в дедовской избушке.

384

Не буду петь кооперацию,

Не буду петь кооперацию,Ситец, да гвоздей немного,Когда утро рядит акациюВ серебристый плат, где дорога.

Не кисти Богданова-Бельского —Полезности рыжей и саженной,Отдам я напева карельскогоЧары и звон налаженный.

И мужал я, и вырос в келийПод брадою отца Макария,Но испить Тициана, как зелия,Нудит моя Татария.

Себастьяна, пронзенного стрелами,Я баюкаю в удах и в памяти,Упоительно крыльями белымиРан касаться, как инейной замяти.

Старый лебедь, я знаю многое,Дрёму лилий и сны Мемфиса,Но тревожит гнездо улогоеБуквоедная злая крыса. —

Чтоб не пел я о Тициане,Пляске арф и живых громах…Как стрела в святом Себастьяне,Звенит обида в стихах.

И в словесных взвивах и срывах,Страстотерпный испив удел,Из груди не могу я вырватьОкаянных ноющих стрел!

385