«Гласность» и свобода - Сергей Иванович Григорьянц

на полную очевидность, состояния аффекта, при котором приговор должен был быть лет пять, почему-то не усмотрели. Татьяна Георгиевна делала все, что могла: самые известные московские психиатры (профессор Гофман – зав. кафедрой Института усовершенствования врачей и другие) дали заключение о бесспорном состоянии аффекта – уже одно то, что юноша выбросился из окна, свидетельствовало об этом. В газете «Московский комсомолец» была напечатана большая статья, фонд «Гласность» провел конференцию по проблеме распространения наркотиков, чем и до путча и после него (люди-то те же) откровенно занимались КГБ и МВД, причем наиболее известным и скандальным был случай, когда родители погибшего в Афганистане солдата, получив цинковый гроб («груз 200»), вопреки строжайшему запрету открыли его и вместо тела сына обнаружили, к счастью, в присутствии родственников, двести килограммов героина. Как ни странно, никто не пострадал, даже родители, которых не удалось запугать и они много лет об этом писали и рассказывали, искали тело сына, но ничего не добились.

На конференции, тогда еще очень многочисленной, был доклад и о подзащитном Татьяны Георгиевны. Тем не менее кассационная инстанция утвердила чудовищный приговор. И тогда Татьяна Георгиевна сделала то, что, конечно, никогда не делала в других случаях – воспользовалась старыми знакомствами и не просто написала жалобу в Верховный Суд России, но добилась приема у заместителя председателя суда, с которым была знакома с ранней молодости. Как она мне рассказывала, услышала после рассказа, просмотра всех документов:

– Я, Танечка, сделаю все, что смогу.

Татьяна Георгиевна ожидала самой простой вещи, которая была в обычной компетенции Верховного Суда, – отправки дела на доследование и назначения нового судебного слушания. Но вместо этого недели через две пришел официальный ответ: снижение срока заключения на два года: с двадцати двух до двадцати лет. И Татьяна Георгиевна заболела. Она уже так любила этого мальчика, в таком отчаянии была, что не смогла ему помочь, что у нее начались серьезные мозговые нарушения (может быть, и как отложенный результат ушиба головного мозга после аварии с участием КГБ на Калужском шоссе) и это дело было у нее последним. Сын запер Татьяну Георгиевну на даче, отключил телефон и всем объявил, что ей вредно с кем-нибудь общаться. Может быть, у него были и личные интересы. Но я никогда не видел адвоката, для которого невозможность помочь клиенту становилась бы личной трагедией. Положение мальчика было очевидным: он убил распространителей наркотиков прямо связанных с руководством МВД, и ему не просто мстили за это, но и объясняли другим: наших распространителей трогать нельзя. Покорные московские судьи и институт Сербского были исполнителями, и даже Верховный Суд не мог им противостоять.

Впрочем, Татьяна Георгиевна становилась искренним и самоотверженным другом всех своих подзащитных, среди которых, кстати говоря, было и несколько обвиненных в шпионаже. Поскольку она была блестящим юристом, то обвинения против них в суде начинали выглядеть бледно, что не могло не нервировать КГБ. Поскольку второй раз пытаться убить Татьяну Георгиевну, да еще в Москве, всегда на людях, было уже трудно, решили контролировать каждый ее шаг, для чего квартиру оборудовали чувствительными микрофонами. По небрежности один из них был спрятан в трубу, которая не просто усиливала посылаемый сигнал, но делала это на частотах телевизионных приемников. И соседи Татьяны Георгиевны сперва с недоумением слышали по своим телевизорам обсуждение секретных дел о шпионаже, а потом кто-то сообразил, что, вероятно, это дела и голос Татьяны Георгиевны, и сказал ей об этом.

Без труда один из знакомых нашел и вытащил из трубы микрофон, после чего мы с Татьяной Георгиевной провели пресс-конференцию с демонстрацией имущества КГБ. На год или на два она стала самым известным юристом в мире, поскольку американская BAR Association и другие крупнейшие организации юристов писали письма Ельцину в ее защиту, приглашали ее в гости, с лекциями о положении в демократической России. Но все это уже происходило, когда конференции «КГБ: вчера, сегодня, завтра» шли одна за другой. А первую из них мы собрали, когда Татьяна Георгиевна была в больнице, через два месяца после покушения на ее жизнь.

Концепция определилась почти сразу же. Был собран оргкомитет, в который вошли двадцать семь человек, среди них крупнейший русский юрист того времени – председатель совета Конституционного надзора при Горбачеве Сергей Алексеев; экономист, академик Татьяна Заславская; писатели Алесь Адамович, Василь Быков, Нина Катерли, Валентин Оскоцкий, социолог Юрий Левада, медик Андрей Воробьев… – всех не перечислить. Было ясно, что ни в оргкомитет, ни в административную группу конференции не могут входить ни бывшие, ни нынешние сотрудники спецслужб. Но для выступлений они не просто допускались, а официально приглашались оргкомитетом. Принцип отбора докладчиков был вполне определенным: допускались люди самых разных взглядов (естественно, без цензуры докладов) лишь бы их выступления содержали реальное знание предмета, а не голословные утверждения. Выступающий вполне мог откровенно лгать или слегка кривит душой – ограничением (о котором все были предупреждены) служила невозможность уйти с трибуны по окончании доклада: он должен был отвечать на вопросы вполне квалифицированной аудитории. Некоторые ответы генерала КГБ Кондаурова вызывали откровенный смех в зале.

Каждая конференция включала в себя пленарные заседания в первый и последний дни и четыре параллельно идущих в разных залах панели. Приведу их темы в рамках первой:

– Возможность государственного и общественного контроля над КГБ (ведущий Сергей Алексеев).

– КГБ и религия (ведущий – председатель Библейского общества в России отец Александр Борисов).

– КГБ – въезд и выезд в Россию (ведущий – Виктор Орехов).

– КГБ, Восточная Европа и Ближнее зарубежье (ведущий – сенатор Збигнев Ромашевский).

К сожалению, удалось издать лишь небольшую часть докладов – на большее просто не было средств, но уже из первого, совсем небольшого сборника выступлений на пленарном заседании можно было вычленить три ясно сформулированные позиции в отношении к КГБ: Вадима Бакатина, Сергея Ковалева и мою. Официальной позицией КГБ можно было пренебречь – она была известна заранее.

Вадим Викторович очень умно и доброжелательно говорил о том, что в КГБ есть множество приличных и достойных людей, что сегодня они в растерянности и необходимо сотрудничество демократической части интеллигенции и лучшей части комитета в создании новой прочной, европейски ориентированной государственности. Все это звучало бы гораздо убедительнее, если бы он сам – практически единственный со времен Хрущева реформатор КГБ, его сторонники, в том числе и выступавшие на этой и последующих конференциях генералы и полковники КГБ стремившиеся и к реформам и к плодотворным контактам с российским обществом, уже не были выдавлены из КГБ, который стал гораздо более жесткой, закрытой и