Битва за страну: после Путина - Михаил Логинов

Его похитителей собрали в соседней комнате. Татьяне пришлось повиниться: со щеками свекольного цвета она рассказала охранникам, как хотела спасти сотрудника фонда «Возвращение», работавшего на аутсорсинге. То, что сотрудник до недавнего времени был не рядовой, она умолчала. К счастью, охрана никаких подробностей не знала. Пришлось выслушать очень деликатную, но все же укоризненную нотацию и согласиться с ней. Разве что, поспорив в одном пункте: «Я дурочка, я не знала, как иначе поступить».

Как поступить с похмельными похитителями, решили просто: вызвать милицию, и пусть оформляет. Поводом для разногласий стала лишь судьба Макса: капитан Васильев считал, что и его надо отправить в отделение, пусть дает показания там. Но Макс сказал, что если его не арестуют, он не отвяжется от Татьяны, пока не сообщит ей сведения государственной важности. Татьяна его полностью поддержала, и капитан вздохнул: «Нехай едет с нами».

Пока же Макс рассказывал о своих злоключениях. Он сидел в кресле — хотел посидеть на чем угодно, кроме пола. Татьяна лежала на диване. Как бы ни было радостно от того, что ее план удался и все закончилось хорошо, как бы ни был интересен рассказ Макса и обещанные им сведения, кажется впервые за все эти восемь месяцев ее внутреннее состояние оказалось важнее внешних событий. Малой совсем разыгрался.

— Потом бить им меня надоело, — продолжил Макс, — и они стали решать, как можно из меня выкачать деньги. Нашли наличку, пошли в ближайший супермаркет, прикатили тележку жрачки в контейнерах, короче, устроили на кухне еще больший бардак, чем был до меня. Когда отношения перешли в режим диалога, я предложил им создать что-то вроде хакерского кооператива. Они великие пейсатели в уютную жэжэшку, а насчет матчасти — тут я их разводил как лохов. Развел бурную хакерскую деятельность, обналичил несколько сумм со своей карты. Они сообразили, что меня выгоднее доить, чем резать, даже разрешили умыться и кормили-поили. Сами каждый вечер нажирались и отключались. Но, суки, пристегнуть меня и проверить не забывали. Ни до ключа, ни до телефона дотянуться не смог, зато однажды зацепил клаву и мышь — спасибо, что у меня не ноут, а ПК. Уж как я, не видя экран, смог войти в почту и напечатать твой адрес — отдельная песня.

— Согласна, — улыбнулась Татьяна. Улыбка получилась вымученной. «Что же это такое со мной? Бывало и раньше, но лишь если никаких интересных отвлекающих факторов».

— Письмо я написал, спасибо, что быстро приехала. Как видишь, меня не убили. Но так усугубили мой перманентный срач и свинорой, что отмывать квартиру надо дня три.

— Тебе надо в больницу, — сказала Татьяна, подумав: «Обоим бы неплохо; мне, хотя бы показаться и получить устное успокоение от специалиста».

— Надо, — сказал Макс. — Но сначала поговорим об очень важных делах. И плевать, что я сейчас безработный программист, с позором изгнанный с госслужбы. Извини за пафос, это гражданский долг.

Татьяна взглянула на Макса. Не обнаружила в глазах ни пафоса, ни фанатизма.

— Эти перцы, как люди политизированные, новости не пропускали по ящику и мне давали ходить по лентам, в инете. Так что я в курсе всего, что происходило. Очень мне не понравился взлет звездного мальчика…

— Ты о том, что он заменил меня на посту пресс-секретаря? — спросила Татьяна.

— Если бы, — вздохнул Макс. — Ты решила не мучить себя новостями?

Татьяна кивнула. Макс перечислил ей новые должности Костылева.

— «Товарищ Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть», — пробормотала она классическую цитату вождя.

— Именно так. Правда, для него главным кумиром оказался не Сталин. Но это впереди. Во-первых, все началось с одного задушевного разговора в январе. Мы немножечко спелись: один возраст, одни любимые группы и альбомы, одни игры. Как говорил Макаревич, росли на одних букварях. Вот только одна проблема нашего звездного мальчика: он не умеет пить. Не понятно, как с такой проблемой дорос до генерала. Так вот, мы посидели, я, без всякой дурной мысли, влил в него лишний литр пива и получил незапланированную откровенность.

— А именно?

— Он начал продвигать свои любимые исторические теории. Насчет того, что революции пожирают своих детей, и этот процесс лучше не наблюдать, а в нем участвовать и возглавить. Дескать, Столбову, если хочет остаться вождем, придется убрать всех, кто вместе с ним шел к власти. В первую очередь — афганцев, вроде Батяни. Если этого не сделает, его сметет какой-нибудь демагог из народа. Единственное средство для Столбова выжить — стать грозным царем, который так двинул по боярам, что и народ его испугался и зауважал. И тот, кто будет в этом процессе верным помощником и координатором, станет, как Малюта Скуратов, верным царским псом и слугой. Мне эта шизовая затея сразу не понравилась, я хоть историю плохо знаю, но помню, что Малюта был один, а нас — двое. Если я соглашусь, мы пост Малюты разыграем в «контр-страйк». Или он уже придумал, кому быть Малютой, а кому — Малюте сапоги чистить?

— И как же он решил сделать из Миши грозного царя? — с улыбкой спросила Таня, хотя чувствовала — боль возвращается.

— Очень просто: тайно сливать информацию о боярских грешках, причем, конечно, грешках реальных, как в моем случае. А явно — оказывать полезные информационные услуги. Чужой авторитет подтачивать, свой — поднимать. И потом, когда бояре его предадут, оказаться единственным верным и полезным. Занять верхнюю ступеньку возле трона и никого не подпускать. Когда царь — грозный, а Малюта — умный, никто на эту ступеньку не покусится, опасно. Для этого, кстати, предлагал и смертную казнь вернуть, и границы закрыть. Короче, поиграть в игрушку «Великое царство».

— И что ты ему ответил?

— Да я к тому времени два литра в себя вкачал, не очень хорошо помню. Вроде того, что я такой разгильдяй, что мне невыгодно делать из Столбова грозного царя. Он же сам меня отправит на собачий корм, за раздолбайство.

— Интересная комбинация, — сказала Татьяна. — Только наш звездный мальчик то ли плохо знает историю, то ли литературу. Для превращения доброго царя в Грозного нужен еще один компонент.

— Какой?

— Коварные бояре не только должны изменить Ивану Васильевичу. Они должны еще извести ядом его жену Анастасию. Или ликвидировать ее как-нибудь по-иному. Вот тогда царь разгневается и взаправду станет Грозным, — улыбнулась Татьяна.

* * *

— Всё, с завтрашнего утра занимаюсь бегом, — сказал Столбов. — И десятку не пробежал, а все еще отдышаться не могу.

— Так ведь в горку, — уточнил Степанов. Перед выездом из Волейска он попросился в президентскую машину.

— Не только в горку, и под горку было, — ответил Столбов.

Они мчались в Екатеринбург. Среди прочих дел, в программе значилось общероссийское совещание, посвященное развитию ювенальной юстиции. У Столбова были свои соображения на этот счет, но он хотел пообщаться с ювенальщиками лично.

— Слышал, что обычно просят их разогнать, — сказал Степанов.

— Есть такое, — ответил Столбов. — Но проблемы у неблагополучных детишек действительно есть, нужно решать. Чем и займемся.

— Михаил Викторович, а отвлечь вас на свой, шкурный вопрос можно?

— Тебе — всегда. Только не злоупотребляй.

— Я не про себя, а про свою контору. Знаете, что «опера», в смысле новая контора, Оперативноинформационный центр, имеет право слушать все структуры?

— Новость, — ответил Столбов. — И кого они начали слушать?

— За всех не скажу, но нас — точно. Затребовали коды, и теперь переговоры ФСО под колпаком.

— Как много интересного в этом мире, — искренне сказал Столбов. — А кадры они откуда набрали?

— Да сейчас сокращенных силовиков — бери не хочу. К примеру, взять весь распущенный центр «Э». Плюс специалисты по связи из его ведомства. Крепкая команда получилась.

— Да, насчет мальчика я проявил мягкодушие и гуманизм, — вздохнул Столбов. — Ладно, Кирилл, уже сегодня упразднится и структура, и прослушка. Нас-то он сейчас, надеюсь, не слышит?

— Нас — нет. Московских коллег слышит.

— Шалун! Жене не позвонить! Кстати, дай-ка позвоню.

Ткнул кнопку.

— Таня? Привет! Как помолилась? Это хорошо. У меня тоже все хорошо, твоими молитвами. Макс нашелся? Даже не нашелся, а освобожден? Потом расскажешь. Передай, я на него не сержусь. Я сегодня ни на кого не могу сердиться — девочек спасли, тебя услышал. Что, говоришь, богатырь бушует? Веди себя тихо, если ему и пора, то потерпи до подходящего места. Пока, солнышко!

Повернулся к Степанову. Его лицо сияло.

— Уфф! Помирился. И она не сердится, и я. Только шутит, что скоро рожать.

* * *

Назвать Ашота законопослушным гражданином было бы, по меньшей мере, нечестно. Но порядок он любил и старался поддерживать, по крайней мере, в заречной части Первомайска.