Незримая паутина: ОГПУ - НКВД против белой эмиграции - Борис Прянишников

Софийский официоз «Вн. линии» — «Вестник Общества Галлиполийцев» — в номере от 15 февраля 1935 года поддержал Скоблина:

«Провокация против пользующегося безупречной репутацией генерала нас не удивляет… Находящиеся в Париже корниловцы письмом в том же „Возрождении“ дали достойный отпор клевете. Мы это горячо приветствуем…»

И «Часовой» Орехова, противника Миллера и сторонника Шатилова, подкреплял протест корниловцев в мартовском номере 1935 года:

«…Отметим лишь полное достоинства письмо корниловской группы в Париже и то доверие, которое было единодушно выражено ген. — майору Н. В. Скоблину на очередном собрании командиров частей и начальников групп I армейского корпуса в Париже. К выражению этого доверия, уважения и симпатии присоединяется и „Часовой“ и просит Николая Владимировича полностью располагать нашей скромной помощью, если бы она потребовалась в деле защиты его доброго имени».

* * *

18 февраля Скоблин обратился к Е. К. Миллеру с просьбой созвать суд чести для рассмотрения выдвинутого против него обвинения. Просьбу Скоблина Миллер отклонил. Сообщая об этом генералу Витковскому письмом от 22 марта 1935 года, Миллер еще раз подчеркнул безупречную репутацию командира корниловцев.

Ответом Миллера Скоблин был польщен. Но все же 22 апреля подал новый рапорт, настаивая на созыве суда чести. Наконец, 11 июня Миллер согласился созвать суд чести для генералов. Суд чести при управлении 1-го Отдела РОВСа, под председательством генерала Н. Н. Стогова и при участии генералов Репьева, Черячукина, Ставицкого и Твердого, рассмотрел представленные материалы и допросил свидетелей полковника Федосенко. Скоблин на разбирательстве не присутствовал, и суд удовольствовался его показаниями, данными полковнику Григорьеву. 6 июля суд решил:

«Признать возведенные г. Федосенко обвинения против ген.-м. Скоблина необоснованными и ничем не подтвержденными…»

Обрадованный Миллер в частном письме от 10 июля писал Скоблину:

«Примите от меня сердечные приветствия по случаю окончания этого неприятного для Вас, Надежды Васильевны и всех нас дела».

* * *

Подполье «Вн. линии» грудью встало на защиту Скоблина. 22 февраля 1935 года Закржевский писал своему агенту в Южин:

«Мы переживаем исключительно тяжелое время. С одной стороны, налицо новая попытка скомпрометировать доблестного ген. Скоблина, с другой стороны, идет усиленное выдвижение А И. Д.[77] при помощи еврейских денег. Переплетение советской агентуры в лице Федосенко и так называемого Добровольческого Союза (Колтышев, Дончиков и Ко.) совершенно очевидно и не требует доказательств…»

В письме от 18 марта 1935 года другому корреспонденту Закржевский сообщал:

«…Почти три года Федосенко молчал… и вдруг выступил против генерала XX., т. е. Скоблина, обвиняя его в работе на большевиков. Доказательства? Будто бы слова того же берлинского резидента ГПУ о том, что ген. Скоблин у них работает, и несколько маленьких записок от генерала в мае-июне 1932 г., назначающих встречи. Вот и всё. По просьбе ген. Скоблина назначено следствие… конечно, Федосенко остается для нас агентом большевиков».

22 марта 1935 года он осведомлял своего конфидента Мишутушкина о неприятном для «Вн. линии» происшествии в Париже:

«…Из разговоров с Илецким[78] выяснилось, что какая-то сволочь внушила Патриарху[79] мысль о том, что вся последняя борьба вокруг Вр., в том числе Федосенко, XX. и т. п. — есть результат борьбы двух разведок — таковой Георгиевича (в лице Половцова) и остатков таковой Дмитриева, причем некрасивая роль во всём этом отводилась Дмитриеву. Вот в какой обстановке приходится работать. Меры приняты».

Скоблин и финны

Скоблин был очень недоволен финнами. Считал их слишком осторожными и хотел действовать по собственному усмотрению. Он намеревался отправить в СССР очередную группку эмиссаров. Отправка не состоялась, так как для них не удалось вовремя добыть югославские паспорта. Было решено отложить ее до весны 1935 года.

Между тем, на горизонте тайной работы возникли новые трудности. Финны поставили Добровольскому условие отправлять в СССР только одиночных агентов. Кроме того, советы значительно усилили наблюдение в пограничной полосе. 27 июня 1935 года Добровольский писал Миллеру:

«…после 5 июня новые порядки установлены на таможне наших конкурентов, и тем самым товары подпадают под такой контроль, что почти невозможно переправить даже мышь. Я Вас прошу соблюдать все условия контракта, заключенного Вами для отправки товаров сюда. Я Вам пишу обо всём этом потому, что Петр Петрович лишь изредка дает знать о себе, а также для того, чтобы Вы поддержали меня в отношении отправок только одного комми вместо двух».

В 1935 году второй отдел генерального штаба Финляндии отказался вообще от сотрудничества с РОВСом. Его решение мотивировалось точными сведениями о том, что, по сообщениям Разведупра из Парижа, проекты отправок эмиссаров в СССР становились известными советскому военному атташе в Гельсингфорсе.

Встревоженный Добровольский 26 августа 1935 года сообщал Миллеру:

«Сегодня около полудня меня посетил местный представитель дружественной фирмы, просивший меня немедленно известить Вас или Петра Петровича об их решении прекратить все связи с нами. Документ, который он мне показал в доверительном порядке, указывает, что уже летом прошлого года местный представитель наших конкурентов был в курсе отправки двух образцов товаров[80] и что он получил задание выявить их и наблюдать за их дальнейшими действиями. Затем, то же лицо было уведомлено о возможности отправки сюда, следующей осенью, новых товаров. Равным образом он получил задание еще пристальнее наблюдать за этой новой отправкой. Нужно отметить, что именно из Вашей страны был дан сигнал о том, что новые товары должны прибыть на мой адрес.

Совсем не желая плохо думать о нашей фирме, и в частности о Петре Петровиче, который произвел здесь самое лучшее впечатление, наши друзья категорически отказались от работы с нами. Они просили меня самым серьезным образом привлечь Ваше внимание к тому, что наши конкуренты располагают у Вас возможностями следить внимательно за нашей торговлей».

В большом письме от 10 октября 1935 года Добровольский сообщал Миллеру:

«наше главное бюро находится под наблюдением наших конкурентов». Ссылаясь на разговоры с представителем финской контрразведки, он писал, что сам по себе провал похода Прилуцкого и Насонова не очень обеспокоил финнов. Но когда их контрразведка установила, что советский военный атташе в Гельсингфорсе располагает сведениями, о намеченной Париже отправке очередного «коммивояжера», то ей стало ясно неблагополучие в центре РОВСа. Финны указали Добровольскому, что совместная работа может быть возобновлена «только при условии изменения положения в центре».

Добровольский и бывший в этот момент в Финляндии Скоблин беседовали с финским контрразведчиком. Добровольский писал, что финский контрразведчик «с большим почтением и уважением относится к Петру Петровичу, но считает, что его личность слишком известна нашим конкурентам, которые решили любыми средствами сокрушить П. П.».

Отказ финнов от сотрудничества с центром РОВСа навел Добровольского на мысль использовать для тайной работы русских эмигрантов, живших в Финляндии. К тому же у Скоблина была здесь группа корниловцев, среди которых были активисты, готовые идти в Россию.

В конце письма Добровольский ясно намекал о подозрениях финнов в отношении Скоблина:

«Я решил больше не писать П. П. о наших торговых делах. Предупредите его об этом, ибо я не хочу, чтобы он сердился на меня. Я очень уважаю его, у меня к нему полное доверие, но нужно принять меры для выяснения его окружения и сорвать маску с негодяев, мешающих его работе и навлекших подозрения против него».

Казалось бы, Миллер должен был теперь заняться самым тщательным расследованием дел Скоблина и его окружения. Тем более, что сведения финнов поступили уже после нашумевшего в печати выступления полковника X. против генерала XX. Но разогнанной генералом Абрамовым контрразведки Н. И. Глобачева под рукой уже не было. Да и в ее делах отсутствовали какие-либо указания на неблагонадежность Скоблина. Тревожные письма Добровольского не поколебали доверия Миллера к Скоблину. 1 ноября 1935 года он разъяснял Добровольскому, что Скоблин — постоянная жертва клеветы и интриг. В частности и в особенности — кампания полковника Федосенко, бывшего, по собственным признаниям, советским агентом. И случайную автомобильную катастрофу Скоблиных в Венсенском лесу Миллер считал покушением ОГПУ на Скоблина.