Русская красавица. Напоследок - Ирина Потанина

Я тоже попала на перемолку в синдикат Лиличко-Рыбкиных идей. Я тоже бежала от них, бросив все — в некуда, в неизвестность, в другой уровень жизни и проблем. Я тоже не выдержала и вернулась и тоже оказалась лишней в своем родном городе. В своем мире, в своей жизни… Добровольно выпрыгнула из поезда, поломала все внутренние стержни при падении, а теперь безуспешно пытаюсь вскарабкаться хоть в какой-нибудь проходящий мимо транспорт. Потому что двигаться-то надо. Иначе — смерть…

Примерно также рассуждала моя Марина в последних записках. Она знала, что стала лишней. Интересно, кстати, ведь ей-то невдомек была собственная невменяемость. Иначе пошла бы к врачу, иначе позвонила бы мне, попросила вытащить, или еще что-нибудь предприняла для борьбы не с жизнью, а с сумасшествием.

Значит… Значит, вполне допустимо, что и я сейчас тоже… Просто не осознаю. А что, повторение сюжета может быть полным…

— Лилия, скажи, я похожа на ненормальную? — перебиваю на полуслове, пугаясь при этом своей потерянности: я совершенно не помню, о чем же она говорила только что.

— Зачем ты так? — Лиличка вздыхает как-то грузно и очень обижено. Она сейчас совсем на себя не похожа. Измотанная, выжатая женщина в возрасте. Вовсе не «вамп», вовсе не «мисс оголенный нерв». Размякшая, рыхлая… — Я душу тебе открываю, а ты… — вздыхает она. — Думаешь, только ненормальный может поверить, в то, что я говорю? Но я не вру, Сафо! Пойми, ее сбываемость сюжетов оказалась правдивою… Она предупреждала меня когда-то. Понимаешь, в открытую предупреждала: осторожно, сюжет Маяковского и Брик трагичен, хрен знает что выйдет, если ты и дальше безропотно будешь воплощать в себе Лиличку Брик. А я не послушала. Жила, как живется, не задумываясь. И вот результат — Генки больше нет. А дырочка-то такая аккуратная, незаметная… Странно как-то. Огромная неистовая Генкина душа вытекла вся сквозь такое маленькое отверстие…

Я снова не слышу её. Теперь мне страшно. Панически страшно умирать. Сидеть потом где-то, как Рыбка сейчас — неживой, похожий на манекен из бутика, — в окружении официальных лиц — скорбящих и расследующих…

Сейчас вот она я — руки-ноги-голова — дух где то там за оградою ребер… А потом всего этого не будет. Тишина, пустота… Ничто. Темень и беспробудная тоска, леденящая, как воздушный поток из горной расщелины…

Нет! Нужно собраться, нужно успокоиться и принять все достойно. Смерть — это светлое таинство. Добрый волшебник, округлым деревянным ключиком отворяет ажурную калитку и выпускает душу на волю, а та, захлебнувшись свободою, с радостным визгом уносится ввысь. Я буду мелькать в ваших снах неугомонным лучиком света и одаривать знанием, что все хорошо. Я буду безудержно щедро раздавать свою радость… Умирать страшно лишь тем, кому еще есть зачем жить. А я, что могла, уже отдала. Мне незачем больше занимать здесь пространство… Все стихи — созданы, все мужики — пристроены, все тексты написаны…

И все же, страшно. Никакие красивые картинки самовнушения не помогают. Не важно, что я тут давно уже лишняя. Не имеет значение, зачем я тут. Хоть тушкой, хоть чучелом, но не забирайте меня отсюда! Я не готова исчезнуть! Я не хочу умирать! Пусть бездельницей и презренной нахлебницей, но я останусь! Слышите, останусь здесь!

Обидно. Как глупо и обидно все складывается. К чему эти попытки убедить саму себя не бояться? Да, мне жутко. Но дела это не меняет. Когда-то я притянула к себе Маринкин сюжет и теперь отыграю его до конца… Вернее, он — меня. Ведь от мея здесь совсем нечего не зависит. Выхода нет…

Кажется, я окончательно еду крышей…Туман отчаяния клубится на том месте, где раньше были здравые мысли и попытки вырваться…

— И что мне теперь, спрашивается, делать? — интересуется, между тем, Лиличка. Мы с ней сейчас, как две сомнамбулы — сидим за одним столом, смотрим друг на друга, будто беседуем, а на самом деле думаем и говорим — каждый о своем. — Всю жизнь таскать на совести этот сбывшийся сюжет? Была предупреждена, но не обратила внимания…

— Отпусти Алинку, — внезапно вспоминаю, зачем вообще сюда шла.

— На все четыре стороны, — Лиличка криво усмехается, на миг возвращаясь даже к своему прежнему образу. — Мне теперь, как ты понимаешь, все эти технологии совершенно ни к чему. Генка увлекающийся был человек. Ему важно было реализоваться, проводя свои эксперименты над людьми. А я? Мне вы все так за эти годы осточертели, что я даже радуюсь немного: никого теперь не нужно будет строить, ни кому не нужно будет втолковывать, что вложенное в него должно окупиться…

— Генка? — я действительно удивлена, и даже возвращаюсь на миг из своего мысленного тумана. — Я думала, он не в курсе. Думала, ты руководишь…

— Ага! — Лиличка явно злиться. — Да если б я руководила, ноги бы ни твоей, ни Маринкиной в нашем деле не было. Одной истерички — то есть меня — в одном бизнесе вполне достаточно… Нужно было надежных людей искать, а Генка все верил в Артуровские технологии сотрудничества с творческими личностями… Дурные это все были закидоны. И вот к чему привели, в результате… Блин, совершенно точно понимаю теперь к чему бабы воют это идиотское: «и на кого ж ты меня покидаешь-то?». Куда мне теперь? Как?!

Артур… Сознание цепляется за это слово и наполняется еще пущей грустью. Каково ему будет услышать о моем скоропостижном уходе… Небось, стане себя винить. Решит, что убеди он меня когда-то остаться с ним, все сложилось бы иначе… Глупости. От судьбы не уйдешь. Не важно с кем, важно в какой пьесе играешь в этой жизни… Я, похоже, в психоделической авангардной трагедии. И ничем мне тут, Артурка, не поможешь.

«В особо попсовых случаях, извечное русское «кем быть?» деградирует в «с кем быть?»», — всплывает в памяти отрывок какого-то давнего разговора с Маринкою. — «У тебя, как у особы крайне зависимой от окружающих эта болезнь тоже проявляется. Да и у меня. Потому женщины и несчастнее… У них больше вопросов над которыми суждено мучаться…»

Отчего голос ее в моей голове так отчетлив? Эй, я не хочу сходить с ума! Дайте мне силы, выбраться! Спокойно, нужно вернуться в реальность. Я в кафе, передо мной — Лиличка. Она что-то говорит, что-то спрашивает…

— Лилия, что ты говоришь? — выдавливаю с трудом. Как тяжело дается мне речь. Губы забыли, как складываться для извлечения звуков. Тексты, камнями оседают в мыслях, так и обретая свою звуковую форму…

— «Что я говорю!» — передразнивает Лиличка. — Именно то, что слышишь! Это я, я виновата в его смерти! Это я, я его до этого довела! — она, ясное дело, продолжает о своем…

— Лиль, мне плохо, — для полноценного «о», нужно собирать рот колечком. — Позово, о-о-о-о….

Огоньки барной стойки сливаются в сплошные полосы… Мир, пару раз качнувшись, раскручивается с дикой скоростью. Неужели все? Это хорошо. Путем самоубийства было бы страшнее.

* * *

Прихожу в себя от негодования — рядом сидит Артур и проникновенно шепчет что-то незнакомой мне барышне! Совсем юная худенькая, с двумя черными косичками и блестящими круглыми глазками-пуговчиками, она быстро-быстро переводит сочувственный взгляд с меня на Артура и обратно…

Ага, вот она какая — новая артуровсая пассия. Хороша, аж обидно! Сейчас, когда я то ли уже умерла, то ли близка к чему-то подобному, можно быть честной. Обидно мне по двум поводам сразу. Во-первых, потому как чернявая — по глазам видно — действительно совсем никаким жизненным опытом еще не отягощенная и оттого беззаботная и очень милая. Я же со своим всезнанием, как не крути, никогда не смогу конкурировать с подобными девами в легкости общения… Во-вторых, потому что Артур — это все-таки моя территория, и это совсем не честно, когда он к кому-то другому сюда приезжает, совсем меня забросив и все такое… Вот был бы сейчас Артур со мной. Погладил бы по щеке, прошептал бы что-то о моей нужности и значимости, глядишь, я бы и задержалась в этой жизни немного. Хотя бы до полной ясности в наших с Артуром отношениях.

«Ты нужна мне!/ Ну что еще? /Это все, что мне отпущено знать…» — вместо Артура слова произносит БГ. Тихо-тихо поет из музыклаьного центра. Кажется, из моего. С трудом поворачиваю голову, осматриваю обстановку. Похоже, я в своей собственной полуподвальной комнатухе. Интересно, как меня сюда занесло? И почему задуманное сбывается? Почему Артур с нежностью гладит меня по щеке, явно подыгрывая словам Гребенщикова… Уж не сплю ли я?

Ты не спишь? — спрашивает Артур.

— Не знаю. А ты мне снишься?

— Вроде нет, — он улыбается, на всякий случай ощупывает свои руки. — Вроде настоящий…

— Значит, не сплю…

Молча смотрим друг на друга. Я еще ничего не знаю, но уже чувствую — ошиблась. Девчушка вовсе не Артурова, я вовсе не умирающая, мир вовсе не рассыпающийся на кусочки…

— Я еще нужна? — интересуется девочка. — Ну, тогда пойду. Не забывайте — покой и положительные эмоции!