Испанский гамбит - Стивен Хантер

– Вас можно понять. Она очаровательна. Флорри, и я был когда-то молод и влюблен. Моя возлюбленная погибла от руки Friekorps[113] в Мюнхене, в девятнадцатом. Они изнасиловали ее, избили и расстреляли. Это навсегда лишило меня иллюзий. И глаза.

Он улыбнулся.

– Спасите Сильвию, Стейнбах, и я подпишу вашу бумагу.

– Хорошо, – кивнул тот. – Договорились.

Потребовалось некоторое время на то, чтобы составить текст признания. Но наконец документ – он вышел чуть более расплывчатым, чем хотел Стейнбах, но чуть более конкретным, чем надеялся Флорри, – был составлен.

– Какая вопиющая глупость, – вырвалось у Флорри, когда он поставил свое имя внизу листа бумаги.

– Возможно. Но возможно, и нет. В любом случае этот текст непременно попадет на страницы того или иного из левых изданий как часть нашего последнего волеизъявления. Вам удалось по крайней мере одно, товарищ Флорри. Вам удалось войти в историю.

– История, если понимать ее так, как вы, отвратительна, – сказал Флорри.

Казнь была назначена на раннее утро; примерно за час до этого события ему принесли последний в жизни завтрак – хилого цыпленка, плавающего в масле, и мех с красным вином.

– Цыпленок, боюсь, не удался, но вино вам будет кстати, – объявил Стейнбах.

– С чего вы взяли, что мне нужно вино, ублюдок несчастный?

– Постарайтесь не обижаться на нас, комрад. Уверяю вас, что из всех здесь собравшихся ни один не переживет вас больше чем на месяц.

– Я бы предпочел, чтобы это случилось как можно раньше. Что с девушкой?

– Она держится прекрасно. Очень волевая особа. Я просто поражен. Не привести ли ее сюда, к вам? Для прощального свидания, так сказать. Вполне романтично. Кажется, это в вашем духе.

– Нет уж, избавьте ее от этого. И без романтических переживаний все достаточно тяжело. Вы проследите, чтобы она выбралась отсюда?

– Мы сделаем то, что обязаны сделать. Может быть, позвать к вам священника?

– Я не католик. Кроме того, не такой грешник, как вы. А вы разве не атеист?

– Дожив до столь почтенного возраста, я обзавелся изрядной долей ханжества. Итак, что мне ей сказать? Что-нибудь тривиальное?

– Откуда вам знать, что для нее является тривиальным?

– Не так уж я глуп, Флорри. Скажу ей, что вы любили ее до самого смертного своего часа. Она сохранит о вас хорошие воспоминания.

– В Испании она лишилась всего, что любила, – горько сказал Флорри.

– Как и каждый из нас, комрад, – зло рассмеялся его собеседник.

Флорри приступил к завтраку. Вино не показалось ему таким уж замечательным – незрелое, с сильной горчинкой, – но птица была вкусной. И тут Стейнбах умудрился солгать, как лгал он во всем.

Поев, Флорри попытался немного вздремнуть, потому что чувствовал, что лишается последних сил, но, разумеется, заснуть ему не удалось. Абсурднейшая из ситуаций. Они намерены расстрелять его потому, что им требуется козел отпущения. А он оказался под рукой. Попался.

Несмотря на то что час его казни приближался, он обнаружил, что не сожалеет ни о чем, кроме того, что не смог выполнить последнюю просьбу Джулиана. Он не вернет матери кольцо ее сына и мужа. А это единственное, о чем просил его Джулиан, единственное, о чем он подумал перед смертью. Флорри казалось, что не выполнить такую просьбу – значит потерпеть полную неудачу. Кольцо осталось в кармане плаща, который теперь, скомканный, лежит в чемодане Сильвии в ее гостиничном номере. Мысли эти были так навязчивы, что в конце концов он не выдержал, вскочил и забарабанил кулаком в дверь. Спустя некоторое время появился Стейнбах.

– Что вам?

– Вы видели девушку?

– Нет. Сейчас она отдыхает. Она не знает, что произошло.

– Послушайте, скажите ей вот что. Скажите ей, что кольцо, которое находится в кармане моего плаща, принадлежит матери Джулиана. Она должна встретиться с этой женщиной и отдать его ей. Понятно?

Стейнбах сказал, что понятно, но его вид говорил о том, что последнее желание такого рода он считает довольно странным.

Постепенно серый сумрак рассвета начал расползаться по чулану, в котором держали Флорри. И тотчас до него донесся чей-то смех и звук приближающихся шагов.

В замок вставили ключ, со скрежетом повернули, и дверь распахнулась. На пороге стоял юноша с ружьем.

– Es la hora, camarada,[114] – объявил он.

Флорри встал, и его довольно грубо схватили под руки трое человек. Связали за спиной руки, выстроились позади и повели его через пустой барак.

В полумгле занимающегося рассвета вершина Тибидабо имела призрачный вид. Туман отрывался от земли, цепляясь клочьями и повисая на причудливых агрегатах, древних, обшарпанных механизмах. Виднелось колесо карусели, уставленное забавными фигурами комических персонажей. Конвойные вели его к возвышению у подножия аттракциона «Русские горки».

– Сигарету, Флорри? – предложил Стейнбах.

Он стоял в группе из нескольких человек, уже поджидавших его.

– Да. Господи, надеюсь, вы не здесь решили провести казнь? Прямо в парке развлечений, в качестве еще одного аттракциона?

– Нет, зачем же. Вас поведут вниз, там на склоне горы имеется небольшой лесок. Могила уже вырыта. Собственно, она была вырыта еще вчера утром.

Он разжег сигарету и неожиданно дружеским жестом вставил ее в рот Флорри. Затем добавил:

– Их, этих могил, даже две.

В эту минуту Флорри увидел ее. На плечи девушки набросили какую-то накидку, чтобы она не мерзла, но руки ее были связаны.

– Вы же мне обещали… – возмущенно начал Флорри.

– Я пытался сдержать обещание, спорил с ними. Но судьи оказались непреклонны. Вы отправили свое послание именно ей. Именно она сидела рядом с Бреа в тот роковой час. Им совершенно ясно, что она тоже шпионка.

– Что за глупость, Стейнбах, она совершенно не виновата! Объясните им это, ради бога.

– Увести их, – бросил Стейнбах, отворачиваясь. – Хватит возиться с этим грязным делом.

Грубые руки парней подтолкнули Флорри к дорожке.

– Сильвия, до чего мне досадно, – обратился он к ней. – Это все так несправедливо.

Сильвия обратила к нему мертвый взгляд.

– Я знала, на что иду.

– Сильвия, я люблю тебя, – произнес Флорри.

– Как будто это имеет какое-нибудь значение, – сказала она и слегка покачала головой.

Они спускались по крутой, уходящей вниз дороге в сопровождении пятерых конвойных, самому старшему из которых было не больше двадцати, его называли sargento. Привести приговор в исполнение было поручено именно ему. По обеим сторонам тропы темнел густой лес. Стояла полная тишина, хотя небо уже наливалось светом. В воздухе висела сырость. Постепенно дорога резкими поворотами увела их с горы Тибидабо, и, свернув еще несколько раз то вправо, то влево, преодолев расстояние примерно в полмили, они услышали приказ sargento остановиться.

– Сюда, – вежливо, по-английски, сказал он.

В руках sargento держал большой самозарядный пистолет, у остальных были устаревшие винтовки.

Он повел их в сторону от дороги, через густые заросли почти непроходимого подлеска. Не пройдя и нескольких сот футов – продвигаться было почти невозможно из-за очень сильной крутизны в этом месте, – они оказались на небольшой полянке, на которой зияли две неглубокие ямы.

– Какая жалость, правда? – спросил Флорри. – Эти законченные дураки губят сами себя. Скоты, идиоты какие-то.

– Слушай, может, помолчишь немного? Мне совсем не до твоей болтовни.

Конвойные подвели их к краю могил, затем, отойдя на несколько шагов, стали неумело строиться, формируя нечто, отдаленно напоминающее расстрельный взвод в исполнении дилетантов. Вооружены они были самым разномастным ассортиментом ружей, самый молодой выглядел совершенно больным от страха перед предстоящим, и Флорри не мог не пожалеть несчастного. Sargento был единственным, кто сохранял какое-то присутствие духа. Он с важным видом осмотрел оружие каждого, выровнял строй, проверил, правильно ли пристегнуты предохранительные ремни.

«Из подонка вышел бы неплохой большевистский комиссаришка, – подумал Флорри. – Досадно только, что он оказался не на той стороне».

Черт подери этих недоумков, долго они еще будут тянуть? Колени у него начали подрагивать, дыхание вырывалось странными всхлипами. Широко распахнутыми глазами он смотрел на пролетающих птиц, скользящие облака, на все земное. Сильвия прислонилась к нему, она едва держалась на ногах; он чувствовал, как дрожит ее тело, и хотел бы хоть чуть-чуть поддержать ее или по крайней мере немного успокоить в такой ужасный момент.

– ¡Preparen para disparar![115] – скомандовал sargento.

Юнцы подтянулись и попытались выровнять позиции. Взяли ружья наизготовку для прицельной стрельбы. Мушки прыгали как пьяные перед их глазами, винтовки, очевидно, были слишком тяжелы для полудетских рук. Один из этих идиотов даже примкнул штык к своему ружью.