Литература (Учебное пособие для учащихся 10 класса средней школы в двух частях) - Ю Лебедев

Раскольников и Сонечка. Глубину душевных мук Раскольникова суждено разделить другой героине - Сонечке Мармеладовой. Именно ей, а не Порфирию решает поведать Раскольников свою страшную, мучительную тайну. Заметим, что герой испытывает при этом уже знакомые нам противоречия между своими мыслями и поступками, между головой и сердцем. Само желание открыться перед Сонечкой у Раскольникова получает двойственную мотивировку. Сознательно он так определяет цель своего визита к Сонечке: "Он должен был объявить ей, кто убил Лизавету". Объявить! Этот вариант признания Раскольников рассматривает как вызов "безропотной" героине, "дрожащей твари", как попытку пробудить и в ней гордый протест и найти союзницу по преступлению. Но одновременно что-то сопротивляется в душе героя такой "вызывающей" форме признания, он тут же отталкивается от принятого решения, "точно отмахиваясь от него руками: "Надо ли сказывать, кто убил Лизавету?". И тут подхватывает героя другое, странное, необъяснимое чувство, "что не только нельзя не сказать, но даже и отдалить эту минуту... невозможно. Он еще не знал, почему невозможно". Но мы-то уже знаем, почему. В его душе нарастает желание признаться по иным, не совсем ясным, подсознательным мотивам: Раскольников больше не может держать в себе мучительное чувство преступности. В первый момент встречи он еще искушает Сонечку, пытается пробудить и в ней чувство индивидуалистического бунта. Но Достоевский подмечает "выделанно-нахальный" и "бессильно-вызывающий" тон искушения. Герой уже не может осуществить задуманный им "вызывающий" вариант признания: "Он хотел улыбнуться, но что-то бессильное и недоконченное сказалось в его бледной улыбке".

(*56) В лице Сони Раскольников встречает человека, который пробуждается в нем самом и которого он еще преследует как слабую и беспомощную "дрожащую тварь": "Он вдруг поднял голову и пристально поглядел на нее; но он встретил на себе беспокойный и до муки заботливый взгляд ее; тут была любовь; ненависть его исчезла, как призрак". "Натура" требует от героя, чтобы он поделился с Сонечкой страданиями от преступности своей, а не вызывающей манифестацией ее. К такому варианту признания зовет Раскольникова христиански-сострадательная Сонечкина любовь.

Не случайно, что мотив признания перекликается в романе с эпизодом убийства Лизаветы. Ощущения героя в обоих случаях в чем-то аналогичны. Ведь и в момент преступления он рассчитывал на хладнокровие, но, когда пробил час, все вышло не так. Столь же неожиданным получилось и признание. "Он совсем, совсем не так думал открыть ей, но вышло так". Раскольников хотел найти в Соне союзницу по преступлению, а нашел союзницу по наказанию. Вместо того чтобы сыграть роль демона-искусителя, он обернул к Соне "мертвенно-бледное лицо" несчастного страдальца. Дьявольское уступило место христианскому, человеческому. "Нет, нет тебя несчастнее никого теперь в целом свете?" - воскликнула она, как в исступлении, не слыхав его замечания, и вдруг заплакала навзрыд, как в истерике. Давно уже незнакомое чувство волной хлынуло в его душу и разом размягчило ее. Он не сопротивлялся ему: две слезы выкатились из его глаз и повисли на ресницах". Не случайна тут скрытая цитата Достоевского из лермонтовского "Демона":

Он хочет в страхе удалиться...

Его крыло не шевелится!

И, чудо! из померкших глаз

Слеза тяжелая катится...

Эпизод признания перекликается в душе Раскольникова с эпизодом убийства Лизаветы еще и потому, что сострадательное существо героя чувствует, какую тяжесть обрушивает он своей страшной правдой на чуткую, ранимую натуру героини. Даже слабый жест защиты Сонечки поразительно напоминает Раскольникову жест Лизаветы в момент, когда топор был поднят над ее лицом: "Она только чуть-чуть приподняла свою свободную левую руку, далеко не до лица, и медленно протянула ее к нему вперед, как бы отстраняя его".

(*57) В письме М. Н. Каткову, в журнале которого "Русский вестник" печатался роман, Достоевский писал, что Раскольников, вопреки убеждениям, предпочел "хоть погибнуть на каторге, но примкнуть опять к людям: чувство разомкнутости и разъединенности с человечеством... замучило его". Именно желание примкнуть к людям, глотнуть живой воды из чистого духовного источника заставило Раскольникова послушать Сонечку: "Нет,- мне не слез ее надобно было... Надо было хоть обо что-нибудь зацепиться, помедлить, на человека посмотреть!" Тоска по человеку заставляет Раскольникова принять от Сонечки "простонародный крестик". Простонародность тут не случайно подчеркнута Достоевским. Путь обновления героя - это путь признания народной веры, народного взгляда на жизнь, который исповедует Сонечка. В своем бунте герой преступен перед законами человечности, которые живы в народе в виде изначальных основ христианской нравственности. Судить Раскольникова по совести может только Сонечка Мармеладова, и суд ее будет глубоко отличаться от суда Порфирия. Это суд любовью, состраданием и человеческой чуткостью тем высшим светом, который удерживает человечность даже во тьме бытия униженных и оскорбленных людей. С образом Сонечки связана великая идея Достоевского о том, что мир спасет братское единение между людьми во имя Христово и что основу этого единения нужно искать не в обществе "сильных мира сего", а в глуби"ах народной России.

Судьба Сонечки полностью опровергает близорукий взгляд Раскольникова-теоретика на окружающую жизнь. Перед ним отнюдь не "дрожащая тварь" и далеко не смиренная жертва обстоятельств. Вспомним, как отвечает она на богохульство Раскольникова: "Молчите! Не спрашивайте! Вы не стоите!.." - вскрикнула она вдруг, строго и гневно смотря на него... "Тут сам станешь юродивым! Заразительно!" - подумал он". Именно потому и не липнет к Сонечке Мармеладовой "грязь обстановки убогой". В условиях, казалось бы, совершенно исключающих добро и человечность, героиня находит свет и выход, достойный нравственного существа человека и не имеющий ничего общего с индивидуалистическим бунтом Раскольникова. Герой глубоко заблуждается, пытаясь отождествить свое преступление с подвижническим самоотречением Сонечки: "Ты тоже переступила, ты загубила жизнь свою". Есть качественное различие между стремлением к добру через допущение зла по отношению к другим и самопожертвованием, добровольным, естественным, во имя сострадательной любви к ближним. (*58) "Ведь справедливее,- восклицает Раскольников,- тысячу раз справедливее и разумнее было бы прямо головой в воду и разом покончить!" - "А с ними-то что будет?" - слабо спросила Соня, страдальчески взглянув на него, но вместе с тем как бы вовсе и не удивившись его предложению... И тут только понял он вполне, что значили для нее эти бедные, маленькие дети-сироты и эта жалкая, полусумасшедшая Катерина Ивановна, с своею чахоткой и со стуканьем об стену головою". Самоотверженность Сони далека от смирения, она имеет социально активный характер, она вся направлена на спасение погибающих. Да и в христианской вере героини на первом плане стоит не обрядовая сторона, а практическая, действенная забота о ближних. Ортодоксальные ревнители церкви обращали внимание на необычный характер ее религиозных убеждений: "Заметим еще одну подробность,- писал К. Леонтьев,- эта молодая девушка как-то молебнов не служит, духовников и монахов для совета не ищет, к чудотворным иконам и мощам не прикладывается". Достоевский в лице Сони изображает народный, демократический вариант религиозного мироощущения, близко к сердцу принимающий христианский афоризм: "вера без дела мертва есть". В народной религиозности находит Достоевский плодотворное зерно для своей идеи христианского социализма.

Чернышевский и Достоевский. Разумеется, в решении вопроса "что делать?" Достоевский занимал позицию, во многом противоположную Чернышевскому и всей революционной демократии. Для Достоевского революционеры были неприемлемы как атеисты-теоретики, опирающиеся в своих взглядах более на логику, чем на живую русскую жизнь. Известные основания для этой критики у него были. Во-первых, надежды Чернышевского и Добролюбова на крестьянскую революцию себя не оправдали. Русское революционное движение к концу 60-х, а затем в конце 70-х годов неуклонно сползало на путь террористической борьбы, вынужденно принимало индивидуалистические формы. Во-вторых, во взглядах революционеров-демократов, по Достоевскому, была "общая точка" с идеей Раскольникова: они тоже пытались "с одной логикою натуру перескочить", они слишком переоценивали роль разумного начала в человеческой судьбе и в исторических судьбах всего человечества. В мировоззрении автора "Что делать?" Достоевского настораживал ярко выраженный просветительский рационализм, вера во всесильную роль разума, в возможность подчинить его контролю самые тонкие и психологически сложные, (*59) часто непредсказуемые ситуации как личного, так и общественного плана.