Потомок Микеланджело - Анатолий Левандовский

Так, после Лейпцига, вернувшись в Париж и встретив Талейрана, он грубо бросил ему:

— Зачем вы тут? Что вынюхиваете?.. Берегитесь! Если мне станет худо, вы умрете раньше меня!..

Теперь, в начале 1814 года, он написал своему брату Жозефу: «Следи за Талейраном; не забывай, это наш главный враг».

Наконец, из своей походной ставки отдал письменное распоряжение Савари: немедленно арестовать князя.

Но износившаяся машина уже утратила прежнюю четкость в работе.

Первый раз в жизни верный Савари нарушил приказ императора. И, не ведая того, тем самым подписал ему приговор.

10

17 марта в лагерь союзников пробрался старый агент Бурбонов и одновременно доверенный посланец Талейрана — граф Витроль.

Русский царь принял его.

Витроль передал Александру короткую записку от своего патрона, которую пояснил на словах.

Талейран усиленно советовал союзникам немедля идти в обход Наполеона, обещая, что Париж может быть взят без единого выстрела.

Эту мысль развил на союзническом совещании приближенный Александра корсиканец Поццо ди Борго, люто ненавидевший Наполеона.

— Нужно стремиться окончить войну не военным, а политическим способом… Коснитесь Парижа пальцем, и колосс Наполеона будет низвергнут, вы сломите меч, который не в состоянии вырвать из его рук!..

…Когда Наполеон узнал, что союзники, умело обойдя его главные силы, быстро движутся к столице, он схватился за голову:

— Какой поразительный ход!.. А я его проморгал… Вот уж никогда бы не поверил, что какой-то генерал у союзников способен додуматься до подобного!..

Если бы он знал, что здесь было дело не в генеральском уме…

Он тотчас покинул поле боя и вместе с армией бросился наперерез врагу.

Но опоздал.

В ночь на 31 марта он прибыл в Фонтенебло. И тут узнал, что союзники опередили его на несколько часов.

Капитуляция была уже подписана.

А днем 31 марта полки коалиции, предшествуемые русским императором, гордо гарцевавшим на белом коне, вступили в Париж.

11

Наполеон в Фонтенебло…

Что за материал для художника, психолога, историка, писателя!

О чем думал он, меряя шагами пустые залы дворца? Какие сомнения, сожаления, раскаяния, надежды тревожили беспокойный ум его в эти часы? Думал ли он о том, что в с е к о н ч е н о? Что остается последнее — отдаться на волю врагов или свести счеты с жизнью?..

Нет, нет и нет.

В эти часы он все еще в е р и л в п о б е д у.

Призвав Коленкура, он распорядился:

— Скачите в Париж. Идите к царю и к тем, другим. Объявите, что я согласен на мир. Что я готов принять условия, которые они недавно предлагали.

Коленкур испустил крик радости. Он поверил. Он бросился к руке властителя.

— Ваше величество… Наконец-то…

Наполеон сморщился.

— Я еще не кончил, Коленкур. Затуманьте им головы. Уверьте в чистоте наших помыслов. Протяните переговоры дня три. А я за это время успею подготовить армию, собрать войска из окрестных мест, и мы выбьем их из Парижа. Они еще узнают меня…

Коленкур судорожно глотнул воздух. Глупец! Пора бы ему изучить этот характер… А он поверил и раскис…

— Спешите, Коленкур.

Печально сникнув, тот удалился.

12

Талейран не отходил от царя. Он доложил, что Сенат созван, узурпатор низложен и установлено временное правительство во главе с ним, князем Беневентским. Правительство ожидает повелений его величества…

Когда наступил вечер, Талейран сказал:

— Государь, ночью в Тюильри вам будет небезопасно, да и не слишком удобно. Окажите мне великую честь — я предлагаю вам мой Монтиньон…

Александр покорно согласился.

К этому времени, окруженный фимиамом лести, раболепными заискиваниями и верноподданническими советами, он отказался от мысли восстановления республики во Франции. Но Бурбоны в лице Людовика XVIII и его ближайшей родни были ему безмерно антипатичны. Он искал какого-то другого решения.

Прибытие Коленкура несколько разрядило обстановку.

Союзники не скрывали злорадства.

— А, наконец-то взялся за ум… Теперь он, гордый властелин, в жалкой роли просителя…

— Поздно, — сказал Александр после недолгого раздумья. — Франция утомилась и больше не хочет Наполеона. Поглядите в окно. Эти манифестации, это проявление всеобщего восторга и доверия к нам свидетельствуют о полной невозможности того, чего он теперь желает.

«Если бы ты знал, что он ничего этого и не желает, а только ломает комедию», — подумал Коленкур.

— Поздно, — повторил за Александром Шварценберг. — Восемнадцать лет он потрясал народы и троны. И даже разбив его, мы предлагали почетный мир, но он не шел ни на какие уступки. А теперь слишком поздно…

…Коленкуру не удалось затянуть переговоры на три дня, его миссия окончилась очень быстро.

13

Когда он вернулся в Фонтенебло, император только что закончил смотр войскам. Он был воодушевлен. Обняв Коленкура за талию, он лихорадочно шептал:

— Они до последнего верны мне. Они поклялись победить или умереть. Слышите, Коленкур? Победить или умереть! Идемте обрадуем маршалов.

Но когда они вошли в аудиенц-зал, настроение Наполеона сразу изменилось. Маршалы Удино, Ней, Макдональд, Бертье стояли понуро и старались не глядеть в его сторону.

— Господа, — сказал Наполеон, — собирайтесь: мы идем на Париж.

Никто не пошевельнулся.

— Вы не поняли меня, господа?

Молчание было ему ответом.

— Армия умрет за меня, — горячился Наполеон. — Она только что поклялась мне в этом!

— Армия не двинется с места, — жестко отпарировал Ней.

Наполеон гневно сдвинул брови.

— Армия повинуется мне!

— Армия повинуется своим военачальникам, — эхом отозвался Ней.

Наполеон медленно отошел к столу. Только сейчас он начал понимать подлинное положение дел. Его лицо и фигура менялись буквально на глазах. Взор потух, щеки обвисли, спина сгорбилась.

— Чего же вы хотите от меня? — тихо спросил он, зная, что они ответят, и они ответили именно это:

— Отречения.

Повернувшись к столу, он взял перо и написал несколько фраз. Потом поднял глаза от бумаги и обвел взглядом маршалов.

— А может быть, мы пойдем на них? Мы их разобьем!

Ему никто не ответил.

Тогда он быстро поставил свою подпись и протянул им лист.

— Вот. Получите то, чего вы так страстно жаждете…

Это произошло днем 4 апреля.

14

Он отрекался в пользу сына, малолетнего короля римского, при регентстве императрицы Марии-Луизы. Вечером 5 апреля он отправил текст отречения в Париж. Отречение повезли Коленкур, Ней и Макдональд.

Александр принял их ласково; вариант, предложенный Наполеоном, показался ему вполне приемлемым. Австрийский император его полностью поддержал. Остальные союзники колебались.

Тем временем Сенат, созванный Талейраном, провозгласил низвержение всей династии Бонапартов и утвердил призвание на царство Людовика XVIII. А маршал Мармон, на поддержку которого Наполеон особенно надеялся, предал его и вместе со своими войсками перешел на сторону временного правительства.

Эти события изменили ситуацию.

Колебания прекратились. Теперь, после измены Мармона, нападение Наполеона на Париж становилось невозможным, и союзники, направляемые князем Беневентским, согласились с тем, что престол следует передать Бурбонам.

— Убедите вашего повелителя, — сказал Александр Коленкуру, — безропотно подчиниться року и отречься без всяких условий. Все, что только можно будет для него сделать, будет сделано.

6 апреля Наполеон выполнил требование союзников и отрекся, не ставя условий. Взамен утраченной империи он получал остров Эльбу, близ родной Корсики, — тот самый остров, на который когда-то собирался сослать Филиппа Буонарроти.

На миг императору показалось, что этого он не сможет пережить.

Подписав новое отречение и отправив маршалов, он решил покончить с собой и принял тщательно сберегаемый яд. Но яд, потерявший силу от долгого хранения, лишь заставил его жестоко промучиться несколько часов.

Трагикомедия шла к финалу. Вечером 6 апреля курс акций Французского банка поднялся вдвое. Подобного повышения не знали многие годы.

Так буржуазия страны ответила на падение своего недавнего кумира.

Глава пятая

1

Филипп Буонарроти жил в Гренобле тихо и мирно.

Полицейские власти давали о нем вполне благоприятные отзывы. Ни в чем компрометирующем замечен он не был, подозрительных знакомств не водил, на жизнь зарабатывал уроками и пользовался уважением соседей.

Большая часть его деятельной жизни как бы ушла внутрь.

Нет, он не расстался с прежними мечтами, вел переписку с единомышленниками, потихоньку рекрутировал новых членов для «Общества Высокодостойных мастеров».

Но прежде всего он внимательно присматривался к происходящему во Франции и в мире, обдумывал и анализировал все, что видел и слышал.