Узники Тауэра - Сергей Цветков

Адвокаты обвиняемых призывали их признать себя виновными и положиться на милость короля. Все так и сделали – все, кроме лорда Уинтуна. Уинтун не доверял прославляемому великодушию Георга I, он был предан Якову и убежден в правоте своего дела. Но главное, в кармане его камзола имелась пила, которой он работал каждую ночь, и решетка темницы уже начала поддаваться его усилиям. Поэтому он затягивал разбор своего дела, ссылаясь на незнание английских законов. Работая ночью пилой, днем он работал пером, сочиняя ловкие предлоги для отсрочки суда. И, однако, первым из Тауэра сбежал не он, а другой узник.

Признав себя виновными, шестеро лордов были уверены в помиловании. За них просили палата лордов и придворные. Но палата общин выказывала менее сострадания, а Уолпол и Каупер оставались непреклонными, считая необходимым украсить ворота Сити их головами.

– Я вижу с негодованием, что в этом собрании есть люди, которые, не краснея, подают голос за мятежников! – гремел Уолпол в парламенте.

Но, несмотря на его грозные речи, в палате общин сторонники смертного приговора получили большинство всего в семь голосов, а в палате лордов правительство было побито большинством в пять голосов.

– Мы должны уступить половину, – вынес вердикт Уолпол.

Возник вопрос, кого из приговоренных следует помиловать. Дервентуотер, Найтисгел и Кенмюр считались наиболее рьяными католиками – это решило их судьбу. 23 февраля 1716 года лорд-канцлер Каупер подписал для них смертный приговор. Но когда наутро Д'Ойли отправился в Наместничий дом, чтобы зачитать указ, он обнаружил комнату Найтисгела пустой. Узник исчез!

Найтисгел бежал благодаря своей преданной жене. В предыдущую ночь он, никем не замеченный, прошел сквозь целый ряд часовых и беспрепятственно вышел из ворот Тауэра.

Леди Уинфред Герберт, дочь сэра Уильяма, третьего маркиза Пойса, в то время, когда храбрый шотландский лорд ухаживал за ней, была бледной, нежной девушкой с голубыми глазами и русыми кудрями. Но с годами она окрепла и в свои двадцать шесть лет, когда пришел час испытаний, была готова на любую борьбу. Ее древний род был предан королю и католической церкви. Поэтому, получив известие о поражении восставших и пленении мужа, леди Найтисгел не стала терять время на слезы. Она сразу во всеуслышание объявила, что ее муж не встретит правого суда у парламента и милосердия у короля, и решила его спасти. Но каким образом? Сызмальства привыкнув просить помощи свыше, она опустилась на колени и молила Небо руководить ее действиями. И действительно, она встала с чувством, что ее горячие молитвы были услышаны. «Я вверила себя Всемогущему Богу, – писала она своей сестре, настоятельнице монастыря, – и твердо верую, что Он меня не покинет, даже тогда, когда будет тщетна всякая человеческая помощь».

В ту же ночь она выехала верхом из дома в сопровождении верной служанки по имени Эванс. Несколько недель женщины провели в зимней дороге, пробираясь по глубокому снегу, так что их лошади порой проваливались в сугробы по грудь, и наконец прибыли в Лондон. С первой минуты своего приезда леди Найтисгел стала обдумывать план освобождения мужа.

Уолпол не допускал ее к супругу иначе, как с условием жить с ним в Тауэре до исполнения приговора. Но это лишило бы ее свободы действий, и леди Найтисгел выбрала другой путь: она подкупила тюремщиков и все-таки проникла в Тауэр. Она нашла мужа в маленькой комнате рядом с залом Совета в Наместничьем доме. Окно его жилища, пробитое на высоте шестидесяти футов, выходило на крепостные стены и пристань; рядом находилась Лозунговая башня, у подножия которой стоял часовой. Следовательно, путь к спасению с этой стороны был отрезан. Другой путь пролегал через двери темницы и зал Совета, по коридорам и лестницам Наместничьего дома. У дверей комнаты Найтисгела стоял сторож с алебардой, двое караульных прохаживались взад-вперед по залу Совета, несколько часовых охраняли коридоры и лестницы, наконец, еще двое солдат с заряженными ружьями стояли у наружных дверей. Можно ли было миновать их незаметно?

Но каждая крепость имеет свое слабое место, и леди Найтисгел быстро угадала изъян в охране Наместничьего дома. Наместничий дом был тюрьмой в тюрьме. Никто не помышлял о бегстве из него, и слуги коменданта обращали мало внимания на соблюдение тюремных правил. Жены и дети сторожей свободно расхаживали по дому. Это обстоятельство и подало леди Найтисгел счастливую мысль: переодеть мужа женщиной. Граф только улыбнулся в ответ: высокого роста, со смуглым мужественным лицом и воинственной осанкой, он даже переодетый должен был обратить на себя внимание сторожей. Но леди Найтисгел собиралась привлечь к этому предприятию свою подругу, мисс Милз, девушку, высокого роста, в которую и должен был перевоплотиться граф. Тем не менее, Найтисгел и слышать не хотел ни о каких переодеваниях. Со шпагой в руке он охотно появится перед часовыми, но в парике и женском платье – никогда.

Леди Найтисгел ушла от него, неся прошение о помиловании, написанное рукой мужа, – эта бумага казалась графу более надежным путем к спасению. Она отправилась во дворец и заняла место между королевскими покоями и парадной гостиной. Когда король вышел, она бросилась к его ногам.

– Я несчастная графиня Найтисгел!

Георг отшатнулся и хотел поспешно уйти, не приняв прошения, но леди Найтисгел не позволила ему уйти, не заметив себя. Крепко схватив его за камзол, она стала излагать на словах свою просьбу. Король старался оттолкнуть ее, но она вцепилась в него насмерть. Выведенный из себя, Георг потащил ее за собой к дверям гостиной, где на нее набросились несколько придворных и разжали ее пальцы. Несчастная женщина упала без чувств на пол.

Теперь нельзя было терять ни минуты. Она направилась из Уайтхолла прямо в Тауэр, где объявила стражникам, что король помиловал узников. Те принесли ей свои поздравления и пропустили ее. Мужу она объяснила горькую истину и взяла с него слово слушаться ее беспрекословно.

Мисс Милз в сумерках пришла в комнату Найтисгела, одетая в две амазонки, одна из которых предназначалась для узника. К счастью, в коридорах Наместничьего дома толпились жены тюремщиков, громко обсуждая «помилование», и эти шум и суматоха были на руку заговорщикам, отвлекая внимание сторожей от посетительницы графа.

Найтисгел переоделся в амазонку, и мисс Милз незаметно ушла. Быстро темнело, времени на бритье уже не оставалось, так как с минуты на минуту могли войти сторожа для вечерней проверки, поэтому узник спрятал бороду под темной вуалью. Щеки его были нарумянены, искусственные локоны прикрывали лоб. Супруги направились к выходу. Леди Найтисгел громко обращалась к мужу как к мисс Милз до тех пор, пока они не миновали последних часовых и не перешли подъемный мост крепости. Затем, боясь, чтобы сторожа не обнаружили пропажу узника, она вернулась в комнату Найтисгела и стала разговаривать сама с собой, отвечая себе низким, грудным голосом. Рассчитав время, которое требовалось беглецу для того, чтобы достичь снятой для него квартиры, она открыла дверь комнаты, простилась с «мужем» и ушла, сказав сторожу: «Не беспокойте милорда, прежде чем он сам не позовет. Он хочет помолиться». Все часовые по дороге отдавали ей честь с большим сочувствием.

Наутро, когда весть о побеге Найтисгела достигла Уайтхолла, Георг поначалу очень разгневался, но потом, осознав всю комичность произошедшего, сказал, смеясь:

– Для человека в положении милорда действительно больше нечего было делать.

Под видом слуги венецианского посланника Найтисгел уехал из Англии и поселился со своей геройской женой в Риме.

На следующий день после его побега лорды Дервентуотер и Кенмюр были казнены.

– Я умираю католиком, – сказал сын Карла II и Молли Дэвис за минуту до смерти. – Благодарю Бога за то, что я не имею злобы ни на кого. Я надеюсь, что мои грехи будут прощены Всемогущим Богом, в руки которого я предаю мою душу.

Кенмюр был настолько твердо уверен в королевском помиловании, что даже не приготовил для себя черного платья и взошел на эшафот в роскошном придворном наряде. Он не стал говорить долгих речей.

– Да благословит Бог короля Якова! – воскликнул он, и голова его покатилась по земле.

Помилованным лордам было дозволено возвратиться в их поместья.

Под надзором Д'Ойли остался один Уинтун. Узнику удавалось откладывать рассмотрение своего дела со дня на день, и когда над ним произнесли смертный приговор, решетка окна в его комнате была перепилена и все готово к бегству (ему помогали его адвокаты и шотландский священник, которым дозволялось посещать их подопечного). Переодетый, он спустился по веревке на наружный двор и благополучно миновал всех часовых. Возможно, правительство и не очень горевало о его спасении. Жажда крови была утолена, и Уолпол отлично видел, что ничего нельзя было выиграть одной лишней головой. Даже Д'Ойли не был отстранен от своей должности.