Сказка четвертая. Про детей Кощеевых - Алёна Дмитриевна

была до заклятья. Повелся-то он на нее, когда она была под ним, а без него и смотреть бы не стал, так, посмеялся бы и был бы прав. Глупая, наивная, романтически настроенная дура, верящая во всякие сказки, прячущая под матрасом любимую книжку с загнутыми уголками на страницах с избранными местами…

Как же стыдно вспоминать. Уж лучше тогда припомнить то, как она сожгла эту книжку в костре во дворе их дома. Как сворачивались и обугливались листы, и пламя пожирало ненавистные слова… Правы были те, кто полагал, что чтение любовных романов пагубно сказывается на неокрепших девичьих мозгах.

Вот на ее точно сказалось.

Как там Олег ее назвал? «Абсолютно невменяемая»… Боги, спустя три года она все еще помнила каждое его слово. И все эти три года помнила, только было все равно. И как же хорошо было. Когда совсем без чувств…

Разумеется, она поторопилась, когда прочла заклятье. Нужно было подождать хотя бы чуть-чуть, подумать… Но ей казалось, еще немного, и она не вынесет, сойдет с ума…

Конечно, надо было быть умнее, взять себя в руки…

Но ей было всего семнадцать, и она так устала брать себя в руки…

Ей было целых семнадцать…

И она взяла себя в руки. Единственным доступным на тот момент образом.

Вот сейчас, переживая всё это заново, она отлично понимала ту семнадцатилетнюю себя.

И Злата так явственно вспомнила, как спустилась в отцовский кабинет, тот, что был сокрыт от остальных, и там нашла нужную книгу и открыла на нужной странице. Она просто пыталась себя сберечь. И не могла допустить, чтобы кто-то узнал. Разве могла она рассказать кому-то? Родителям, Демьяну? И — самое главное! — она должна была предпринять меры, чтобы больше такого не повторилось. И она справилась. Справилась же!

Только на последней строчке голос дрогнул. Испугалась. Представила, что взглянет на родителей, и ей будет все равно. Что больше никогда не захочется обнять отца, поцеловать маму, сбежать к Демьяну на ночь… Она ведь делала это в том числе ради них, чтобы все стало как прежде, чтобы снова смотреть им в глаза как ни в чем не бывало и чтобы они не узнали, не пострадали…

Менять заклятье на ходу так себе идея. Вот и вышло криво. И вся ее любовь к родным, все то, что она так жаждала сберечь, оказалось пусть не уничтожено, но заперто. Она позволяла этому звучать рядом с ними, пусть эти эмоции и приносили боль. Зато во все остальное время чувства больше не мешали ей. И все снова было хорошо.

Очень хорошо было, пока она не почувствовала себя мертвой.

Но и эту проблему она решила. Она затащила в постель Диму, потому что хотела лишний раз удостовериться, что секс — это просто секс, чистая физиология, и нет особой разницы с кем и как. Что Олег, что Дима — все одна блажь. И доказала отчасти. Только вот обнаружила, что чужие эмоции отлично согревают и насыщают. И она снова чувствовала себя живой, когда ей удавалось заполучить кого-нибудь и вдоволь наесться со шведского стола его ощущений. Кажется, она едва не превратила себя в суккуба. Папе была бы интересна эта сторона использованного ею заклятья…

Учитывая, что в последнее время голос любви и сострадания звучал все глуше, а желание обладать — все явственнее, вполне можно было предположить, что вскоре второй и вовсе заглушил бы первый.

Да, без чувств было проще. Она перестала быть восторженной и романтичной. Стала эгоистичной, черствой и циничной. Кажется, изнасиловала человека… Нет, не кажется, нечего себя обелять. И не какого-то там абстрактного человека, а вполне конкретного. Яшу.

А какая-нибудь другая сторона у неё имеется? Она вообще может быть нормальной?

Яша был прав. Он просто разглядел в ней и то, и другое, и выбрал меньшее из зол, остановил её, пока она не причинила вред кому-то ещё. И правильно сделал. Уж лучше будет плохо только ей. Она заслужила. Как заслужила в своё время Олега. Была бы поумнее, послушала бы Демьяна, сняла бы розовые очки… Но нет, она предпочла не замечать правды, так хотелось сказки. Вот и нахлебалась по самое не могу. И теперь жить с этим.

Злата свернулась клубочком и заскулила. Ей сейчас так невыносимо нужно было, чтобы обняли и успокоили, и, кажется, отпустили грехи, сказали, что она не виновата или, во всяком случае, виновата не во всем, но она была взрослой девочкой, и нечего было обвинять в своих бедах кого-то еще, и тем более не хватало снова заставлять волноваться родителей. Еще больше волноваться.

А пойти бы в подвал, и снова прочесть заклятье, и опять никаких сомнений и тревог… Кристальная ясность… И ощущение, что мир вокруг тебя выцвел до серого и ты сама в нём - всего лишь тень.

Но тогда выходит, золотой середины нет? Она родилась какой-то неправильной, и неужели останется такой навсегда?

Папа прав, что не хочет сажать её на трон. Ей там не место. Вот у Демьяна всегда всё выходит как надо, он всё делает верно, и будет лучшим правителем, чем она.

Правда, Демьян тоже несчастный, он Юлю любит. Хотя причины не быть с ней нашёл какие-то глупые. Но со стороны всё всегда просто.

А может, покончить с собой?

Злата представила себе: завтра настанет, а её нет. Совсем нет. Вообще. Мир даже не вздрогнет, не заметит…

Но что тогда станет с родителями?

Нет, она ещё помучается хотя бы ради них, вдруг да получится взять себя в руки, но если уж совсем ничего не выйдет, будет иметь в виду этот путь. Всегда проще, когда знаешь, что выход есть…

Только вот она знала, куда он ведёт. Навь заселяла не только нечисть, но и нежить. Неприкаянные, убитые и самоубийцы, что в момент смерти прокляли своих палачей либо самих себя… А может ли быть так, что им тоже больно и холодно, как было ей под заклятьем?

Это нечестно: люди ищут у смерти покоя и, выходит, несут за это наказание?

Вот мавки, например. Кто ж пойдет топиться от хорошей жизни? Но нет, то, во что они обращаются, требует все новой и новой крови, потому что хочется снова хотя бы на минуту почувствовать тепло в своих венах, как хотелось под заклятием ей…

Злата крутанулась на кровати.

Плохие мысли, плохие. Так можно оправдать ненароком кого-то, кто этого не заслужил. Себя, например.

Ей не следовало оставаться с Яшей. Не только потому, что