Медальон инквизитора - Наталья Александрова

– Кто же еще? – донесся из темноты странный голос.

– Чего ты хочешь от меня? – пролепетал монах, зная уже, каким будет ответ.

– Уже скоро! – отозвался голос из темноты.

* * *

Он лежал на кровати, отвернувшись лицом к стене.

– Ты не пойдешь сегодня гулять с собакой? – спросила жена.

– Зачем? – глухо спросил он.

– Как это – зачем? – возмутилась жена. – С собакой нужно гулять два раза в день! У меня суп на плите, я не могу выйти! И что это вообще такое – то он каждый вечер бежал гулять как наскипидаренный, а то из дома не вытолкать!

Он нехотя поднялся с кровати и побрел в прихожую.

Идти не хотелось, но еще больше не хотелось слушать ворчанье жены. В последнее время ему ничего не хотелось. Ни есть, ни пить, ни идти на работу. Работал он теперь в архиве – в полуподвальном помещении, скупо освещаемом галогеновыми лампами, которые вечно перегорали. И приходилось долго звонить в хозяйственную часть, и наконец приходил электрик со стремянкой, смотрел на него с ненавистью и менял лампочку, а потом нарочно ронял стремянку на каменный пол и злорадно наблюдал, как Игорь Иванович вздрагивает и морщится.

Бывали дни, когда электрик был единственным посетителем архива.

Это был старый архив, в нем хранились доисторические дела, давно уже никому не нужные. Стены подвальные слыхом не слыхивали ни о компьютерах, ни о микрофильмах, все записи хранились в обычных папках. Однажды электрик, меняя лампочку, уронил один стеллаж, и Игорь Иванович, собирая папки, заглянул в одну из них. Вся папка была заполнена распечатками прослушанных разговоров. Объект прослушки проживал в коммунальной квартире, и сотрудники прилежно записывали разговоры всех жильцов. Пятиклассник решал с приятелем задачи по арифметике, девушка назначала свидание, бабушка разговаривала с внуком... Все это занимало целую папку, причем копия была явно не первая, потому что он едва различал бледные строчки.

Ему казалось, что он сам теперь такой же, как эти листки, – бледный, помятый, ненастоящий, неразборчивый, как пятая копия, и главное – никому не нужный. О нем просто забыли. Иногда ему казалось, что даже если он умрет тут, в этих стенах, никто не заметит, и какие-то чувства испытает только электрик, а именно: обрадуется, что не нужно будет приходить менять лампочки.

Игорь Иванович раздраженно взял пуделя на поводок и вышел из квартиры.

– Купи молока! – крикнула жена вслед.

Во дворе, несмотря на позднее время, наблюдалось оживление. Проехала милицейская машина и свернула под арку.

– Куда ты, Милорд! – Игорь Иванович потянул пуделя в сторону сквера, но нахальный пес бросился по проторенной дорожке – во второй двор, к угловому подъезду. Тут-то и столпились люди.

– Что случилось? – спросил он проходящего навстречу озабоченного мужчину.

– Художников на седьмом ограбили, – ответил тот и посмотрел пристально, узнавая.

Игорь Иванович похолодел – он тоже узнал этого человека. Они сталкивались не раз и не два на лестнице в том треклятом подъезде. Даже если мужчина не узнал его, он обязательно запомнил собаку. Не хватало еще, чтобы милиция заинтересовалась его персоной! Хотя ему теперь уже все равно.

Однако встречаться с милицией не хотелось, и он повернул в сторону и проскочил через сквозной подъезд в следующий двор. И вот, когда они шли мимо переполненных мусорных баков и пудель, подобравшись, алчно поглядывал на компанию котов, восседавших на куче мусора, стена из старых коричневых кирпичей вдруг задрожала и заколебалась, как мираж в пустыне. И из нее появилось нечто.

Игорь Иванович моргнул и от неожиданности выпустил из рук поводок. Пудель тотчас подбежал к странной фигуре и почтительно остановился рядом, как будто этот незнакомец, а вовсе не Игорь Иванович был его хозяином.

Фигура между тем материализовалась и оказалась широкоплечим парнем с узкими хитрыми глазками и короткой шей. На парне были широченные штаны и коротенький кургузый пиджачок, на ногах лаковые ботинки, которые хотелось назвать старомодным словом «штиблеты». На голове – приплюснутая кепка, из-под козырька на лоб выползал кудрявый чуб. Весь облик парня здорово напоминал хулиганов из старых советских фильмов – «Когда я был мальчишкой, носил я брюки клеш, соломенную шляпу, в кармане финский нож...»

– Здорово, дядя! – ухмыльнулся парень. – Закурить есть?

– Опять ты... – скривился Игорь Иванович, – не курю...

– Ой-ой-ой! – хохотнул парень. – Какие мы томные...

Не глядя, он протянул руку, и пудель встал на задние лапы и подал ему горящий окурок.

– Все это чушь! – громко сказал Игорь Иванович. – Тебя нет, это у меня глюки!

С этими словами он стеганул пуделя поводком. Пес взвизгнул и улепетнул за мусорные баки. Парень, однако, никуда не делся.

– Сам виноват, – сказал он, – я тебе предоставил все, как условились, согласно договору. Была она у тебя в руках? Была. Сама к тебе на квартиру пришла? Пришла. Нечего было резину тянуть – разговоры пустые разговаривать и чаи гонять. Так что сам виноват, как говорится, кто не успел – тот опоздал.

– Пошел ты! – с чувством высказался Игорь Иванович.

– Куда это я пойду? – удивился парень. – Мы с тобой теперь навсегда повязаны. До самой твоей смерти, а уж после... – он облизнулся, и глаза его в сумерках засветились красным, отчего Игоря Ивановича охватил ледяной пронизывающий холод. – И лично от меня тебе каждую ночь будет подарочек... бонус...

С этими словами он нагло захохотал и прислонился к стене. Фигура стала бледнеть, проступили сквозь нее очертания кирпичей, и вот уже перед Игорем Ивановичем снова грязная кирпичная стена.

Он поймал пуделя и пошел домой. Жена открыла ему дверь и даже не спросила про молоко.

Игорь Иванович долго ворочался в постели, а потом заснул на удивление крепко.

И снился ему сон, что он поднимается по обшарпанной лестнице, мимо проходят какие-то незнакомые люди, открываются двери, слышны музыка, смех и крики, но он все идет наверх, выше и выше, и вот уже знакомый чердак. Он карабкается по старой шаткой лесенке, с трудом пробирается через горы мусора к разбитому чердачному окну и долго стоит, облокотившись на плохо оструганную доску подоконника.

Он смотрит на улицу, туда, где, по другую сторону двора, можно разглядеть крошечное узкое оконце, и знает, что она сегодня не придет. Он знает даже, что она не придет никогда. Но все стоит и стоит в тщетной надежде.

И вдруг... в окошке вспыхивает свет, и он наконец видит женщину... Он близоруко щурится, пытаясь разглядеть, кто же там, в окне, а женщина вынимает шпильки и распускает волосы цвета майского меда. Он знает, что так не может быть, так не должно быть, но его охватывает прежнее чувство. Потом женщина проводит гребнем по волосам, но они не струятся тяжелой золотой волной, они почему-то тянутся за гребнем, извиваясь и путаясь. И вот, когда он встает на цыпочки, чтобы разглядеть ее лицо, она поворачивается, и он едва не умирает от ужаса.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});