Журнал Наш Современник №5 (2002) - Журнал Наш Современник

Моя внучка-семиклассница говорит, что в ее классе только один мальчик не ругается нецензурными словами. На стадионе школы со спортивным уклоном, что находится напротив дома, где мы живем, школьники, по-видимому, уже не могут играть в футбол и другие спортивные игры, не сопровождая игру нецензурными выкриками. При этом у них нет и тени смущения ни перед проходящими здесь взрослыми, ни перед физруком, наблюдающим за игрой. Видимо, и он привык на своих уроках к такому “эмоциональному сопровождению”.

Так же молчат окружающие люди, когда слышат нецензурную брань в городском транспорте, на улице, в общественных местах. Это чрезвычайно тревожный сигнал, свидетельствующий о глубоком внутреннем сдвиге в нравственности, культуре, психологии нашего народа.

В принципе, нецензурщина отторгается от собственно “системы языка”, и причина в том, какие чувства выражают нецензурные слова и обороты и какие лексические средства при этом используются. Матерщина вторгается в область сугубо личных, интимных человеческих отношений. Люди, как правило, не допускают в эту сферу жизни никого постороннего; это сугубо личная, закрытая для других сфера жизни человека. Эта тайна принадлежит только любящим друг друга мужчине и женщине. Без этой тайны невозможно и другое ниспосланное людям чудо — рождение потомства, продолжение человеческого рода. Эта тайна хранит человеческую любовь, хранит семью — самую главную клеточку общества, без которой оно бы не могло существовать.

Но именно эта область человеческих отношений стала темой нецензурных слов и выражений. Этим самым они вдвойне отторгаются от собственно системы литературного языка и нормального человеческого общения. Буквальный смысл матерных ругательств (т. е. внутренняя их форма, по терминологии лингвистов) омерзителен, хотя с течением времени он потускнел; и люди, привыкшие употреблять такие выражения, уже мало его замечают. Но тем не менее и исторически, и функционально этот смысл пока еще обеспечивает отторженность, запредельность оскорбительных выражений. Матерщина, повторюсь, сродни таким антисоциальным явлениям, как алкоголизм и наркомания. Ведь обще­известно, что “язык” пьяниц и наркоманов — это мат и нецензурщина. Союз названных стихий у таких людей закономерен и органичен, поскольку обнаруживает пустоту сознания, отсутствие норм нравственности, деградацию ума, в конечном счете — разрушение личности. Так что же — этому общественному злу надо предоставлять “права гражданские” в обществе и распространять печатно?

Корни матерщины — не лингвистические, они более глубокие. Если искать действительные причины этой распространяющейся, как эпидемия, болезни, то нужно прежде всего исследовать те условия жизни нашего общества, которые привели к резкому снижению материального уровня жизни большинства народа, к связанному с этим падению нравственности, распространению массы антисоциальных явлений.

Поскольку это болезнь общества, то и бороться против нее должно в конечном итоге все общество — государство, Церковь, семья, школа, литература... Но в нынешних условиях особое место в этой борьбе должна занимать “четвертая власть”, которая во многом и повинна в снижении культуры современной русской речи, в том числе и в распространении внелитературной лексики и фразеологии, в терпимом отношении к нецензурщине.

Приведу примеры отношения СМИ к ненормативной лексике, к нецензурщине. 2 апреля минувшего года эта лексика стала предметом обсуждения в передаче “Настоящее время”, которую ведет Д. Губин. Собеседником для себя Д. Губин избрал “редкого знатока” нецензурной лексики и, как оказалось, активного ее пропагандиста, носящего к тому же ученую степень кандидата... культуро­логических наук Р. Трахтенберга (носит ли он в действительности такую “подхо­дящую” фамилию?). Но “культуролог” Р. Трахтенберг не только изучает эту лексику, но одновременно весьма изобретательно делает на ней доходный бизнес. В центре мировой культуры, Санкт-Петербурге, он владеет шоу-рестораном “Хали-Гали”, в стенах которого эта лексика получила “права гражданства”. В ресторане ее можно свободно употреблять, но — и здесь дает о себе знать ученая степень “культуро­лога” Трахтенберга — только в анекдотах, частушках, ну и, разумеется, если нецензурное выражение само по себе представляет “произведение искусства”...

Судя по репликам, ведущий передачу Д. Губин был в восторге от такой “культурологии”. Р. Трахтенберг предлагает читать лекции по ненормативной лексике “юным слушательницам” Ломоносовского МГУ. В Израиле “культуролог” уже якобы читает лекции на тему “Об образных конструкциях ненормативной лексики в русском языке”.

Говоря о печатном распространении нецензурной лексики, Д. Губин пытался привлечь авторитет великого лексикографа В. И. Даля, который, мол, запечатлел эту лексику в своем Словаре. Но о том, как попала эта лексика в Далев Словарь, я писал выше.

Другой пример. В передаче “Радио России”, именующейся клубом-программой “Воскресная лапша” (5 августа 2001 г., 17.30—18.00; ведущие: Д. Водейников и К. Лупанова), обсуждался вопрос о русском мате. Участвовали радиослушатели, непосредственно в Клуб были приглашены студенты Института Дружбы народов, а в качестве авторитетного эксперта выступал академик В. Г. Костомаров.

Мнения о мате разделились, причем весьма показательно. Все радио­слушатели высказали тревогу за судьбу родного языка, призывали беречь его от ненормативной лексики; говорили, что сорное слово — это зло, что с помощью одних слов можно создавать положительный генетический облик, но есть и такие слова, которые его разрушают, и т. п.

Однако посетители Клуба и сами ведущие были не столь единодушны. Ряд студентов высказался, что мат — это низший слой языка, но выразительный, и его нужно сохранить. В деревне, мол, общаются на нем. Эту мысль будущих интеллигентов подхватили интеллигенты, так сказать, состоявшиеся. Ведущий заметил, что студент высказал важную вещь, мы не должны отказываться от мата.   М ы   с а м и   е г о   у п о т р е б л я е м   с   б л е с к о м,   признался он. Нужно жить в разных регистрах речи. При этом слова, что в деревне разговаривают матом, ведущие встретили хохотом, что, по мнению Д. Водейникова, произошло “под эгидой казуса”. (Залюбуешься, каков диапазон речи ведущего: от мата с блеском до высот того “галантерного” языка, о котором еще писал незабвенный Н. В. Гоголь!)

Разумеется, нецензурщина, как черная зараза, распространена в деревне. Но думать, что лексикон, употребляемый крестьянами, — это мат и что только им они обходятся в своей жизни и работе, значит клеветать на них. Если участники клуба редко бывают на селе, то пусть они присмотрятся к крестьянам хотя бы на рынке, когда крестьяне торгуют плодами своего труда. Вряд ли они услышат от них мат, скорее — от городского бомжа, пьяницы и хулигана, наркомана либо от своего коллеги-интеллигента.

Честь подвести итог дискуссии ведущие, разумеется, предоставили академику В. Г. Костомарову. Позиция академика по обсуждаемому вопросу, надо полагать, вызвала у радиослушателей наибольшее удивление. Он сослался на мнение двух своих аспиранток, которое он разделяет. Аспирантка (или стажер?) из Германии утверждает, что для России характерна Einmischungskultur, т. е. “культура вмешательства”. Люди могут сделать замечание другим об их речи, поведении и пр., что на Западе не принято. Там свобода, демократия: говори, что хочешь, и делай, что хочешь. То же сказала и русская аспирантка, побывавшая в Германии. Ей понравилось, что там никто тебе не сделает замечания, например в автобусе, хотя ты можешь торчать в дверях и мешать выходящим из автобуса или входящим в него. Академик солидарен с мнением своих аспиранток.

А ведь было время, когда Виталий Григорьевич выступал активным борцом за сохранение чистоты, богатства, культуры русского языка. И если бы тогда кто-либо из его аспиранток сказал, что ведь это же Einmischungskultur, он, нет сомнения, с гневом отверг бы такую пассивную позицию. Вся его книга “Программа КПСС о русском языке” (М., 1963 г.) проникнута мыслями о величии русского языка, заботой о нем. И не на мнение аспиранток или стажеров академик опирался, а на выдающихся ученых, видных государственных деятелей разных стран и знаменитых писателей. В частности, он ссылался на автора “Золотой розы”, этого шедевра о русском языке К. Паустовского. Виталий Григорьевич писал тогда: “...Борьба за чистоту и ясность русской речи приобретает особое значение потому, что, говоря словами К. Паустовского, “русский язык по существу дан не одному, а многим народам, и было бы настоящим преступлением перед потомками, человечеством, перед культурой позволить кому бы то ни было искажать его и калечить”. Думал ли тогда будущий академик, что придет такое время, когда он будет в столь высоком звании перед всей Россией защищать употребление мата? Можно только гадать, “под эгидой какого казуса” произошли такие решительные перемены в его “взглядах” на культуру русского языка и борьбу за его сохранение и развитие...