Русские сказки - Народные сказки

class="empty-line"/>

Присяга

 Сосновом бору за речкой Невестницей жил-поживал охотник Иван Микитов. Летом и зимой Микитов в лесу: где переспит под елкой, где на кочке переночует.  Всякого зверя умел подманивать и подстеречь охотник Микитов. Только не удавалось ему взять Лису лечею-плачею.

Раз поставил охотник Микитов у лисьей норы капкан.

«Ну, — думает, — не уйдет теперь из моих рук Лиса!»

А Лиса только выглянула из норы, заприметила капкан, обошла сторонкой и побежала в лес как ни в чем не бывало. Идет по лесу, а навстречу волк Бирюк бредет, повесивши нос:

— Здорово, кума!

— Здравствуй, куманек!

— Куда тебя, кумушка, подняло ни свет, ни заря?

— О-ох, куманек, — говорит Лиса, — жила я в лесу мирно, ладно, у лесных зверей детишек нянчила, маленьких птичек выкармливала. Где какая беда — я тут, Лиса лечея-плачея, всех лечу, о всех плачу. А теперь не стало мне житья: где курочка пропадет — все я, Лиса, виновата. Хотят меня извести люди. Вот и пошла я в лес куда глаза глядят.

— Ну, кумушка, — говорит волк, — и моя доля не слаще. Жил я в лесу, поживал, никого не трогал. А мой родной дядя, медведь Михайло Иванович, задрал бычка — на мне вся вина! Ходит теперь за мной охотник Микитов, не дает житья.

Заплакала, затужила Лиса:

— Ох, ох, ох, куманек, знаю, что ты добрый зверь! Да, видно, такова наша доля, пойдем вместе в лес — куда смотрят глаза, куда ноги несут.

Пошли они в темный лес, а Лиса все вокруг водит волка, не уходит далеко. Ходили так до самого вечера, сели отдохнуть под елкой, огонь развели.

Ночью задремал волк. А Лиса не спит, в огонь шишки подкладывает, думает свои лисьи думы.

Утром проснулся волк:

— Ух, проспал я, кума! Никак на дворе утро?

А Лиса сидит у огня, прижмурила один глаз:

— Я, куманек, и рада поспать, да сна нету. Еще с вечера приснился мне недобрый сон. Всю ночь не сплю, думаю.

— А какой, кумушка, приснился тебе сон?

— Видела я во сне, — говорит Лиса, — будто бычка не дядя твой, медведь Михайло Иванович, задрал, а ты сам, куманек, его скушал. Вот как увидела этот сон — проснулась и всю ночь думаю: неужто куманек мне неправду сказал?

— Что ты, кумушка! Не в руку твой сон. Я не резал, не ел бычка!

— Ах, куманек, рада бы поверить тебе, да нет для тебя веры. Можешь ли ты присягу принять?

— Ладно, — говорит волк, — я присягу приму. Не ел я бычка.

Повела Лиса волка присягу принимать. Подвела к норе, показала на капкан:

— Вот, куманек, это и есть присяга. Целуй!

Сунулся волк целовать присягу — капкан захлопнулся, прищемил волка. Завыл от страха волк.

Говорит волку Лиса:

— Видно, куманек, ты неправду сказал. Присяга-то у меня не простая. Если кто скажет неправду, тому из присяги ходу нет. Прощай куманек!

Повернулась Лиса и убежала одна в лес.

Утром пришел охотник Микитов, застрелил из ружья волка, снял с волка шкуру.

И теперь у охотника Микитова висит на стене волчья серая шкура.

Ворона

ила-была Ворона, и жила она не одна а с няньками, с малыми детками, с ближними и дальними соседками. Прилетели птицы из заморья, большие и малые, гуси и лебеди, пташки и пичужки, свили гнезда в горах, в долах, в лесах, в лугах и нанесли яичек.

Подметила это Ворона и ну перелетных птиц обижать, у них яички таскать!

Летел Сыч и увидал, что Ворона больших и малых птиц обижает, яички таскает.

— Постой, — говорит он, — негодная Ворона, найдем на тебя суд и расправу!

И полетел он далеко, в каменные горы, к сизому Орлу. Прилетел и просит:

— Батюшка сизой Орел, дай нам свой праведный суд на обидчицу-Ворону! От нее житья нет ни малым, ни большим птицам: наши гнезда разоряет, детенышей крадет, яйца таскает да ими своих воронят питает!

Покачал сизой Орел головой и послал за Вороною легкого, меньшого своего посла — Воробья. Воробей вспорхнул и полетел за Вороной. Она было ну отговариваться, а на нее поднялась вся птичья сила, все пичуги, и ну щипать, клевать, к Орлу на суд гнать. Нечего делать — каркнула и полетела, а все птицы взвились и следом за ней понеслись.

Вот и прилетели они к Орлову жилью и обсели его, а Ворона стоит посреди да обдергивается перед Орлом, охорашивается.

И стал Орел Ворону допрашивать:

— Про тебя, Ворона, сказывают, что ты на чужое добро рот разеваешь, у больших и малых птиц детенышей да яйца таскаешь!

— Напраслина, батюшка сизой Орел, напраслина, я только одни скорлупки подбираю!

— Еще про тебя жалоба до меня доходит, что как выйдет мужичок пашню засевать, так ты подымаешься со всем своим вороньем и ну семена клевать!

— Напраслина, батюшка сизой Орел, напраслина! Я с подружками, с малыми детками, с чадами, домочадцами только червячков из свежей пашни таскаю!

— А еще на тебя всюду народ плачется, что как хлеб сожнут да снопы в копны сложат, то ты налетишь со всем своим вороньем, и давай озорничать, снопы ворошить да копны разбивать!

— Напраслина, батюшка сизой Орел, напраслина! Мы это ради доброго дела помогаем — копны разбираем, солнышку да ветру доступ даем, чтобы хлебушко не пророс да зерно просохло!

Рассердился Орел на старую врунью-Ворону, велел ее засадить в острог, в решетчатый теремок, за железные засовы, за булатные замки. Там она сидит и по сей день!

Лиса и Медведь

ила-была кума-Лиса; надоело Лисе на старости самой о себе промышлять, вот и пришла она к Медведю и стала проситься в жилички:

— Впусти меня, Михайло Потапыч, я Лиса старая, ученая, места займу немного, не объем, не обопью, разве только после тебя поживлюсь, косточки обгложу.

Медведь, долго не думая, согласился. Перешла Лиса на житье к Медведю и стала осматривать