Укрепить престол (СИ) - Старый Денис

Ближайшей проблемой я сейчас видел не Польшу, уже не ее. С поверженной Речью Посполитой можно иметь дела и развивать партнерские отношения. Угроза для России — южные рубежи.

Сможет ли Россия освоить полное завоевание Речи Посполитой? Нет, и еще раз, нет! Даже при Екатерине Великой, когда государство было куда более развитым и обладало пока несравнимо большим человеческим ресурсом, Российская империя не смогла «проглотить» всю Речь Посполитую. «Ела» поляков небольшими порциями, в ходе трех разделов, да и делилась наиболее сочными кусками горьковатого и переперченного блюда с союзниками.

Нынче нет Пруссии, той, что была при Фридрихе Великом, нет и тех Габсбургов, которые способны поглощать страны. Сейчас Австрии нужно более заботиться о том, чтобы новый османский поход не закончился взятием султаном-падишахом Вены. Ну и в Священной Римской империи, у Габсбургов, свои внутренние смуты, семейные разборки. Все еще до конца не решен вопрос с переходом власти к императору Матвею и, соответственно, полному отстранению его от управления лоскутного государства. Там, в этих лоскутах, часто порвана материя, а по всему одеялу множатся жирные клопы. Еще предстоит Габсбургам повоевать в долгой замятне, если история будет развиваться по схожему сценарию.

Ну и когда начала русская императрица решать вопрос с Польшей? Когда стало понятно, что Швеция не в состоянии взять реванш за Северную войну, ну и когда Крым перестал быть угрозой и уже готовился стать частью огромной империи.

Так что Речь Посполитая нам нужна. По крайней мере, пока Швеция не перестанет активничать в Европе, ну и в Крыму будет предан забвению рабский рынок в Кафе. Держим в уме еще и Тридцатилетнюю войну и османский фактор.

Швеция… она на подъеме. Вот-вот должна начаться война Швеции с Данией, очередная, названная Кальмарской, которая закончится победой шведов. Чуть позже Швеция возьмет Ригу и разорит Польшу. Густав Адольф в той истории порезвился на польских просторах знатно. Зачем нам такая химера под боком? Пусть у Речи Посполитой останутся хоть какие силы для сопротивления шведской экспансии. Тогда Россия станет арбитром, за лояльность которого будут бороться обе стороны конфликта. И мы посмотрим, чьи торговые пути в Европу нам подходят лучше: польский, по рекам и суше, или шведский, через Балтийское море.

— Вот… — я выдохнул после получаса объяснения ситуации. — А уничтожим Сигизмунда, пусть горит он в Аду, шведы усилятся настолько, что после нам туго придется. Швед — враг более сложный. Они будут вкапываться в землю, сковырнуть с которой окажется сильно болезненно.

— Прости, государь, но как ковырять шведа я знаю, уже знаю. Тут пушки –головное! — встрял Скопин-Шуйский.

Михаил был фанатиком войны и ему только «ковырять» неприятеля. Увлекающаяся особа этот самый знатный боярин России.

В избу, что была поставлена внутри крепости, без стука вошел Ермолай. Сделать это он мог только в одном случае — король соизволил поговорить по душам. Ерема сразу же скрылся за закрытыми дверьми, как только уловил мой взгляд. Впрочем, дерзость Еремы осталась без внимания членов Военного Совета.

— Ну, бояре, сам карла ляшская решил переговорить! — с улыбкой сказал я.

— Вам… ангелы напели об этом? — удивился Пожарский, который знал, что я сам собирался посылать переговорщиков, но до совещания не сделал этого, как не было и польских парламентеров.

Это хорошо, что сказал про песнопения ангелов, а не то, что мне «черти шепчут».

— Нет, Дмитрий Михайлович, это только что Еремка сказал. Мы условились, что если прибудут переговорщики, он заглянет на наш Совет. Или вы думаете, что мой слуга неразумный и не почитает знатных бояр и государя, врываться к нам в горницу? — я усмехнулся, наблюдая, как присутствующие расслабились.

Но это звоночек! Они, что, действительно, среагировали на вражескую пропаганду, что я колдун? Нужно обязательно в Москве сотворить что-то вроде массовой молитвы, а после съездить на моления куда-нибудь.

*…………*…………*

Сорокалетний мужчина с залихватскими усами и «козлиной» бородой, в черной одежде с серебряными пуговицами и, под стать им, с вкладками того же металла на тонком поясе, смотрел на меня с большим интересом и… с очень сложными, непонятными мне эмоциями. Может и страх, или тут и брезгливость. С чем сравнить?..

Наверное, похожие эмоции может испытывать мастер-виртуоз фехтования, который с юного возраста тренировал мальчика, вдалбливая, порой и розгами, науку, обзывая «бараном» и всяко иначе, но никогда не сказав доброго слова. И вот этот мальчик стал парнем и побеждает в поединке своего мастера. Мастер, будучи уверенным, что это случайность, продолжает оскорблять своего ученика и рассказывать тому, какое он все же ничтожество. И вот новый поединок… вновь проигрыш мастера. Растерянность, страх, неверие в случившееся.

Может и у польского короля нечто похожее на сердце? И нужно еще осознать, что ученик стал более мастеровитым. Но Сигизмунд мне не учитель, он враг, или попутчик в решении государственных задач, но русских задач.

— Ты… Вы… были иным, когда я подарил вам аудиенцию. Тогда… в Варшаве, — разговор первым начал король.

Мы располагались в шатре на той стороне Угры, где еще до полудня концентрировались польские войска для переправы и атаки на крепость, в которой я находился. На такую мелочную уступку, как переговоры на, как бы земле польского лагеря, я был готов пойти, тем более, что все пути быстрого отхода были проработаны, плоты и лодки готовы, заслоны выставлены и, по сути, это Сигизмунд был в окружении.

— Omnia fluunt Omnia mutantur [лат. Все течет, все изменяется]! — ответил я.

Нахватался я по верхам латинского языка. Тут, как понял, признаком хорошего тона является уместное, порой и не очень, употребление латинских выражений. Латинский… это что-то вроде системы определения сословности и знатности. Так что есть у меня выражения… как там «Logus penis bacis vitas». Ну подобные выражения вряд ли пригодятся в деле переговоров, а иные пригодятся.

— Брат мой венценосный! — обратился я к королю, которого от такого обращения чуть судорогой не скрутило. — Давай поговорим о деле!

Ох, что пинок животворящий делает, в смысле фактическое поражение в войне! Даже короли молчат, когда их всякие самозванцы братьями называют. Но он сам прибыл, тем признавая за равного.

— Мы уйдем! Но ты поставишь Мстиславского канцлером! — сказал король.

Я встал, улыбнулся, отошел к выходу из шатра, но остановился и сказал:

— Буду рад в следующий раз провести переговоры в Варшаве, в моем походном шатре. Или нет… в Кракове, Варшава достанется шведскому Карлу!

— Стой! — выкрикнул король. — Кто ведет так переговоры? Мы же только начали говорить!

— Так и не стоит говорить о том, что я не приму ни при каких условиях, — я повысил голос и продолжил говорить, произведя под каждый свой довод один решительный шаг к столу в центре большого шатра, вбивая слова, словно сваи в землю. — Ходкевич разбит! Полоцк и Витебск взяты шведами! Твои войска разбиты! Если еще не понял, что проиграл битву, то скажу, у меня уже вдвое больше воинов и в десять раз больше пушек! Могилев взят моим воеводой, прилетел голубь с сообщением! Шведы нацелились на Ригу! Посполитое рушение разбито! У меня еще есть войска, чтобы идти на Варшаву!

Последние доводы приходилось говорить уже без шагов, уж слишком много оказалось фактов.

Сигизмунд покраснел…

— Я не хочу, чтобы пала Польша, или шведский королевич Густав Адольф был выбрал польским королем! — забивал я последний гвоздь в гроб, в котором должны будут похоронены спесь, гонор и честолюбие польского короля.

— Сейм не выберет проходимца на трон! — неуверенно сказал король.

— Да? — я ухмыльнулся. — Мало протестантов в Польше? Может иезуитов, вдруг, полюбили?

— Ты сам иезуит! Католик! — выкрикнул король.

— Нет, — спокойно отвечал я.