Антитезис - Андрей Имранов

— Что? — Дима вздрогнул и шагнул назад. В ушах зашумело. «Как? Откуда?» — К…какие еще фотографии!?

— Всякие. И не лень тебе их каждый раз переименовывать? От кого прячешь-то? От себя?

— Я…Я… вы что? Вы у меня в компьютере рылись?! Да какое вы право…

— Ты спросил, я ответил, — Вирджил со вздохом воздел очи, — да ты не дергайся. Что такого, дело-то неподсудное. Это, в сущности, даже порнографией не считается. И не надо меня ни в чем убеждать. Я и так отлично знаю, что разглядывая эти нежные попки, ты ни разу не позволил себе представить, как втыкаешь в них свой член.

Дима сдавленно пискнул и побагровел.

— Я знаю, что ты просто ностальгируешь по собственной, давно утраченной невинной юности, — безжалостно продолжал Вирджил, — ты себя ассоциируешь с этими голыми детишками и вовсе ничего такого, да-да. Те фотографии, где эротизма больше положенного, тебе в крайней степени отвратительны, это я тоже знаю… кстати, один из признаков латентного гомосексуализма.

Дима был раздавлен, жалок и в крайней степени себе отвратителен.

— Это… это возмутительно, — жалобно сказал он, — вы не имеете права копаться в моем компьютере.

Вирджил плотоядно усмехнулся:

— А с чего ты взял, что кто-то копался в твоем компьютере? Твое отношение к этим фотографиям я что, тоже из компьютера достал? Все намного хуже. Помнишь аппарат, который ты принял за томограф? Это и есть Машина Бланка — тот механизм, что отделяет зерна от плевел. Нужен нам твой компьютер! Мы в голове твоей покопались.

Дима сглотнул и сел на стул.

— Невозможно, — прошептал он.

— Ты совершенно прав. Без такого механизма изложенная выше идея мироустройства бессмысленна. Зато с ним… открывающиеся возможности просто безграничны.

— Невозможно… — повторил Дима.

— Но — только в рамках нашей идеи, — продолжал Вирджил, — в руках нынешних «демократов» такая машина способна натворить массу бед.

— Это что же, — тихо спросил Дима, — ваша идея предполагает, что кто-то будет постоянно копаться у меня в голове?

— А что тебя смущает? Наша идея предполагает также, что тебе тоже придется копаться в чьих-то головах. Право судить подразумевает также и обязанность судить, а ты как думал?

— Но это же — никакой личной жизни!?

— А зачем человеку совершенного общества что-то скрывать? Если он преступник, то пусть отвечает перед законом. Если же не преступник — чего бояться?

Дима чувствовал себя раздетым догола и выставленным на всеобщее обозрение.

— А как же права человека? Право на личную жизнь?

— А кто сказал, что права человека — истина в последней инстанции? Неприкосновенность так называемой «частной» жизни — это закон, который обыватели придумали для самих себя. Тебя же возмущает закон, в соответствии с которым госслужащие при получении квартир стоят впереди ветеранов? Возмущает, потому что это — явная несправедливость, возвёденная в ранг закона. С правом на неприкосновенность частной жизни — то же самое. Не счесть, сколько преступлений прикрыто этим правом, но лицемерного героя нашего времени это не смущает. А вот что сосед сможет узнать про привычку нашего героя ковырять пальцем в жопе — это его пугает больше, чем ядерная война. Хотя ни один закон не запрещает ковырять пальцем в жопе. Улавливаешь аналогию?

— Нет! — зло каркнул Лукшин.

Вирджил, улыбаясь, покачал мясистым пальцем:

— Ну не упрямься, все ты понимаешь. Всем «порченым» присуще желание выглядеть лучше, чем есть на самом деле. Поэтому они и придумали эту ерунду про неприкосновенность частной жизни. Только поэтому. Ну какой вред будет человеку, если все узнают про его привычку ковыряться в жопе?

— Очень реальный, — сказал Дима, — например, узнает про это его директор и уволит. Чем не вред?

— Ну, во-первых (если уж мы говорим про правовое государство), такая привычка вроде не входит в список поводов для увольнения? А во-вторых, директор сам любит мастурбировать на портрет Петра Первого. И об этом все осведомлены ничуть не хуже, чем о привычках его подчиненных. Что тогда?

— Дискомфорт. Мне неприятно, что о моих… постыдных привычках кто-то узнает. И потом, ладно директор. А то, что друзья перестанут со мной здороваться, что девушка бросит — это не вред?!

Дима сорвался на крик и замолчал.

— Я думаю, ты и сам догадываешься, что описанная тобой реакция окружающих — типична для «порченых». Ни «чистые», ни «гнилые» так реагировать не будут. А в чем же корень подобной реакции, не задумывался? Так я тебе скажу — желание обелить себя, разумеется. Дистанцироваться от опозорившегося, чтобы все-все поняли — уж у нас-то никаких постыдных привычек нет и быть не может. В носу мы не ковыряемся, уверены, что метеоризм — термин из астрономии и вообще — писаем духами и испражняемся бабочками. Каждый из этих пуритан знает, что в глубине души он ничем не лучше того, кто сплоховал и выставил изнанки своей души на всеобщее осмеяние. И — любопытный казус — это осознание только подстегивает его остракизм. Догадываешься почему? Потому что, по большому счету, наплевать ему на этого оплошавшего и на его привычки. Он себя таким образом казнит, свои постыдные привычки критикует. А теперь скажи мне, что такое постыдная привычка?

Дима промолчал.

— Молчишь? Ну так я скажу. С вредной привычкой все понятно — вот курильщик. Его привычка наносит реальный вред и ему и окружающим. И преследование такой привычки, вплоть до законодательного, уместно и оправдано. А теперь возьмем привычку, которая считается постыдной. Скажем, мастурбацию. Вреда это никому не приносит, наоборот, в некоторых условиях она способствует здоровью, как психическому, так и физическому. Но тем не менее человек скорее признается, что он курит, чем что он, простите, дрочит. Почему? Потому что столь лелеемые человечеством постыдные привычки — это типичный случай табу. Зачастую бессмысленного запрета, обусловленного традицией и свойственного слаборазвитым обществам. Это атавизм, пережиток первобытнообщинного строя, детская болезнь, за которую человечество цепляется в нелепом протесте пубертатного периода. Нет и не может быть постыдных привычек. Есть привычки вредные, есть бесполезные, есть полезные. Вредные должны быть наказуемы, полезные поощряемы, остальные… какое мне до остальных дело? Хватить уже ерзать, как уж на сковородке, насрать мне на твою коллекцию обнаженки и никоим образом она моего отношения к тебе не меняет. А то, что она меняет твое отношение к самому себе, так я тут ни при чем — с этим к психотерапевту, пожалуйста. Тоже, кстати, изобретение «порченых». Очень забавная профессия убеждать людей в том, что они не такие плохие, как им самим кажется.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});