Шансы. Том 1 - Джеки Коллинз

На Клементине халат из блестящего белого шелка. Проклятые соски упрямо лезут Джино в глаза. Крепко сжав его руку, Клементина низким голосом проговорила:

— Полагаю, ты знаешь, что мой муж — гомосексуалист.

— Кто?

— Гомосексуалист. То есть мужчина, которого нисколько не возбуждает то, что я закидываю ему ляжки за спину. Наоборот, он любит других мужчин. Ему нравятся их плоские мускулистые ягодицы. Желательно молодые. Желательно черные.

— Ты хочешь сказать, что он педик?

— У тебя отвратительный уличный язык.

— Фью! — Джино присвистнул сквозь стиснутые зубы. — Ты, должно быть, шутишь. Педики не женятся.

— Вот как? Скажи об этом моему мужу. Думаю, он захотел бы поспорить с тобой по этому вопросу.

— Для чего ты мне все это говоришь?

— А как ты сам считаешь? — Ее сузившиеся глаза стали похожи на кошачьи, она взяла его руку и положила себе на грудь.

Иного приглашения Джино не требовалось. В конце концов, под роскошными одеяниями Клементина представляла собой всего-навсего еще одну классическую потаскушку.

Ублажил Джино ее от души, там же, при свете свечей.

Грудь Клементины вздымалась, она шептала сквозь стоны его имя; наконец тело ее расслабилось в оргазме. Улыбнувшись, она удовлетворенно произнесла:

— Я знала, что ты будешь великолепен. Грубоват немного, но это простительно — ты еще так молод.

Джино почувствовал себя оскорбленным. До этого ему еще ни разу не приходилось выслушивать жалобы.

— Эй, что значит «грубоват»?

— Я покажу тебе.

И Клементина показала. Шаг за шагом провела она его по только что пройденному пути, но на этот раз вынудила Джино делать все очень-очень медленно, очень-очень нежно.

— Вместо того чтобы сосать мою грудь, полижи ее, — предложила она. — Дай мне ощутить, как это приятно. — Джино на деле испытал правоту ее слов. — Когда ты входишь в меня, не спеши, расслабься. Ты ведь не воду качаешь, ты должен получить чувственное наслаждение.

— Как? Как?

— Насытить свою похоть. Свои плотские желания.

— Эй, не могла бы ты говорить попроще? Клементина тихо рассмеялась.

— Мне кажется, ты настолько сосредотачиваешься на том, чтобы угодить женщине, что напрочь забываешь о собственном удовольствии.

— Мне тоже приятно, — возразил он. Она положила свой пальчик ему на губы.

— Конечно. Дикий оргазм. А я хочу, чтобы он длился у тебя столько же, сколько у меня.

Он погладил ее мягкую белую попку.

— Ни слова не понимаю из того, что ты говоришь.

— Поймешь. Поймешь.

И он действительно понял. Позже.

Несколько месяцев спустя их занятия любовью сделались настолько изощренными, что Джино с трудом дожидался очередной встречи. Теперь до него дошло, что она имела в виду. Освоился даже с некоторыми ее словами: сладострастный, гедонический, чувственный. Но то, что они испытывали в объятиях друг друга, нельзя описать даже этими мудреными терминами. До этого Джино привык считать себя достаточно опытным любовником, а оказывается, он всего лишь играл в детские игры.

Встречаясь после жарких постельных схваток лицом к лицу с сенатором, Джино начинал испытывать комплекс вины.

— Не будь смешным, — издевалась над ним Клементина. — Его это ничуть не беспокоит — у него свои собственные интересы. Я же тебе говорила. К тому же ты ему нравишься, он считает тебя ловкачом. И пока мы не лезем на рожон…

До сих пор Клементина настаивала на том, чтобы Джино не порывал с Синди, пусть все думают, что она — его девушка.

— Я никогда не буду ревновать тебя к ней, — сказала она как-то после того, как Джино представил их друг другу. — Пусть она остается где-нибудь рядом. Во всяком случае, я смогу быть уверенной в том, что ты каждое утро получаешь свой завтрак.

На самом деле Джино получал куда больше. Синди сделалась незаменимой. Она готовила, убирала квартиру, поддерживала в порядке его одежду, сидела за рулем — когда ему это требовалось, и, самое главное, аккуратным почерком вела записи по его важнейшим сделкам. При этом она умудрялась оставаться такой же привлекательной, как и прежде.

За шесть полных бурными событиями лет Джино Сантанджело успел подняться на самый верх. С небольшой дружеской помощью, конечно.

Чарли Луканиа. По успешному завершению одной из сделок и ради простоты произношения он сменил имя на Лаки Лючиано — Счастливчик.

Энцо Боннатти. После происшедшей в Чикаго на День Святого Валентина — 14 февраля 1929 года — бойни благополучно перебрался в Нью-Йорк. В одном из гаражей на чикагской Нор-Кларк-стрит к стене были поставлены семеро гангстеров и расстреляны из автоматического оружия — скорее всего, дело рук противоборствующей группировки. Поговаривали о том, что Энцо имел к случившемуся некоторое отношение, и его поспешный отъезд из Чикаго вызван страхом мести, но доказать что-либо не представлялось возможным.

Алдо Динунцио. Добросовестный трудяга с небольшой примесью воровской крови. Женился на Барбаре Риккадди, которая со знанием дела выбила из его головы всякую дурь. Отец двоих детей, третий на подходе.

И сенатор Освальд Дьюк. Наиболее значительная персона среди друзей.

Не будь его — кто знает, что сталось бы с Джино Сантанджело? Возможно, он превратился бы в еще одного мошенника, добывающего себе на жизнь контрабандой спиртного? Работающего по мелочам? Проматывающего свои жалкие доходы на новые костюмы, машины, выпивку и женщин.

Сенатор Дьюк, как и обещал, добела отмыл принадлежавшие Джино капиталы. Несколько тысяч туда, несколько — сюда, и все деньги оказались вдруг вложенными в приносящие солидный доход акции.

Джино это тяготило. Он предпочитал наличные — пусть лежат себе в банковском сейфе, где их всегда можно пощупать рукой.

— Доверься Освальду, — неоднократно повторяла Клементина. — Он сделает тебя богатым.

Вчитываясь в колонки цифр на страницах «Уолл-стрит джорнэл», Джино постепенно поверил ей. А весной 1929 года, когда Освальд стал настаивать на продаже части акций и переводе денег за границу, он даже вступил с ним в спор.

Со злостью Джино следил за тем, как курс его только что проданных акций продолжал расти и расти.

— Вот дерьмо! — жаловался он сенатору. — Зачем нужно было от них избавляться?

— Подожди, и ты сам поймешь, — отвечал Освальд.

29 октября 1929 года биржа рухнула, погребя под десятками тысяч ничего не стоивших бумажек множество людей, их состояния и надежды. Так началась Великая американская депрессия.

Но Джино она не потревожила. Джино остался в отличной форме.

С того дня, что бы в финансовом отношении ни рекомендовал сенатор, выполнялось Джино беспрекословно. Естественно, в ответ Освальд иногда обращался с просьбой о той или иной услуге. Так, ничего серьезного. Обычно сенатор слегка касался ладонью руки Джино и мягко говорил:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});