Красный Жук - Сурмин Евгений Викторович

– Это просто, он сын третьего сына седьмого герцога Мальборо, так что титул ему не светит. А кстати, Андрей, чуть не забыл, комиссара себе не ищи.

– Почему?

– Нашли его нам уже.

– Кто?

– Лев Захарович Мехлис!

Посмотрев на обалдевшего в очередной раз Андрея, Командир чуть кивнул головой.

– Ладно, пять минут роли не играют. Раз уж я тебе столько рассказал. С товарищем Мехлисом я познакомился в тысяча девятьсот тридцать седьмом. Осенью, перед самым избранием его членом Центрального комитета партии. Тогда он ещё был главным редактором «Правды».

– Охренеть.

– У тебя сейчас в голове вопрос: «Как?!» Отвечаю. Мы всем курсом написали в газету (разумеется, в «Правду») письмо, смысл которого был такой: рабочий-прогульщик – тот же дезертир. И можно сказать, попали в яблочко: наше письмо опубликовали, и оно стало своего рода катализатором кампании по борьбе с тунеядцами, лодырями и прогульщиками.

– Ага, и тут без тебя, Командир, не обошлось! Небось, и идея твоя была. Помню я эту кампанию, спорили до усрачки: многим тогда показалось, что больно уж круто партия гайки закручивает.

– Вот, а в начале тридцать восьмого Лев Захарыч стал начальником политуправления Красной армии. Мы к тому времени несколько раз поговорили, так сказать, за жизнь. Поделился я с ним мыслями, как вижу будущее вооружённых сил и какое место и роль там играют разведывательно-диверсионные подразделения. Думаю, ему интересно стало, что из моей затеи выгорит, вот и дали мне по окончании обучения роту в Чите. Сам понимаешь, при его положении это одним звонком решалось.

– Да уж, а мы всё гадали поначалу, почему к нам на край земли, почему не в Москву. Правда, недолго гадали, до первого марш-броска. Знаешь, Командир, я бы удивился, но сегодня уже не могу. Подумаешь, друг члена ЦК!

– Запомни, Андрей, с людьми такого уровня не дружат. Их можно использовать, как силы природы, если хватит смелости и умения, но они так же, как ураган или цунами, в любой момент сметут тебя, как мошку, и не заметят. А Мехлиса бойся даже сильнее, чем Берию. Лев Захарович идеалист, полутонов не видит и человеческих слабостей не признаёт. Помни, что твой будущий комиссар – это глаза и уши Мехлиса. Кстати, глаза и уши Лаврентия Палыча, которые окажутся среди тех, кто с тобой уедет, тоже покажу, чтоб знал.

– В смысле?!

– А что ты так удивляешься? Все люди от природы любопытны, а Лаврентий Палычу и по должности положено всё знать. Пусть себе смотрят, у нас секретов нет от органов безопасности. – Два сидящих за одним столом человека на долю секунды встретились глазами. – А если какие-то наши наработки у себя начнут применять, вообще замечательно.

А вот комиссара к рукопашке приохоть, к стрельбе – ни один нормальный мужик не устоит. Пусть нашим духом проникнется, от него много пользы может быть. С фабричными там поговорить, с проверяющими. Считай, ты теперь под прикрытием тяжёлой артиллерии. Но и сам, Андрей, теперь всё время держи ушки на макушке, чтобы эта артиллерия по тебе не шарахнула.

Эпилог

«Не зря говорят: земля слухами полнится», – подумал Иван, разглядывая группу людей в военной форме, стоящих рядом с алой, обшитой кумачом трибуной.

Из всех пятерых только Пласт производил впечатление настоящего военного. Рядом с ним стояли Айболит и два бодрых крепеньких старичка, на которых форма сидела как на корове седло. И пятый член группы – миловидная блондинка приятных форм, на которой ушитая форма сидела как влитая. Она хоть и улыбалась, но почему-то напоминала Ивану его школьную учительницу русского языка и литературы, хоть внешнего сходства между ними и не было. Русичку звали Зоя Аркадьевна, была она сухой высокой брюнеткой и за острый язык и принципиальный характер получила прозвище Щука.

Иван скосил глаза на стоящего слева Марата. Группа перед трибуной интересовала его постольку-поскольку, не то что передаваемая из уст в уста новость о разделении базы на две части. Только вот обсудить её с отделением у Ивана не получилось. Отцы-командиры, а вернее, чужие дядьки-инструкторы ничего лучше выдумать не смогли, как отправить весь курс бегать. Разумеется, не обошлось и без иезуитских штучек.

Первые четыре часа бежали с инструктором Варом. Позывной, как объяснили парни из 2-го отделения, где он был одним из наставников, образовался от фамилии Уваров. Был инструктор спокойным и даже немного меланхоличным, что, впрочем, при его специализации «минёр» недостатком назвать было никак нельзя. Бежали они также спокойно и размеренно, можно сказать, с удовольствием.

А потом Вара сменил Ян, и они рванули. Ян как сразу взвинтил темп, так следующие четыре часа и не сбавлял. А под конец проговорил как бы про себя, но достаточно громко, чтобы услышали бегущие рядом курсанты: «Ещё чуть-чуть, ещё самую малость продержаться». Понятно, что уставшие парни взбодрились и ещё минут двадцать бежали на последних резервах, но от инструкторы не отставали.

Сволочь! Уж их отделению сам бог велел помнить, что Ян – любитель пошутить. В момент, когда Ян остановился со словами «Всё, продержался!», его место занял Скиф, и Иван чуть было не плюнул на всю эту учёбу. Было обидно до ужаса; как он тогда не поддался желанию просто сесть на снег, до сих пор непонятно. Может быть, назло Яну, который стоял и щерился им вслед, а может быть, потому, что бежал не просто Иван Жуков, а боец 5-го отделения рядом со своими боевыми товарищами.

Со Скифом они бежали ещё час. Потом вроде бы был душ, ужин, койка, но поручиться за это Иван бы не смог. Вечер прошёл как в тумане, а заснули курсанты, наверное, ещё где-то на подходе к кроватям.

Понять, что это была очередная проверка и одновременно урок, время появилось только утром, пока курсанты подгоняли парадную форму. Есть, оказывается, у них и такая. И вот сейчас весь такой красивый, в ещё необмятом «тактическом» обмундировании, которое планировали отдать курсантам на выпуске, Иван развлекал себя тем, что пытался угадать, кто те четверо, что стоят рядом с Пластом.

– Идут, – прокатился по рядам тихий шёпот, отвлекая Ивана от раздумий.

Начальник курсов Барс, старшие инструкторы, выбритые и отутюженные, в форме командиров Красной армии, а не в ставших уже привычными маскхалатах, смотрелись внушительно и даже грозно. Пожалуй, если не считать парадов, Иван ещё никогда не видел так много орденоносцев в одном месте.

– Отделение! Смирно! – Макей повторил пришедшую с правого фланга команду.

Курсантов поставили в первый ряд, выстроив в одну шеренгу. Для чего было нужно такое странное построение, Жуков не знал, но догадывался, что сделано так не для их удобства, а наоборот. Кажется, за их спинами стояли те, кого, по мнению начальства, видеть курсантам не стоило.

По нечаянным оговоркам и тому, как наставники обходят некоторые темы, у Ивана всё больше крепло подозрение, что на базе обучают кого-то ещё. Сержант Жуков мало что мог сказать об уровне подготовки «других» курсантов, но вот уровень секретности, который их окружал, превосходил всякие разумные пределы.

Между тем, пока он размышлял, руководство обменялось несколькими короткими фразами, и Комиссар направился к трибуне.

За десять дней обучения курсанты 5-го отделения столкнулись с Комиссаром, а точнее, с батальонным комиссаром Рашитом Рашидовым всего два раза. Но и этого хватило, чтобы составить об этом человеке исчерпывающее представление. В двух словах, их батальонный комиссар был оптимист с неисчерпаемой энергией и верой в скорую победу коммунизма.

Первый раз товарищ Комиссар не поленился найти их отделение в карьере и, хвала за это Аллаху, отвлёк от рытья окопов. А через час курсанты провожали товарища Рашидова уже как старшего брата. Энергия, воля и юмор этого мужественного человека заставили забыть и про увечную правую кисть, и про шрам от сабельного удара, рассекающий лицо по диагонали надвое и мало что оставивший от носа.

«А, ерунда, басмач шашкой приласкал. Что лицо? С лица воду не пить. Вот кисть жалко. Но главное оружие красноармейца – мозги. А с этим у меня, товарищи, всё в порядке».