История Древней Греции в биографиях - Генрих Штоль

Когда Алкивиад начал свое политическое поприще, он всеми силами старался разрушить мирное создание Никия и снова вызвать войну против Спарты, в которой он надеялся всего скорее достигнуть славы и влияния. Он скоро склонил к своим целям большую часть афинского парода и искусными переговорами произвел сильную запутанность в положении Пелопоннеса, так что значение Спарты подвергалось крайней опасности. Тогда Спарта напрягла свои силы и при Мантинее (418) разбила наголову афинян и их союз, который Алкивиад образовал против нее. Немного времени спустя Алкивиад увлек афинян к громадному сицилийскому предприятию, в котором сам он в звании полководца должен был играть первую роль. Но едва ступил он на сицилийскую почву, как был отозван.

Когда снаряжение флота, назначенного против Сицилии, было близко к своему концу, афиняне были приведены в большой страх необычайным событием. Многочисленные столбы Гермов, которые стояли на площади и на главных улицах перед домами и храмами, оказались, почти без исключения, в одну ночь обезглавленными. Виновники этого ночного святотатства остались навсегда неизвестными. Многие хотели видеть в этом легкомысленную и дерзкую шалость беспутной, пьяной молодежи; другие думали, что, должно быть, коринфяне устроили все это дело, чтобы дурным предзнаменованием напугать и отвратить афинян от похода на Сиракузы, коринфскую колонию; многие опять видели здесь намеренное оскорбление религии, широкий заговор, направленный против существования государства. Это последнее мнение старались распространить в народе именно аристократические клубы (этерии), враждебные существующему государственному порядку. Может быть, сами они и были повинны в деле, а теперь старались воспользоваться им против Алкивиада, которого они желали свергнуть. Своими речами они приводили граждан в больше и большее беспокойство и волнение и наконец достигли того, что дума и народ в продолжение немногих днем собирались множество раз для расследования дела и что потом следствие было расширено на всю область общественного богослужения. Когда уже приблизилось время, назначенное для отплытия флота и Алкивиад в звании полководца должен был сесть на корабль, тогда выступил демогог Андрокл, заклятый враг Алкивиада, с несколькими рабами и метиками и обвинил Алкивиада и его друзей не только в изуродовании статуй, но, сверх того, в святотатственном осмеянии Елевзинских таинств, которые они, по словам его, передразнивали за вином. Алкивиад будто бы играл роль иерофанта, верховного жреца, посвящающего в мистерии, Феодор — роль герольда, Политион — роль факелоносца, а другие друзья приняли роль посвящаемых в таинства. Алкивиад требовал немедленного и строгого следствия и изъявлял готовность, если вина его будет доказана, понести самое жестокое наказание; в противном случае он требовал. Чтобы его оставили неприкосновенно в его должности. Враги Алкивиада ожидали, что Алкивиад будет немедленно смещён с должности, и надеялись погубить его, когда флот с войнолюбивой молодежью будет далеко и Алкивиад останется без друзей и приверженцев. Но обстоятельства приняли другой ход. Войска, посаженные на корабли, требовали своего полководца, с которым они только и надеялись найти победу и добычу; 1000 тяжеловооруженных союзников из Аргоса и Мантинеи объявили, что они только в угождение Алкивиаду решились пуститься в далекое плавание через море и сейчас же от того откажутся, если ему будет сделана какая-нибудь неприятность. Тогда враги Алкивиада пошли на другую хитрость: через посредство нескольких ораторов, которые хотели дать себе вид, как будто они говорят в интересах Алкивиада, они представляли народу, что нехорошо отнимать дорогое время у полководца, поставленного с такими полномочиями во главе больших военных сил, только ради этого несчастного следствия, конца которому нельзя и предвидеть, между тем как и войско, и союзники в сборе; он должен в добрый час сесть на корабль и плыть по своему назначению, а когда война будет окончена, явиться к отчету. От Алкивиада не ускользнула злая хитрость врагов; он объявил: неслыханное дело человека, на котором лежит тяжелое обвинение, отправлять полководцем на войну во главе таких сил; следует немедленно произвести следствие и наказать его смертью, если он не в силах будет оправдаться, в противном случае, направляясь против врага, он должен быть в тылу совершенно безопасен от всяких интриг и происков. Алкивиада не послушали и дали ему приказание плыть по назначению.

Как скоро Алкивиад оставил Афины, враги его начали действовать смелее. Они поставили святотатство, совершенное над Гермами, в связь с осмеянием мистерий и объявили то и другое делом одной партии заговорщиков, стремящихся к государственному перевороту. Народ, доведенный до страха и раздражения, бросал в темницу каждого, кто хоть чем-нибудь казался подозрительным, и уже жалел, что Алкивиад не был задержан и осужден. С тем большей злобой свирепствовали против его оставшихся друзей и родных: их преследовали, брали под стражу и осуждали. Наконец, когда было покончено с «гермокопидами», весь гнев обратился на Алкивиада. Государственный корабль «Саламиния» был послан привести его, дабы он мог быть привлечен к суду. Посланные получили приказание не употреблять никакого принуждения, но добрыми представлениями склонить его к тому, чтобы он последовал за ними в Афины для своего оправдания; боялись, чтобы не произвести в войске волнения и бунта. Алкивиад повиновался требованию города; его не заставляли сесть на «Саламинию», но он мог оставаться на своем корабле в сопровождении своих товарищей по обвинению. Этим воспользовался Алкивиад для своего бегства. Когда оба корабля пристали в гавани города Фурии, он убежал со своими друзьями с корабля и скрывался в городе до тех пор, пока «Саламиния» не оставила гавань. Когда его в Фуриях спрашивали, почему же он бежал, то он высказал такое мнение, что большим глупцом должен быть тот обвиняемый, которому представится возможность бегства, а он вздумает предпочесть длинные хлопоты, чтобы отвратить от себя наказание перед судом. И когда некто спросил его: «Ужели Алкивиад не доверяет своему отечеству?», — то в ответ на это услышал: «Во всем другом, только не там, где идет дело о жизни и смерти. В этом случае я не доверяю даже родной матери; и она, пожалуй, по неосмотрительности может опустить в урну черный камень вместо белого».

Так как Алкивиад не явился в Афины в срок, который ему несколько раз назначался, то его наконец заочно приговорили к смертной казни. Обвинение представлено было народу Фессалом, сыном Кимона, принадлежавшим к партии заговорщиков-аристократов (олигархов); оно гласило, что Алкивиад осмеянием мистерий сделался виновным в государственном преступлении против Елевзинских таинств, Димитры и Коры. Имение осужденного было конфисковано, жрецы и жрицы государства получили приглашение произнести против него отлучение и проклятие. Только жрица Феано отказалась исполнить это; она объявила: «Для благословения, а не для проклятия я сделалась жрицей».

Когда Алкивиад услышал, что его осудили на смерть, он произнес: «Я покажу афинянам, что я еще жив». Из Фурий он бежал сначала в Аргос, а потом в Спарту, к исконным врагам своего отечества, и здесь скоро оправдал свою угрозу. Он побудил спартанцев к войне против афинян и уговорил их послать в Сиракузы Гилиппа. На стороне афинской уже ощутительно было отсутствие гениального военного таланта Алкивиада — Гилипп, напротив, снова пробудил силу сопротивления и упавший дух в осажденных и доставил им окончательную победу. Таким образом, с одной стороны удаление Алкивиада от войска, вызванное преступными происками в Афинах, с другой стороны его советы, данные врагам своего отечества, — всего более содействовали тому, что поход, им самим вызванный, кончился самым несчастным образом. Алкивиад дал спартанцам и другой совет, также гибельный для Афин: они должны были укрепить какой-нибудь пункт на аттической земле и постоянно удерживать его за собой как точку опоры в нападениях на Афины. Как самое удобное для этой цели место Алкивиад указал им Декелию: отсюда можно было постоянно беспокоить Афины, находящиеся на расстоянии только трех миль, отсюда всегда легко было запереть дороги, ведущие в северо-восточную Аттику и на Евбею. Место было занято царем Агисом, сыном Архидама, в 413 году, и имело такое важное значение для хода войны, что последняя часть Пелопоннесской войны была названа Декелийской войной.

В Спарте Алкивиад не только имел большое влияние в руководящих кругах, но приобрел также и у толпы большое удивление и уважение; потому что он жил в Спарте просто и трезво, как настоящий питомец Ликурга: носил простое спартанское платье, занимался гимнастическими упражнениями, ел ячменный хлеб и кровяной черный суп. Вообще он владел в высшей степени искусством приноровляться везде к местным обычаям. «В Спарте он был гимнастом, — говорит Плутарх, — умеренным и мрачным человеком, в Ионии распущенным и веселым любителем удовольствий, во Фракии — пьяницей, в Фессалии — ловким наездником; находясь, наконец, при сатрапе Тиссаферне, он умел затмить персидскую пышность своим расточительным великолепием».