Духовная культура средневековой Руси - А. И. Клибанов

Последнее упоминание в летописи Я. В. Шишкина относится к 1537 г., коща он совместно с новгородским наместником князем Б. И. Горбатым организовал оборону Новгорода против «государева мятежника» князя Андрея Старицкого, показав себя верным сторонником великой власти[612]. Последовательное изложение событий в «Отрывке Русской летописи», откуда мы черпали основные сведения о дьяке Я. В. Шишкине и его роли в новгородских делах 30–х гг. XVI в., обрывается на 1537 г., а затем уже следует рассказ о походе Ивана Грозного на Казань в 1552 г. После 1537 г. имя Я. В. Шишкина не встречается и в других источниках. Правда, льготные грамоты, выданные Шишкиным, еще предъявлялись в Новгороде в 1538— 1539 гг.[613], но тогда там были уже другие дьяки — Вязг Суков и Ишук Бухарин[614]. Тоща же в Новгороде произошла смена дворецких. Вместо И. М. Бутурлина сюда прибыл Дмитрий Федорович Ласкирев[615]. Перемены коснулись и наместников — в Новгороде снова обосновываются Шуйские[616]. По–видимому, дьяк Я. В. Шишкин был отстранен от своей должности в Новгороде в связи с наступившим после смерти Елены Глинской боярским правлением, коща произошла смена представителей государственного аппарата не только в центре, но и на местах.

Итак, из рассмотренных материалов следует, что дьяк Я. В. Шишкин находился в Новгороде примерно 7 лет — с 1531 по 1538 г. Появившись в Новгороде еще при Василии III, он оставался здесь при правительстве Елены Глинской, продолжавшей политику Василия III по укреплению Русского централизованного государства. Сфера деятельности Шишкина была исключительно широка, а влияние велико. В его руках находились важнейшие рычаги государственного управления в Новгороде: он осуществлял суд и полицейский надзор, ведал городским строительством, собирал некоторые денежные налоги, поряжал крестьян на дворцовые земли и т. д. Проводившиеся им мероприятия по укреплению государственной централизации в Новгороде тяжким бременем легли прежде всего на плечи посадского населения, но одновременно под серьезной угрозой оказались и старинные привилегии новгородской церкви. Это привело к конфликту между дьяком и новгородским духовенством в 1534—1536 гг. К этому времени, по–видимому, и относится полемическое «Послание» Зиновия Отенского Я. В. Шишкину.

Принципиальное значение «Послания» мы видим в том, что оно показывает новую сторону публицистических интересов Зиновия Отенского, известного до сих пор исключительно в роли обличителя ереси Феодосия Косого. Предметом «Послания» является тема праведного суда и конкретная организация судебного процесса. «Послание» Шишкину написано Зиновием Отенским за 30 лет до появлении его обличительных сочинений. С публикацией этого «Послания» становится, таким образом, возможным изучать взгляды Зиновия Отенского в их динамике. Отметим, наконец, литературные достоинства публикуемого произведения, его простой язык, лапидарность характеристик, интонационную выразительность.

Хотя в сочинении «Истины показание» Зиновий обрушивается на народную речь, противопоставляя ей «книжные речи», но, как это не укрылось еще от Ф. Калугина, сам Зиновий далеко не всевда следовал защищаемым им литературным вкусам[617]. Это полностью относится и к «Посланию», язык которого вызывает ассоциации с прямой речью, бытовизмом и предметностью, отличающими литературную манеру составителей Псковских I и II летописей[618].

По ходу нашего исследования предстоит сравнить один и тот же богословский сюжет в изложении Иосифа Волоцкого и Зиновия Отенского.

Трудно себе представить, что понадобилось всего 30 лет, чтобы произошли столь разительные перемены, выразившиеся в упрощении форм построения речи, в освобождении лексики от церковнославянизмов, как это имеет место у Зиновия Отенского по сравнению с Иосифом Волоцким. Надо отдать должное проницательности составителя XVII в., который в свой сборник произведений русской литературы включил и «Послание» Зиновия Отенского Якову Васильевичу Шишкину.

Тема «праведного суда», которой посвящено «Послание» Зиновия дьяку Шишкину, стояла в центре внимания всех выдающихся русских публицистов первой половины и середины XVI в. Она была прежде всего в центре политической практики периода, в начале которого появился Судебник 1497 г., а в конце — Судебник 1550 г. Тема «праведного суда» не является принадлежностью истории собственно юридической мысли. Она входит в круг центральных событий и идеологической борьбы первой половины XVI в., времени, коща сознание контрастов социальной действительности стало достоянием самых различных кругов русского общества и получило своеобразную теоретическую форму противопоставления идеи «правды» — «неправде». Это своеобразное преломление социальных противоречий в общественном сознании характерно для развития социальной мысли в ряде стран в эпоху феодализма. Сошлемся на распространенные в Чехии в период гуситского движения литературные произведения, подобные, например, «Песне о правде». Правда, преследуемая Кривдой, скитается по земле и ищет заступничества поочередно у папской курии, князей, панов, монахов, горожан, крестьян, приходских священников. Она встречается с высокомерием, стяжательством, притеснениями, раздорами, завистью и, не найдя убежища на земле, уходит на небо[619].

Но и в русской письменности второй половины XV в. появляется «Слово о правде и неправде», неизвестный автор которого утверждал: «Приаша человецы неправду, а правду отвергоша».

Автор «Слова о правде и неправде» видит выход из противоречий окружающей его действительности в том, чтобы «отвергнуться» всего того, что приводит к неправде и таким образом «доити жизни Божиа». А к неправде приводят «богатьство, слава, власть, честь, пища, питие, одежда, раби, села, виногради и добрии храмы, всякие сладости». И пусть не надеются обладатели богатств, славы, власти и почестей, что причащение «святых даров» перед смертью избавит от ответственности перед Богом за их неправду: «…малы того причащатися еже довлеет к спасению», «хотящей бо искати правды, еюже доити жизни Божиа, да отвергнутся сея временныя и яко чужея отбегають»[620].

В обороте противоцерковной полемики новгородско–москов- ских еретиков имели хождение библейские тексты: «Неправедные погибнут вскоре», «От плодов правды снесть благий; души же беззаконных погибают безвременно»; «Ходяй в правде, глаголяй правый путь, ненавидяй беззакония и неправды, и руце отрясаяй от даров: отягчавайяй ушы, да не услышит суда крове: смежаяй очи, да не узрит неправды, сей вселится в высоце пещере камене крепкаго, хлеб ему дастся, и вода его верна»[621].

В летописный свод 30—40–х гг. XVI в. (Воскресенская летопись) составитель вносит статью: «Некто ходя по пустыни, и обрете жену, стоящу печальну, и рече к ней: ты кто еси? Она же рече: аз есмь Истинна. И рече ей человек: которые ради вины оставлеши град и в пустыни живеши? Она же рече: пръвая лета в малех бе лжа, ныне же во всех целовецех…«[622]

Антитеза правда — неправда проходит сквозь сочинения и Максима Грека, и сквозь сочинения Ивана Пересветова.

Одно из самых значительных по содержанию сочинений Ермолая–Брамза названо им: «Слово о разсуждении любви и правде о побеждении вражде и лже»[623].

Именно потому, что противопоставление правды неправде явилось в изучаемое время способом констатации общественных противоречий, мимо этой антитезы не мог пройти и не прошел Зиновий Отенский. Судя по дошедшим до нас его сочинениям, он к ней обратился дважды: во второй половине 30–х гг. XVI в. в «Послании» Шишкину и во второй половине 60–х гг. в «Похвальном слове Ионе». В этом последнем Зиновий Отенский, перекликаясь с сюжетами, близкими Пересветову, писал: «Видим же яве судбы его неизреченныя, како поручи греческое христианское великое царство туркам. Но яко любя турки Бог паче грек, яко поручи туркам, малу и худу языку бывшу преж, тако велие царство греческое, но зане гркы христианское велие имуща имя, дел же христианских не снабдеша и судьбы Христовы не оправдаша, суд бо не взыскаша, и праведна суда не судиша, вдовицы и сироты оставиша хотящим озлоблити их, и милости подручным не сотвориша, и злата на владомых собирати не пересташа, и обидимых из рук обидящих не избавиша, и обидимыя не обидящих не отмстиша — сего ради Бог и предает я в руце враг христианских, языку нечисту, понеже турцы суд имут и мзды не вземлют, и своим о злате не насилуют, и обиде никакоже пущают. Сего ради самого на толико долго время попусти владити им великим царством греческим — яже бо о суде и о правде, и о милости, и о щедротах согрешениа наша мучит Бог на нас… и понеже турцы во иных правду и суд творяху, веру же и суд ненавидяше обидяху, сего ради и паки востанет Бог и разсудит прю свою»[624].