Карта утрат - Белинда Хуэйцзюань Танг

с Мали, ее семья и мать Итяня. Другой стол предназначался для друзей. Пришли все, кроме Цзяньго. Впрочем, Итянь не удивился, когда Цзяньго отказался, пробормотав что-то про то, что сперва следовало обручиться. Итянь наконец-то понял. Он, деревенский выскочка, замахнулся на слишком многое, на мечту людей более состоятельных и достойных.

Веселье продолжалось, гости по очереди вставали и произносили тосты, а Итяню больше всего хотелось спрятаться. Вслушиваясь в голоса, он думал лишь о тех, кого здесь нет. Отсутствующие значили для него больше, чем присутствующие. Цзяньго, Ишоу. Отец и дедушка. Ханьвэнь. Утром Итянь пытался представить, как повела бы себя Ханьвэнь. В отличие от Мали, ей вряд ли удалось бы сохранять безмятежность. Во время приготовлений Ханьвэнь наверняка ощущала бы тяжесть, подобную той, что весь день мучила Итяня, предчувствие того, что одна часть жизни вот-вот навсегда закончится и начнется новая, неведомая, часть. Анализируя минувшие годы, Итянь видел основной принцип, согласно которому чередуются события. Каждое начало возможно только благодаря завершению предыдущего. Завершение и начало – петли, без которых дверь не откроется.

Итянь обнял Мали за плечи и, сжав край ее рукава, потер пальцами шов.

– Давай ненадолго выйдем? – прошептал он ей на ухо.

Мали обернулась и, хоть и не разобрала слов, засмеялась. Ее горячее от спиртного дыхание обожгло ему щеку.

– Ма, спасибо вам! – И Мали подняла бокал за мать Итяня.

Се Хань, двоюродный брат Мали, сунул Итяню в лицо объектив компактной видеокамеры. Он взял ее напрокат за собственные деньги и весь день снимал – сказал, что это его свадебный подарок молодоженам.

– Что ты хотел бы сказать сейчас, в этот знаменательный момент? – заорал Се Хань.

Се Хань, который уже трижды произнес тост за молодых, порядочно набрался. Итянь заволновался, что дорогостоящий прибор до конца праздника не доживет.

– Всем привет, – сказал он в камеру, – спасибо каждому, кто пришел сегодня на наш праздник.

– Э, нет, скажи еще чего-нибудь, – потребовал Се Хань, – а то одни вежливые отговорки.

– Да что сказать?

– Скажи чего-нибудь на английском! Ты ж в Америку едешь! – Язык у Се Ханя заплетался.

Итянь смутился. Английские слова выходили у него неуклюже.

Слушая музыку и отбивая ногой такт, он подсчитывал, сколько песен осталось до конца отведенного им времени.

Отец Мали, невысокий полный мужчина с намечающейся лысиной, с бокалом в руке подошел к Итяню. Когда Мали в первый раз привела Итяня знакомиться с родителями, ее отцу он не понравился. Сидя напротив Итяня за столом, уставленным едой, которую наготовила мать Мали, он словно и не замечал будущего зятя. Когда Итянь, попрощавшись, вышел в тот вечер на улицу, он услышал, как отец Мали назвал его деревенщиной. Однако после того, как Итянь получил место в американском университете, отец Мали в корне изменил отношение к нему. Сам же Итянь сомневался, что когда-либо забудет, как отец Мали не нашел для него ничего, кроме пренебрежения. Как и полагается, он чокнулся с тестем и назвал его Па. Потом он заверил его в том, что будет заботиться о его дочери, – Итянь знал, что именно этого и ожидают от мужа. Деньги, стабильность и надежность – все это его вотчина. Тем не менее, глядя на Мали, Итянь был уверен, что уж скорее это она его защитит.

* * *

В качестве свадебного подарка родители Мали оплатили им номер в той же гостинице, где проходило торжество. Намного позже, чем хотелось бы Итяню, друзья поднялись из-за стола и проводили молодоженов в номер. Сам Итянь плюхнулся на кровать, а Мали бережно, чтобы не испортить прическу, села рядом на покрывало. Друзья еще некоторое время походили по номеру, отпуская шуточки про то, как другие постояльцы ночью подкрадутся к двери их номера и станут шпионить. В его деревне дети по традиции прятались под окном и подслушивали, исполняют ли молодожены супружеские обязанности. В конце концов друзья ушли и шум этого дня сменился тишиной.

Кровать была усыпана лепестками роз. Размышляя, где их достали, Итянь пощупал один лепесток. Оказалось, что они искусственные, матерчатые.

– Я думала, мой двоюродный братец никогда не уйдет! – Мали рассмеялась и поцеловала его в губы.

От радости и спиртного лицо у нее раскраснелось. Она смыла в ванной макияж, вернулась в кровать и прижалась к нему. Они впервые лежали рядом, не боясь, что в комнату того и гляди войдет кто-нибудь из соседей.

Подобно большинству студентов, им удавалось побыть наедине лишь поздно вечером, возле озера, где они торопливо и неистово набрасывались друг на друга. Каждый раз, когда их тела оказывались так близко, Итянь с удивлением отмечал, как остро ощущает ее желание. Это ощущение было ему неведомо – чужое желание дарило ему редкую возможность освободиться от теней прошлого и отдать свое тело настоящему. Подобное вожделение он чувствовал когда-то рядом с Ханьвэнь, это всегда происходило по вечерам, когда ее кожа в сумраке почти светилась, но взаимно ли его чувство, Итянь не знал.

В первый раз они с Мали занимались любовью, лежа на траве, неловко стаскивая с себя одежду. Все, во что он был одет, вдруг словно сделалось непривычно тесным. Он переживал, что не будет знать, что делать с ее телом. Но она прижалась к нему сверху, и вся неловкость и неуверенность испарились. Жар ее тела вел его, точно карта.

Мали обняла его, но эрекция так и не пришла.

– Я сегодня что-то устал, – сказал он.

– Ладно. – В ее голосе он уловил недовольство, но руки Мали разжала.

Итянь перевернулся на бок и положил ее руку себе на плечо. Получилось, будто она заключила его в скобки. Он быстро заснул и во сне перенесся на много лет назад, когда рядом лежал дедушка, такой же хрупкий, как Мали. Рука Итяня касалась одеяла, и ему чудилась, что оно такое же шершавое, как когда-то в детстве. Сколько раз мать латала его, но стежки, соединявшие лоскуты, расходились, и к следующей зиме одеяло снова приходилось чинить.

* * *

Видео со свадьбы они посмотрели, когда прожили в Америке вместе месяц. Запись прислали в бугристом коричневом конверте, марки на котором свидетельствовали о том, что конверт проделал долгое путешествие. Внутри лежало письмо от Се Ханя. Он писал, что нарочно не высылал запись раньше – хотел таким образом поздравить их с переездом в другую страну.

Камера в дрожащей руке захмелевшего “оператора” выхватывала в прокуренном банкетном зале детали, о которых Итянь не помнил. Подсолнечные семечки, принесенные гостями, обглоданные до блеска куриные кости, неровные пятна кока-колы на белой скатерти. Один за другим в объективе мелькали предметы, то расплывающиеся, то