Предчувствие смуты - Яроцкий Борис Михайлович

— В войну, — говорил он, — в Трускавце находился госпиталь немецких асов. Любопытно, кто там сейчас на лечении?

— Едут сюда со всей Европы, — охотно отвечала Ядвига. — Не обходят вниманием и кавказцы. Многие страдают язвой желудка. Кстати, там лечился бригадный генерал Сабиров, советник Масхадова.

— Он — кто?

— В прошлом то ли русский, то ли турецкий разведчик. Богатый человек. Княжеского рода.

— Откуда у вас такие сведения?

— Сами чеченцы говорят. У его отца на плантациях работают человек пятнадцать русских.

Профессор вопросительно взглянул на капитана.

— Военнопленные?

— Да. Были. Федеральное правительство их выкупило.

— А можно было без выкупа? — спросил профессор.

— Тогда и трупов не выдали бы. Как не выдали тела английских журналистов. Помните? Выкуп передали с опозданием. Тогда повезло только русскому журналисту капитану Иванову, сотруднику военного журнала. Боевики получили доллары за час до истечения срока ультиматума, иначе его родня не увидела бы и трупа.

— Сумма большая?

— По признанию самого капитана, этих денег ему хватило бы на всю оставшуюся жизнь, — признался контрразведчик в присутствии женщины, которой за убийство русского офицера боевики Масхадова платили гроши.

И профессор Корниловский убедился, что федеральное правительство вынуждено принимать условия бандитов, — речь шла о людях, не по своей воле попавших в плен.

Повезло девчатам из Западной Украины. Легкий заработок мог для них обернуться рабством в одной из мусульманских стран. Профессор понимал: спасением дочери он был обязан какому-то неизвестному чеченцу, который ночью провел девчат по минному полю в русские окопы.

Капитан развернул карту, и Ядвига показала места, куда чеченские полевые командиры ставят снайперов.

— А где была ваша ячейка?

— Вот здесь, — прочертила ногтем.

— Но ведь сзади ущелье! — удивился капитан. — В случае опасности отходить будет некуда.

— Так и предусмотрено.

— Вас использовали как смертниц? — не менее удивился профессор.

— Мы о том не думали.

— А ваша подруга — Соломия Кубиевич — она тоже не задумывалась? — допытывался капитан.

Впервые было названо имя подруги, с которой Ядвига работала в паре. Имя подруги профессор слышал впервые, а вот фамилия встречалась в архивных документах о карательных акциях бандеровцев на Волыни. В двадцатом столетии Волынь не однажды обагрялась кровью. Польша претендовала на эти земли, оккупировала их, — лилась кровь украинских селян. В войну и сразу после войны, когда советская власть в селах была еще слабой, из схронов вылезали бандеровцы и навязывали свою власть — лилась кровь польских селян. Гулял по Волыни и Марко Кубиевич.

«Не тот ли Кубиевич, с дочерью которого Ядвига работала в паре?» — взял себе на заметку профессор. И для себя наметил: по возвращении в Варшаву — уточнить.

7

В Москву Корниловский возвратился с дочерью. В течение нескольких дней документы на выезд в Польшу были оформлены. Новый паспорт Ядвига получила позже, уже во Львове, взамен утерянного в Греции, куда она так и не попала.

Во Львове Ядвига надеялась увидеть Соломию, но кого она ни спрашивала, все недоуменно пожимали плечами — откуда им знать, в какой стране искать подругу?

Нашла адвокатскую контору пана Шпехты. Там ей ответили, что пан адвокат в Лондоне и вернется не скоро. Когда вернется — умалчивали. Друзья Варнавы Генриховича делали вид, что пан Шпехта относительно Корниловской не отдавал им никаких распоряжений.

— Наберитесь терпения, дождитесь его приезда, — советовали их общие знакомые.

Но ждать Ядвиге было недосуг. Приближалась зимняя экзаменационная сессия, и Варнава Генрихович обещал в ее отсутствие подчистить за нее «хвосты», иначе до экзаменов ее не допустят.

После освобождения из плена Ядвига воспрянула духом — рядом была Соломия, но уже к вечеру, дав девушкам отоспаться в полковом лазарете, появился знакомый капитан, на вопрос «Куда?» шепнул: «У Соломии родственник нашелся».

Соломия капитану не поверила: где Западная Украина и где Кавказ — встреча с родственниками маловероятна: отец не поедет ее разыскивать — побоится, еще с войны на его руках кровь партизан генерала Ковпака и двух связистов Первого Украинского фронта. Этих связистов они с кумом перехватили на Вышковском перевале. Тогда Кубиевичу досталась пара добротных солдатских сапог и новая плащ-палатка.

И мать не могла приехать. Она не покидала Волынь даже в советские годы, когда безбожники безбоязненно верховодили даже на Полонине, где стрелял каждый камень. Мать ходила по монастырям. На Карпатах монастырей оставалось еще немало. Но все меньше было людей, кто верил во Второе пришествие Иисуса Христа. Кто-то женщину надоумил, что Христос уже давно ходит по земле в облике домашнего животного. А вот какого именно — загадка. Живет в лесу — в схроне. Прячется, как бандеровец, от энкавэдистов.

Мог на Кавказе оказаться и Теодор. Но тот служил в Алжире, и уже три года подряд ему не предоставляли отпуск. В последнем письме он обещал приехать и показать родителям свою смуглую берберку и их смуглокожих детей. Дети уже бойко лопочут по-французски, как будто они из Франции.

Соломия в лазарет не вернулась. Была смутная догадка: подруга пострадала за родителя. Но даже хорошему знакомому свою догадку не выскажешь, а выскажешь — могут и тебя спросить: а чем ты занималась последние два месяца? Твои товарищи по университету налегали на учебу, а ты, наверное, где-то за границей отстаивала честь университета. Знали бы они, что это за честь…

Несколько раз Ядвига порывалась посетить стрелковый тир и, если Гуменюк все там же, поинтересоваться судьбой Соломии.

Не выдержала — заглянула на знакомое стрельбище. По календарю была уже зима, но устойчивого зимнего снега здесь еще не видели. Надоедали каждодневные моросящие дожди — для осеннего Львова погода обычная.

Ядвига шла по аллее притихшего Стрийского парка. Дубы уже стояли черные, с облетевшей листвой. Вся аллея представляла собой толстое бордовое покрывало. Пахло лежалым капустным листом. Кругом — ни души, и только на входе в парк какой-то мужчина в синей милицейской куртке вел на поводке немецкую овчарку.

Некстати залетела в голову мысль: «В тот памятный вечер, когда меня ударили ножом, милиция в парк не заглядывала, видимо, избегала встреч с хулиганами».

В тире горел свет, выстрелов не было слышно, по всей вероятности, стреляли с глушителем.

Перед входом в стрелковый тир Ядвигу остановил солдат с красной повязкой на левом рукаве зимней куртки:

— Громадянка, сюды не можна.

Ядвига молча предъявила пропуск. Дежурный улыбчиво взглянул на женщину:

— Извините, пани лейтенант. Я сразу вас не узнал. В казарме спортивной роты висит ваш портрет. Но с портретом, к сожалению, почти никакого сходства.

— Это почему же?

— Вы там улыбчивы… А на самом деле строгие, как старшина перед строем. О ваших спортивных достижениях нам рассказывал пан Гуменюк.

Ядвиге комплименты некогда было выслушивать, а солдату, чтоб не скучать на дежурстве, хотелось поговорить, и фамилию Гуменюка он упомнил не случайно.

— Старшина здесь?

— А что — вы разве не знаете? Его уже нема на Львовщине. Перебрався на схид.

— И куда же?

— На Слобожанщину… Вы где-то отсутствовали и не слышали: он — женился! Весь гарнизон гудел.

«Вот это выстрел!» — с удивлением подумала Ядвига.

— И на ком же?

— Не могу знать, пани лейтенант. Говорят, жена у него из схидняков. Красивая женщина.

— Видели?

— Сам-то я не видел…

Сообщение потрясло Ядвигу. Несколько лет назад, когда она стала посещать стрельбище, ее подружка, Соломия, ей призналась, что их инструктор не женат, и, хотя ему за пятьдесят, он никогда не женится. Этот сверхсрочник всецело себя посвятил борьбе за самостийную Украину, а то, что на нем старшинские погоны и на фуражке пятиконечная звезда, — это его официальная служба. В любой момент он готов сменить звезду на трезубец.