Первые шаги по Тропе: Злой Котел - Николай Чадович

Не дожидаясь прямого попадания в лоб (а в меткости вредоносцев сомневаться не приходилось), я поспешил принять позу доброжелательной покорности – присел на корточки и раскинул в стороны пустые руки.

(Поза недоброжелательной покорности выглядела несколько иначе – руки в стороны, но ты продолжаешь стоять во весь рост.)

Двое вредоносцев с ложками наготове остались на страже, а двое других, выставив вперед ножи, приблизились ко мне. По зыбкой трясине, в которой увяз бы даже лось, они передвигались, словно по вощеному паркету.

Все, подумал я, когда сзади на меня замахнулись саженной метательной ложкой. Вот и пришел твой конец, Артем Борисович!

Но оказалось, что меня всего лишь собираются связать. Ложка, наподобие коромысла, легла вдоль плеч, а к ней бечевой прикрутили руки. Получилось что-то вроде ходячего распятия.

Но если крестный путь Спасителя пролегал по улицам сравнительно культурного города Иерусалима, где хватало не только праздных зевак, но и сочувствующих, то меня гнали через глухие болота, в которых цивилизацией даже и не пахло.

А потому и зрителей, призванных засвидетельствовать мои муки, оказалось немного. Да и контингент подобрался еще тот! Жабы, змеи да летучие мыши – сплошь сатанинское отродье. Такие евангелие не напишут.

В пути стража относилась ко мне хуже, чем к скотине. Скотину хотя бы кормят, а я за все время даже маковой росинки во рту не держал. Зато подзатыльников и пинков получил немало. Хорошо еще, что конечности у них были короткие – для настоящего удара размаха не хватало.

Но больше всего мне досаждала проклятая ложка, с которой я не расставался ни во сне, ни наяву. Поборники прав человека все время твердят о свободе слова, свободе передвижений и свободе совести, а о свободе почесаться никто почему-то даже и не заикается. Эх, походили бы они хоть немного в моем положении, сразу бы по-другому запели. Заодно бы возник вопрос о свободе снимать собственные штаны.

На стоянках вредоносцы старались не вылезать из воды, что, учитывая их комплекцию, было вполне объяснимо. Таскать такие телеса по суше еще утомительней, чем ходить в бурлаках.

Просто ума не приложу, как они собираются покорять сухой и жаркий Ясмень. С таким же успехом эскимосы смогли бы завоевать Сахару. Да тенетники их (не эскимосов, а вредоносцев) просто перестреляют сверху. Собралась щука мышей ловить! Или вся надежда возлагается на пронырливых и шустрых лесных собратьев?

Когда от голода и усталости я уже собрался испустить дух, наш вояж (а лучше сказать, этап) закончился. Меня втолкнули в грязный загон, со всех сторон огороженный высоким частоколом.

Содержалась здесь самая разнообразная публика, по которой можно было изучать этнический состав Злого Котла. Имелся даже один некраш, все время пытавшийся дотянуться до верха изгороди. Отсутствовали одни лишь тенетники, которых, по слухам, в плен не брали.

Вредоносцы предпочитали держаться с внешней стороны ограждения, а внутри загона творилось то, что всегда творится в подобных заведениях, – произвол сильных над слабыми и насилие всякого рода. Издевательства рабов над себе подобными не шли ни в какое сравнение с издевательствами хозяев.

Стражники сняли с меня окаянную ложку, но я еще не один час продолжал ходить с растопыренными руками, а когда те сами собой упали вдоль тела, долго не мог пошевелить даже пальцем. На мое счастье, пили здесь из лужи, а ели с земли, так что какое-то время можно было обходиться без рук. Свинья ведь без них обходится и очень неплохо себя чувствует.

Руки (а точнее сказать, кулаки) понадобились мне позднее, когда мерзкие типы, верховодившие в загоне, Попытались приструнить меня. Полагаю, что о своем безрассудстве они будут сожалеть еще очень долго.

А ведь я, прошу заметить, первым никого не трогал. Сами, стервецы, напросились.

Когда я сдружился с могучим, хотя и недалеким некрашем, никто больше не смел мне даже слово поперек сказать. В загоне установился относительный порядок. Пищу стали делить на равные доли (гиганту-некрашу и ослабевшим полагалось по две порции), а вся черная работа делалась сообща.

Хозяева Дрыгвы вспомнили обо мне нескоро. Допрос, конечно же, вел наемник-вещун, разряженный, как павлин. У, коллаборационист проклятый!

Окинув меня небрежным взором, этот хлюст сразу же угадал, на каком именно языке я предпочитаю общаться. В подобной прозорливости вещунам никак не откажешь. Что есть, то есть!

Первый его вопрос был незамысловат:

– Кто такой будешь?

Вспомнив свой любимый кинофильм «Кин-дза-дза», я скромно представился:

– Четлане мы.

– Впервые слышу, – лицо вещуна приняло такое выражение, словно он узрел какое-то редкое насекомое. – А где твоя родина?

– За горами, за лесами, за далекими морями, – охотно объяснил я.

– Понятно, бродяга, – констатировал вещун. – И вполне еще работоспособный. Да к тому же наглый. Делать тебе здесь больше нечего. Отныне и до конца жизни будешь добывать болотную руду.

– Только об этом и мечтал! – я одарил его лучезарной улыбкой.

– Что в мешке? – он ткнул ногой мою котомку.

– Личные вещи.

– Покажи!

Делиться своим кровно нажитым имуществом с алчным чиновником я не собирался. Тем более еще неизвестно, как вещун отреагирует на яйцо. Скорее всего посчитает меня грабителем и убийцей. Поэтому для отвода глаз я затеял канитель, то распуская, то вновь затягивая узел (вещуны, как известно, в узлах ни бельмеса е смыслят). Но долго так продолжаться не могло. Вещун уже проявлял признаки нетерпения. Еще, кажется, чуть-уть – и вырвет котомку из моих рук. Совершенно случайно на выручку мне пришел некраш, которого неистребимая тяга к свободе вновь бросила на штурм забора. С криком: «Смотри, смотри! Сейчас сбежит!» – я ткнул пальцем в ту сторону.

Вещун машинально оглянулся, а я тем временем проворно сунул алмаз за пазуху и выпустил на волю яйцо, мгновенно зарывшееся в кучу кухонных отбросов.

– Отсюда не убежишь, – молвил вещун, возвращаясь к прерванному занятию. – Развязал? Высыпай все на сухое место.

Перебрав мое немудреное барахлишко, он заинтересовался только флаконом с истомой.

– Что это?

– Снадобье на все случаи жизни, – пояснил я. – Вволю глотнешь – умрешь. А едва пригубишь – крепко уснешь.

– Понятно, отрава, – с прежней безапелляционностью заявил вещун. – Таким, как ты, иметь ее при себе не полагается… А что это там у тебя на шее болтается?

– Подарочек от одной знакомой, – шутка получилась недобрая, со зловещей ухмылкой.

Если бы у вещуна хватило сейчас ума и проницательности, чтобы отвязаться от меня, я не стал бы раскрывать тайну медальона, лично ему не сулившую ничего хорошего. Кому охота по собственной воле лезть в кабалу?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});