Новый Мир ( № 2 2008) - Новый Мир Новый Мир

— Нет, не знаешь! — возразил Рахимов. — На энтузиазме — это когда нужна пушка, а пушки нет. И приходится амбразуру грудью закрывать. Понял?

— Ладно, ладно, — отмахнулся Буриев. — Вот любишь ты объяснять, что и без тебя всем известно!.. Я вообще-то что хочу сказать... Пес-то этот... ну, у ворот-то который сидит! — уточнил он. — Так он так у ворот и сидит!

— Сидит? — вяло удивился Рахимов и бросил окурок в середину автомобильной покрышки, заменявшей в воинской части пепельницу.

— Сидит! Пятые сутки пошли!

— Ну и хрен с ним, — пожал плечами Рахимов. — Пусть сидит, коли охота...

— Должно быть, все-таки за кем-то из духов прибежал, — сказал Буриев.

— Скорей всего... Только духов-то еще позавчера в учебку отправили.

— То-то и оно. А этот — сидит. Просто как пришитый сидит!

Они помолчали.

— Так он, чего доброго, с голоду сдохнет, — предположил Буриев.

— Не знаю, — покачал головой Рахимов, а потом решил внести в этот вопрос необходимую определенность: — Лично я его кормить не собираюсь. На кой мне надо!..

— Никто не просит тебя его кормить, — урезонил товарища Буриев. — Просто жалко... пес-то какой! Богатырь, а не пес!.. Я б его домой взял, да куда в мою кибитку!.. — И он безнадежно махнул рукой, показывая тем самым, что кибитка у него маленькая, народу в ней — как в огурце семечек, и о том, чтоб завести собаку, как бы ни была эта собака хороша, даже и думать не приходится.

Снова помолчали.

— Слушай! — протянул вдруг Рахимов и неожиданно просветленно посмотрел на Буриева.

— Ну?

— А помнишь, командир что-то про питомник толковал? Мол, какой-то собачий питомник на полигоне организуют?

— Ну, толковал, — пожал плечами Буриев. — Да он же больше смеялся — вот, мол, дожили, кроме как собаками, больше и воевать нечем...

— Он-то смеялся! Но ведь можно и всерьез!.. Ведь красавец?

— Красавец, — кивнул Буриев. — Такой здоровый — хоть в арбу запрягай.

— В арбу! Вот видишь! Да они за такого что хочешь отдадут!

— Им, наверное, овчарки нужны, — попытался Буриев охладить энтузиазм товарища.

— А волкодав — это кто, по-твоему? — горячился тот. — Это и есть овчарка! Среднеазиатская овчарка! Только ростом с барана! И силищи немереной! Да они за такую!..

— Хрен с маслом они тебе дадут за такую, — пессимистично заметил Буриев. — И за такую, и за другую. Нет, домой бы я его, конечно, взял, но...

— Да погоди ты! Домой! На хрен тебе его домой! Ты его не прокормишь! — Рахимов уже завелся, и все те качества, за которые его хвалило начальство, готовы были немедленно проявиться. — А вот мы еще посмотрим! Я еще их накручу, чтоб они благодарность на меня командиру направили! Ну, на нас то есть... Лепешка есть? И веревка!

— Лепешка мне самому нужна, мне ее жена на обед дала, — обиженно сказал Буриев. — Веревка еще!.. ремень вон автоматный возьми.

— Елки-палки, да верну я тебе лепешку! — пламенел Рахимов. — Где лепешка? Давай сюда! Пошли скорей!..

 

6

В двадцатые годы, когда революция воспламенила шестую часть планеты, эту страну — Таджикскую Советскую Социалистическую Республику, столицей которой стал Хуррамабад (вместо благородной Бухары, волею административных переделов оказавшейся на территории сопредельной советской республики), — складывали силой. Несколько разнородных земель говорили примерно на одном языке, более или менее исправно платили дань одному эмиру, но все же не забывали спесиво осознавать самоуправство своих собственных бекств. Все они оказались беспомощны перед непомерными усилиями власти и в конце концов были собраны и сбиты под единое начало. Примерно так железный обруч сжимает бочарную клепку или тугая веревка — охапку дров.

Однако стоит веревке лопнуть, как поленца разлетаются с той именно силой, с какой были стянуты ее концы.

За семьдесят с лишним лет казавшаяся вечной стальная скрепа проржавела, отрухлявела, прогнила и порвалась.

Страна развалилась на прежние составляющие, каждая из которых имела свои представления о будущем.

Некоторые земли хотели бы видеть это будущее похожим на совсем недавнее прошлое. А иные — на значительно более древнее. Одни стяги были красного цвета или в крайнем случае розового. Другие отливали зеленью. Трепетали и третьи, и четвертые, и пятые, знаменуя собой наличие различных сил и устремлений... Такие разные, эти силы и устремления походили друг на друга только тем остервенением, с которым хотели добиться своего...

Как известно, основой всякой гнусности является глупость. Глупости хватало, потому и гнусностей было не занимать.

Вкрадчивая повадка войны (похожей на торфяной пожар, когда огонь, совсем уж было залитый и потушенный, опять занимается то тут, то там) не позволяла составить о ней четкое представление. Никто точно не знал, что, где и как происходит. Слухи и беженцы текли из района в район. От них явственно веяло средневековьем. Говорили, что каратегинцы уходили...

— ...каратегинцы уходили?..

— ...куда уходили?..

— ...куда-то уходили...

— ...потом оппозиция приехала...

— ...откуда?.. кто?..

— ...ай, откуда! памирцы, наверное, кто ж еще!..

— ...на чем?..

— ...ну на чем ездят?.. на “КамАЗах” приехали...

— ...а тут узбеки перешли границу и двинулись воевать...

— ...с кем?..

— ...да с оппозицией же!..

— ...какие узбеки? зачем? им-то какое дело?..

— ...откуда нам знать? — какие-то регулярные части...

— ...кто их разберет!..

— ...в общем, война была полтора дня...

— ...полтора?..

— ...какие полтора! три!..

— ...а кулябцы где были?..

— ...не знаю, где были кулябцы...

— ...подождите, это их танки вошли в Курган-тюбе?..

— ...кто их знает, чьи!..

— ...чьи-то танки вошли, да...

— ...все перепутано... разве поймешь!..

— ...я только знаю, что кабадианские девушки, спасаясь...

— ...от кого спасаясь?..

— ...не знаю, от кого!..

— ...от оппозиции, должно быть...

— ...да, кабадианские девушки — невинные, чистые, юные — препоясывались веревкой...

— ...зачем?..

— ...да погоди ты!..

— ...говорю же — препоясывались веревкой, накладывали камни за пазуху и с одобрения родителей бросались в Амударью!..

— ...зачем?..

— ...господи, ну что тут непонятного?! чтобы не подвергнуться насилию!..

— ...насилию?..

— ...да, насилию!..

— ...со стороны кого?..

— ...ай, какая разница!.. все готовы к насилию!..

— ...и тогда часть беженцев ушла в сторону Курган-тюбе...

— ...а часть двинулась на берег Аму...

— ...но прилетели вертолеты...

— ...чьи вертолеты?..

— ...ну откуда ж нам знать, чьи вертолеты!..

— ...да, да, вертолеты!.. поливали огнем, хотели уничтожить всех беженцев!..

— ...очень много людей погибло...

— ...да, да, очень, очень много!..

— ...страшная какая-то сила была, непонятно откуда взявшаяся сила...

— ...не было никому спасения!.. никому!..

— ...и всех, почти всех она поубивала!..

 

7

Четверо с лишним суток Паланг сидел у ворот, дожидаясь, когда же покажется Анвар. Жажду он утолял в ближайшем арыке, и его томили только голод и сомнения, которые были значительно мучительнее голода. Он точно знал, что Анвар приехал сюда, на эту территорию, огороженную облезлым забором, и некоторое время находился здесь. Возможно, он и по сю пору был там, за забором, по верху которого шло несколько рядов колючей проволоки, а у закрытых ворот, рядом с которыми стояла кирпичная будка КПП, вечно торчал кто-нибудь с автоматом на плече и штыком на поясе. Когда Паланг, горя желанием найти хозяина, попытался сунуться в дверь, чтобы попасть на территорию части, солдат заорал, затопал ногами и стал угрожающе махать своей намасленной железякой. Паланг хорошо знал, что бывает после того, как подобные железяки грохочут и сверкают, — дядя Шукур не раз и не два брал Анвара с собой на охоту.

Он ждал, час тек за часом, день сменялся ночью, и в какой-то момент он понял, что, скорее всего, Анвара здесь уже нет. Но куда он делся, ему было совершенно непонятно.