Желанная герцогиня - Настя Любимка

Смерть мальчика словно бы на двое расколола сознание мужчины, и кажется, его душу.

Он больше не соображал, что делает. В его мозгу билась лишь одна мысль — бежать.

Стремительно, на пределе сил, он мчался прочь из деревни, мчался так, как никогда в жизни.

Его затухающее сознание затопило божественным гневом. Лишь только в те страшные минуты, Виктран наконец понял суть проклятого артефакта. Понял и испугался по-настоящему.

Абсолютно невиновных не бывает. Хоть раз в жизни, но оступались все: кто в большей степени, кто в меньшей. Если ты лишь своровал, воздействие будет меньшим… Но если ты убивал, если намеренно подводил к гибели, то получишь все в двойном размере, как только на твоей шее окажется радрак, который обязательно активируется.

Исключение составят разве младенцы…

Виктран не был святым, по долгу службы приходилось и карать, и миловать.

Последнее приходило не так уж часто. Ради своего королевства идти приходилось на многое, но ему еще везло…

Везло в том, что воспитание он получил благородное, что отец всегда учил его брать ответственность за все свои поступки, продумывать наперед последствия, принятых им решений, и избегать не нужных жертв. И никогда не поступаться совестью ради гордыни или триумфа над поверженным врагом.

Теперь Виктран точно знал, что это сыграло особую роль в его нынешнем положении. Именно это не дало сойти с ума… не дало утратить себя и позволить радраку убить его.

Однако было кое-что еще… Слишком существенное, то, отчего не отмахнуться, то, что являлось решающим — гибель тех, кто дотронется к нему или попытается помочь.

Все эти смерти, что следуют из-за действия артефакта, в итоге оказываются на совести осужденного, тем самым усиливая действие радрака.

И если те, кто гнался за ним, сами были далеко не безвинны, а потому и откат по Виктрану хоть и был болезненным, но не смог раздробить его сознания, то смерть ребенка, которого Виктран не сумел уберечь, ударила по нему самым сокрушительным способом.

Он больше не мог вернуть себе власть над телом.

Хуже того, его сознание, его «я» с каждым мгновением погружалось в непроглядную мглу, которая, увы, не дарила ни спокойствия, ни тишины… Тьма жалила, звенела, заставляя тело Виктрана дрожать от боли.

Мужчина больше не отличал реальность и явь, и плохо соображал, ни куда мчится, ни что будет дальше…

Последней связной то ли мыслью, то ли приказом, набатом, звучавшим в воспаленном мозгу — унести как можно дальше то, что хранится в узелке. Но вот, что именно там, Виктран уже ответа дать не смог.

Мужчина потерял себя. Черное марево, поглотившее его, имело над ним полную власть, в то время как тело существовало словно бы отдельно. Боль стала основной спутницей, а разум, казалось, навсегда покинул его.

Он не помнил себя, не помнил ничего, лишь отдаленно, какая-то часть его сущности, все еще пыталась докричаться до утомленного сознания. Зачем-то запомнить местность, где Виктран долго пролежал конем, не имея сил подняться. Мужчина не отдавал отчет происходящему и тому, как украденные им кони, взялись выхаживать необычного вожака, от которого веяло божественной магией.

И пусть все это выглядело странно, но едва теплящуюся в нем жизнь, поддержали именно кони. Ему таскали траву, грели своими боками, и терпеливо сторожили… Пока в один момент, Виктран не пожелал напиться… А там и продолжить путь.

Иногда, в мареве проступали чьи-то лица, но ни кто они, ни что значат для Виктрана, мужчина уже не понимал.

Просто образы людей. Разные. Строгое мужское, доброе женское, нежное юной прелестницы. Кто они? И кто он?

Для Виктрана время изменило свой ход. Он больше не отличал реальность и явь, иногда проступающая связь с телом подкидывала ему странные видения: зимний лес, коней, жеребенка, которому мать трепала гриву… Он ощущал привкус прошлогодней, мерзлой травы во рту, талой воды и прелых листьев…

Иногда он мерз, но даже это состояние не могло полностью вызволить его из мглы, которая неизменно была на первом месте.

Мужчина смутно понимал, что его время на исходе. Но больше не желал бороться, ни стремлений, ни ожиданий, ни цели… Ничего. Даже когда его «я» бесцеремонно выдернули криками, диким ржанием и погоней…

Его тело ломало, выворачивало, заставляя не только меняться, но и утратить последнюю разумную часть себя. Он был зверем, каким — Священная Пара знает…

Он брел, бежал, летел…

Словно вторя ему — сменялись сезоны… Холод сменился первой капелью, благоуханием цветов и трелью птиц…

Мужчина жаждал покоя… И покорно ждал, когда его жизнь оборвется… Его почти не стало, мужчина чувствовал влагу, которая делала тело тяжелым и тянула вниз. Ощущал запах озера, слышал крики…

В какой момент он ощутил магию, морф не понял. Но именно эта магия, чужая, живительная, заставила его почти уснувшее «я» встрепенуться. Прогнать муть перед глазами, и услышать голос, точно не его, который грозно требовал: не смей сдаваться!

Лишь спустя мгновение морф понял, что это голос кого-то родного, настолько близкого и дорогого, что ослушаться никак нельзя. И неважно, что это какое-то воспоминание, а не прямой приказ мужчины, находящегося рядом. Пусть его нет поблизости, но не выполнить его волю морф не мог. Да вот беда — было поздно.

Когда он осознал себя вороной, и отчаянно забил крыльями по воде, было слишком поздно. Перья намокли, клюв заполнился водой, дышать оказалось нечем…

На краткий миг, который, впрочем, мужчине показался вечностью, все его чувства и мысли, словно отрезало, стерло чужой, неведомой рукой. Он больше не ощущал тела, да и себя тоже. Мгла накрыла стремительно и в этот раз, морф был уверен, что в последний раз. Он не боялся, но легкое сожаление о чем-то чего вспомнить не мог, пронеслось в его сознании.

Луч яркого зелёного света оказался для морфа неожиданностью. И собственная реакция его тоже удивила. Он всем своим существом устремился к свету, постарался вцепиться в луч, ухватиться… Все эмоции, которые, казалось, угасли, вспыхнули с новой силой и затопили его сознание. Он хотел жить. Неважно как, неважно кем: птицей ли, волком или конем, но жить