Кому бесславие, кому бессмертие - Леонид Острецов

Антон не раз представлял себе «Филина» — советского резидента, донесения которого так и не желает принимать его руководство, состоящее из узкомыслящих материалистов — атеистов, преследующих сугубо прагматичные интересы.

Пришла весна, и Антон все чаще стал отвлекаться от работы.

Снег во дворе потемнел, скукожился и растаял. Иглы сухих веток зазеленели, и пустота вокруг дома заполнилась свежей майской листвой. Зацвели сады. Они манили Антона дурманящими запахами, но он так и не решался без надобности выходить на улицу, несмотря на то, что им уже давно владело непреодолимое желание покинуть свое убежище, которое за эти месяцы стало ему настоящей тюрьмой.

Все это время он был один, видя лишь профессора, который периодически приезжал к нему, чтобы поделиться новостями и принести деньги, после того как они у Антона закончились. Других людей он видел лишь в магазине, что рядом со станцией, когда изредка ходил туда за продуктами. За всю зиму лишь раз ему пришлось разговаривать с каким-то бдительным дачником. Невысокого роста мужичок настороженно вошел в калитку и постучал в дверь.

— Вы кто? — с подозрением спросил он, когда Антон открыл дверь.

— Сторож, — ответил он. — Профессор нанял меня.

— А что, воруют? — поинтересовался мужичок.

— Говорят, осенью несколько дач обокрали. А вы кто?

— Сосед, что напротив.

— А документы есть? — нашелся Антон.

— Зачем? — удивился тот.

— Ну, как зачем? Ходите тут, в двери стучите…

— Да я проверить только… — смутился мужичок. — Приехал вот — смотрю, дым из трубы, следы на снегу. Ладно, пойду, — попятился он. — Извините… я ведь проверить только… мало ли что.

Нежданный гость ушел, а у Антона в душе снова поселился легкий страх, о котором он почти стал забывать, — страх безысходности. Профессор стал приходить все реже и реже. Наступило лето, но он так и не решался поселиться на даче, опасаясь, что туда начнут нахаживать гости. Антон несколько раз порывался уехать, но профессор все отговаривал его в надежде еще на какие-то встречи и разговоры. Но Антон уже понял, что они ни к чему не приведут.

Последний раз Степан Михайлович появился в середине июня. Он плохо себя чувствовал — был бледный и держал под языком валидол.

— Плохи наши дела, Антоша, — сказал он. — Я не говорил вам, не хотел расстраивать. Вас уволили из университета, еще зимой.

— Так я и не сомневался в этом, Степан Михайлович, — ответил Антон. — Ведь я же пропал, на работу не ходил.

— Но тут дела похуже. Я уж думал, что забыли вас, как вдруг пришли. Вчера пришли. Всех вызывали к Грязнову и о тебе расспрашивали. Подозреваю, что это я виноват. Плохо подумал. Напрасно обратился к этому Жилкину из ЦК. Сдается мне — это он так помог. Все завтраками меня кормил — не волнуйся, мол, не спеши… Я соврал, будто слышал, что у вас родственники где-то на Волге. Пусть пока поищут.

— Ничего, Степан Михайлович, — ответил Антон. — Я твердо решил, что на днях уйду. Уеду. Начну другую жизнь, а там посмотрим. Как вы были правы, профессор, когда говорили мне о науке как о творчестве. Только благодаря тому, что работал, я не сошел с ума за эту зиму.

Профессор тяжело вздохнул и положил на стол конверт.

— Здесь деньги, на дорогу и на первое время, — мрачно произнес он. — Когда устроитесь, дайте о себе знать, и я вышлю вам еще.

— Я и так вам по гроб жизни обязан, Степан Михайлович.

Антон вышел во двор, проводить профессора. Закрывая за ним калитку, он увидел соседа по даче, того самого, что приходил весной. Он наблюдал из-за забора напротив и быстро спрятался в кустах, заметив, что Антон посмотрел в его сторону.

Когда стемнело, на улице послышался шум мотора. Свет фар полоснул по окнам и сквозь тонкие шторы осветил комнату. Захлопали автомобильные двери, и в дверь дома раздался громкий стук.

У Антона сработал инстинкт самосохранения и он резко захлопнул на шпингалет раскрытое окно.

— Немедленно откройте, — крикнули снаружи и тут же забарабанили кулаком в стекло.

Антон сунул ноги в ботинки и резко выключил свет. В темноте он моментально отыскал под матрасом свои документы и «браунинг». Эх, будь, что будет! Отработанным за последнее время движением он снял пистолете предохранителя и выстрелил в потолок.

Стуки тут же прекратились, и раздались выстрелы. В гостиной со звоном рассыпалось стекло.

Антон выбежал в кабинет, который находился в задней части дома, и, отворив окно, нырнул в темноту. Сзади послышались треск оконной рамы и отборная матерщина.

— Стой, сволочь! Стрелять буду! — раздались крики.

Антон не успевал чувствовать боль от веток, хлеставших его по лицу. Она позже доходила до его сознания, когда ее перебивала другая, новая боль. Вскоре сады и заборы остались позади, а дальше — лес. Антон ворвался в непроходимое комариное царство. Летняя ночь сквозь прорези в кронах деревьев лиловым светом заполняла все вокруг, и он, петляя, стремился нырнуть как можно дальше, в темноту, чтобы полностью раствориться в ней.

Видимо, чекисты никак не рассчитывали на такую погоню. Антон слышал, как они бегут за ним по пятам, но также он чувствовал, что они устали. Крики прекратились, и лишь хруст веток да тяжелое дыхание слышались у него за спиной. Потом эти звуки исчезли совсем, и сзади раздались выстрелы — несколько раз подряд. Но, к счастью, в этот момент впереди исчезла под ногами земля, и Антон кубарем скатился вниз по крутому склону. Пули прошли над головой. Он снова вскочил и что есть силы рванул дальше. Чекисты отстали, но, отдышавшись, они снова кинутся в погоню, обложат его возможный путь и сделают все, чтобы закончить свою работу. Антон это понимал, так же, как и то, что сзади — смерть, а впереди — жизнь и призрачная свобода, потому он, не оглядываясь, продолжал бежать.

Когда совсем перехватило дыхание, он остановился, передохнул и резко свернул вправо, в другую сторону, на путь, по которому можно было вернуться обратно, уйти за дачи в противоположном направлении, туда, где его не должны искать.

Глава 3

Неожиданно пошел мокрый снег, видимо, последний в этом году.

Антон, съежившись, лежал на вмятом в сырую землю тулупе. Он чувствовал, как снежинки ложатся ему на лицо и налепляются за ресницы, разбивая на отдельные кристаллы видимое пространство. Пространство же резко потемнело и встало до небес колыхающейся непроницаемой стеной.

Выстрелы с обеих сторон постепенно прекратились — все равно ничего не видать.

«Если немцы сейчас пойдут в атаку, то беспрепятственно подберутся к нам вплотную и сотрут в порошок, — подумал Антон. — Ну и ладно. И скорей бы…»

— Все равно мы все тут сдохнем, в этих чертовых болотах, — услышал Антон продолжение своих мыслей из уст лежащего рядом сержанта Кравцова. — Ну, давай, подходи! Бери нас, пока тепленькие! А то, еще немного, и одни трупы останутся. А они, слышь, Горин, патроны экономят, сволочи. Они патроны экономят, а мы здесь мучаемся, сил уж нету… Скорей бы, господи…

Антон медленно перевалился на спину и, откинув на лицо цигейковый козырек, закрыл глаза. Ему вспомнился тот день — двадцать первого июня сорок первого года, когда он сбежал от чекистов с дачи профессора. Теплая ночь скрывала его от преследователей, звезды указывали путь, и он, спотыкаясь, брел в неизвестность по извилистой лесной тропе. Антон вспомнил чистое утро в ароматном стогу сена на окраине какого-то маленького городка и сам городок, когда он вошел в него. Суровые озабоченные лица прохожих никак не вязались с ухоженными уютными зелеными улочками и ясным солнечным днем. И лишь радостные вопли пробегающих мимо мальчишек «Война! Война!» возвестили Антону о приближающихся тревожных переменах.

Мороз по коже от голоса Левитана, звучавшего из репродуктора, ругань молодых людей и плач старухи, цепляющейся за распущенную рубаху пьяного парня, уже размахивающего заявлением на фронт, — все смешалось в единой чехарде, и Антон интуитивно осознал, что ему тоже надо туда, в самую гущу этой суетящейся людской тревоги. В глубине души он понимал всю безвыходность своего положения. И вдруг война. Может быть, это и есть фатальный, но единственный путь к спасению?

Ночь он провел в том же стогу сена, почти без сна, растворившись взглядом и сознанием в бездонном звездном небе.

На следующий день он снова пришел на площадь перед зданием исполкома. На улицу вынесли стол, и вокруг сразу же столпился народ.

— Фамилия? Профессия?.. — спрашивал военком у каждого подходившего добровольца.

— Иностранными языками владеете? — дежурным тоном задавал дополнительный вопрос сидящий рядом, изнывающий от жары энкавэдэшник.

— Фамилия, профессия, иностранными языками… фамилия, профессия, иностранными языками..?