Кен Уилбер Б Л А Г О Д А Т Ь И С Т О Й К О С Т Ь - dmitry

Но перед тем как выполнить формальность — действительно попросить ее руки и сердца, — я хотел, чтобы она познакомилась с моим близким другом Сэмом Берхольцем. Сэм жил в Боулдере с женой Хэзел и детьми — Сарой и Иваном (Грозным).

Сэм был основателем и главой издательского дома «Шамбала», который считался лучшим издательством, специализирующимся на исследованиях Востока и Запада, буддизме, эзотерической философии и психологии. Наше знакомство с Сэмом произошло очень давно. Кроме издательского дома, который тогда находился в городе Боулдер, штат Колорадо, Сэм открыл книжный магазин «Шамбала» — очень необычный и по сей день довольно известный магазин в Беркли. Когда Сэм только начинал это дело (ему было в то время двадцать), он обычно сам занимался оформлением почтовых заказов и допоздна работал на складе, упаковывая и рассылая книги заказчикам. А раз в месяц, как часы, он регулярно получал большой заказ от какого-то парня из города Линкольн, штат Небраска. Наконец Сэм подумал: «Если юноша и вправду читает все эти книги, неплохо бы выяснить, кто это такой».

А я и вправду читал все эти книги. Мне было двадцать два года, и я отучился полсрока в аспирантуре, занимаясь биохимией. Сначала я хотел быть врачом и поступил на начальную медицинскую программу в университет Дьюк в городе Дурхем, штаг Северная Каролина; отзанимался этим два года, а потом понял, что клиническая медицина совершенно не соответствует моим духовным запросам: она не предоставляет никакого пространства для творчества. Тебе надо запомнить какой-то набор фактов, а потом механически применять их к замечательным и ничего не подозревающим людям. Это поразило меня так же, как возведение работы сантехника в культ. Кроме того, я понял точно: обращаться таким образом с живыми людьми нечестно. Поэтому я ушел из Дьюка и вернулся домой (отец служил в ВВС, и они с мамой жили на оффутской базе ВВС рядом с городом Омаха, штат Небраска). Я выбрал себе две специальности (по биохимии и биологии) и поступил в университет штата в городе Линкольн. Мне казалось, что биохимия, по крайней мере, дает простор для творчества: там можно было заниматься исследованиями, создать что-то свое, добыть новую информацию, разрабатывать новые идеи, новые подходы, а не просто бездумно копировать то, чему меня обучили.

И все-таки эта область не затронула моего сердца. Биохимия, медицина и естественные науки в целом просто не имели отношения к вопросам, которые стали приобретать для меня первостепенное значение: «Что я такое?», «В чем смысл жизни?», «Зачем я здесь?».

Подобно Трейе, я искал что-то — что-то такое, чего наука попросту не могла мне предоставить. Я принялся настойчиво изучать основные мировые религии, философские и психологические учения, как восточные, так и западные. Я прочитывал две-три книги в день, пропускал занятия по биохимии и избегал лабораторных работ (там, кстати, надо было делать что-то поистине омерзительное — например, разрезать сотни коровьих глаз, чтобы исследовать их сетчатку). Непостоянство моих интересов серьезно обеспокоило преподавателей, которые подозревали, что я собираюсь заняться чем-то плохим — в смысле ненаучным. Как-то раз, когда я должен был прочитать перед преподавателями и студентами доклад по биохимии на какую-то за- вораживающую тему, что-то вроде «Готоизомеризация родопсина, изолированного от внешних сегментов палочек сетчатки жвачных животных», я вместо этого выступил с двухчасовым докладом, вызывающе названным «Что такое реальность и что мы о ней знаем?», в котором содержались язвительные нападки на методы эмпирической науки. Преподаватели, сидевшие там, слушали меня очень внимательно, задавали множество умных и проницательных вопросов и прекрасно прониклись последовательностью моих рассуждений. И вот когда я наконец закончил свое выступление, из дальнего угла раздалась реплика, произнесенная шепотом, но так, что все ее услышали, и эта реплика, похоже, суммировала реакцию всех присутствовавших: «Bay! Ну а теперь вернемся к реальности».

Это было действительно остроумно, и все мы рассмеялись. Но, увы, то, что говоривший понимал под реальностью, было реальностью эмпирической науки — грубо говоря, чем-то таким, что может быть воспринято человеческими чувствами или их искусственными продолжениями (микроскопами, телескопами, фотографическими пленками и т. д.). Все, что лежит за пределами этой узкой сферы, все, что так или иначе касается человеческой души, или Бога, или вечности, объявляется ненаучным, а следовательно, «нереальным». Всю свою жизнь я изучал науку только для того, чтобы прийти к неприятному выводу: что наука не то чтобы неверна, но чудовищно ограничена и замкнута в очень узкой сфере. Если человеческие существа состоят из материи, тела, разума, души и духа, то наука сносно разбирается только в материи и теле, но очень слабо — в разуме и совершенно игнорирует и душу, и дух.

А мне больше не хотелось заниматься материей и телами; я был сыт по горло истинами о материи и телах. Я хотел узнать больше о разуме и еще больше о душе и духе. Я хотел, чтобы в хаосе фактов, которые мне приходилось переваривать, появился хоть какой-то смысл.

Так получилось, что я наткнулся на каталог книжного магазина «Шамбала». Я ушел из аспирантуры, прекратил работу над кандидатской диссертацией, вместо этого удовлетворившись степенью магистра; последнее яркое воспоминание, которое осталось у меня от аспирантуры, — это ужас, нарисованный на лицах профессоров, когда я рассказал им про свои планы написать книгу о «сознании, философии, психологии и так далее». Чтобы оплачивать аренду квартиры, я устроился мойщиком посуды. Я зарабатывал 350 долларов в месяц и каждый месяц около сотни долларов отправлял в «Шамбалу» за книги, которые заказывал по почте.

Я написал свою книгу. Мне было двадцать три года; книга называлась «Спектр сознания» («The Spectrum of Consciousness»). К счастью, она вызвала восторженные отзывы. Во многом именно положительная реакция на «Спектр» придала мне сил двигаться дальше. В последующие пять лет я мыл посуду, работал помощником официанта, в бакалейном магазине и написал еще пять книг. К тому времени я практиковал дзен-буддийские медитации почти десять лет; книги имели большой успех, и я был абсолютно доволен. Девять лет я был счастливо женат, а потом — счастливо разведен (мы до сих пор остаемся хорошими друзьями).

В 1981 году я переехал в Кембридж, штат Массачусетс, в попытке спасти журнал «Ревижн» («Revision»), который три года назад мы основали вместе с Джеком Криттенденом. «Ревижн» был журналом примечательным во многих отношениях, в первую очередь благодаря организаторской энергии и проницательности Джека. В эпоху, когда кросс-культурная философия и междисциплинарные исследования, как правило, игнорировались, «Ревижн» стал чем-то вроде маяка для тех ученых и интеллектуалов, кто интересовался сравнительными исследованиями Востока и Запада и работами, находящимися на стыке науки и религии. К примеру, мы были первыми, кто опубликовал обстоятель- ные работы по голографической парадигме, написанные Карлом Прибрамом, Дэвидом Бомом, Фритьофом Капрой* и другими. Позже я опубликовал эти статьи в сборнике под названием «Голографическая парадигма: На передовом рубеже науки» (The Holographic Paradigm: Exploring the Leading Edge of Science).

Верится с трудом, но журналом занимались всего два человека. Я, живя в Линкольне, осуществлял общую редактуру, а Джек, живший в Кембридже, занимался всем остальным — корректурой, набором, версткой, печатью, рассылкой. Наконец он принял на работу в отдел подписки девушку, невероятно умную (и невероятно красивую), и очень скоро Джек женился на «отделе подписки», а «отдел подписки» очень скоро забеременел. Джеку пришлось оставить «Ревижн», чтобы подыскать себе настоящую работу, а я отправился в Кембридж, чтобы выяснить, можно ли спасти «Ревижн».

В Кембридже я наконец-то лично познакомился с Сэмом. Мы сразу же стали друзьями. Плотного телосложения, бородатый, гений бизнеса, с крупномасштабным мышлением, Сэм больше всего напоминал мне огромного плюшевого медведя. Он приехал, чтобы разведать возможности переноса издательства

<* Карл Прибрам (англ. Karl Pribram, род. в 1919 г.) — американский ученый австрийского происхождения, крупный исследователь мозга. Широкой публике известен в основном своей разработкой голографической модели мозга;

Дэвид Бом (англ. David Bohm, 1917—1992) — американский физик- теоретик, один из разработчиков квантовой теории, автор книгиQuantum Theory (1951). Помогал Карлу Прибраму в создании голографической модели мозга. После знакомства с восточной философией через труды Криш- намурти увлекся разработкой духовно-философских аспектов квантовой теории, которые выразил в книгахWholeness and the Implicate Order (1980) и Science, Order and Creativity (1987);

Фритьоф Капра — (англ. Fritjof Capra, род. в 1939 г.) — американский физик австрийского происхождения. Проводил исследования по физике элементарных частиц и теории систем. Русскоязычному читателю знаком по книге «Дао физики: Исследование параллелей между современной физикой и восточным мистицизмом»(«The Tao of Physics», 1975; русское издание: Калра Ф. Дао физики. М.: изд-во «София», 2008), в которой делается заявление, что физика и метафизика неумолимо приводят к одному и тому же знанию. — Прим. отв. ред.>