Сахар на дне чашки. Повесть, рассказы - Мария Каменецкая

В школе Лизу ценили за отзывчивость, ругали за ленивость и рисовали тройки-четверки. Выпускные экзамены выпали на время, когда Лиза жила без увлечения. Чудом, фактически угадав правильные ответы, она сносно окончила школу и поступила в институт.

Лиза боялась маму и совсем не понимала, зачем нужен отец – ей казалось, что не было ни разу, чтобы они с папой вместе сели (встали, поели, погуляли) и о чем-то поговорили.

Увидев Таню-Лану-Мишу-Дениса, которые непонятно почему, но как-то сразу стали вместе, Лиза к ним присоседилась, если не сказать присосалась. На первом курсе все еще добрые и напуганные – наверное, поэтому Лизу не прогнали.

Примерно так все развивалось до пропажи Тани.

Да, про Таню.

Таню она среди других выделяла, чувствовала какое-то давнее знакомство. Лизе чудилось, будто бы они с Таней в детстве вместе играли на площадке, и будто их обеих однажды забыли мамы. Только если, в фантазии Лизки, Таня покружила немного на одном месте, подергалась да плюнула – пошла прочь, то она, Лиза, так и осталась ждать, пока ее кто-нибудь подберет.

В общем, Лизка хоть и не поняла ничего из Таниных слов про любовь, хоть и оправдывалась перед друзьями за нежданные Танины откровения, но знала, что если с кем из них Таня решится секретничать, то только с ней. И Лизка знала, что только она из всех вправе идти к Тане домой и рыться в ее тайнах.

– Здрасте, теть Света! – поздоровалась Лиза, переступив порог Таниной квартиры, деловито сняла куртку и осмотрелась.

– Здравствуй, Лиза, – удивленно ответила «теть Света»; она впервые видела эту девочку, – Чаю хочешь?

– Я кое-что давала Тане и теперь мне это нужно забрать. Очень важное. Может пригодиться для поисков, – Лиза прикинула, что наглости у нее хватит на час примерно.

– А ты уверена, что это разрешено? Ведь еще даже милиционеры… полицейские… ну, следователи не приходили.

– И не придут! – заявила Лиза, – Ну, то есть придут, если не найдется. Ну, в общем… Так вы мне разрешите войти в Танину комнату?

Мама присела на табуретку в прихожей и как-то обмякла:

– Да пожалуйста, пожалуйста… Новостей-то пока никаких?

Лиза не нашла ответа, достала косметичку и изо всех сил напудрилась.

– Я ж тут звонила ребятам из поисковой группы или как-то так называется, – продолжала мама, – Они говорят, много ребят пропадает Таниного возраста. Вашего возраста… Говорят, если по глупости, ну, обиделись там, то возвращаются обычно. А я думаю, на что Таня могла обидеться? У нас прекрасные отношения.

– У вас прекрасные отношения? – переспросила Лиза так удивленно и строго, что и следователей никаких не надо.

– Так что ты там забыла у Тани в комнате? – мама смотрела туманным, как в полусне, взглядом.

– Флешку, – сказала Лиза.

– Вот эта дверь. Я пока чай, что ли, заварю, – вздохнула мать.

– Да-да, – пропела Лиза и открыла указанную дверь.

Комната как комната, у Лизки лучше. Раскладной диван. Постельное белье сложено кучкой и накрыто поношенным пледом. Серые обои в цветочек. Зеркало с отбитым краем висит на двери, на зеркале – древние, выцветшие наклейки с бабочками и Микки-маусом. Рабочий уголок, довольно новый, видимо, к институту купленный. Пара учебников по международному менеджменту, книга по туризму, несколько книг не известных Лизе авторов, во втором ряду – стопочка любовных романов. Темные шторы на окнах. Над диваном-кроватью – картинка с зимним лесом.

Косметичка рядом с компьютером валялась: тушь, зеленая тушь, красная помада, перламутровая помада, пилочка, крем для рук. «Небогато», – подумала Лиза. Она была разочарована – комната без уюта и без любви, как будто не своя комната, а так, место переночевать.

В шкафу тоже ничего интересного обнаружено не было, Лиза просто из любопытства заглянула. Пара платьев, груда свитеров, запах залежалой одежды. Нечего взять поносить!…

Впрочем, вспомнила Лиза, сейчас ей нужен был только Танин компьютер. Она чувствовала, физически ощущала (почти так же остро, как немытость этой комнаты) что у Тани есть секретный файлик – типа дневник; место для слез и слов. У Лизы, во всяком случае, такой был.

Мама на кухне гремела чашками, Лиза заторопилась. Мой компьютер – мои документы. Десять жалких документов: «курс. doc» (три страницы), «библ. doc» (страница), «пропариж. doc» (пустой), «конспекты. doc» и «конспекты1» (по несколько страниц в каждом, лекции по менеджменту и истории), одна фотография, обозначенная как «мы» – Таня и какой-то здоровенный хмырь с бутылкой пива, ни разу не похожий на того взрослого и с женой, про которого Таня рассказывала. Странно, интересно, но об этом потом, подумала Лиза. И вот, наконец, файлик «я. doc».

– Что и требовалось доказать! – торжествующе воскликнула Лиза, убедившись в своем всемогуществе.

– Что ты говоришь, Лизочка? – жалобно сказала из кухни мать Тани.

Лиза дала себе по губам и решила ничего не отвечать.

Файл открывался просто так, без пароля. Детсадовская ошибка, подумала Лиза; у нее-то все, все личные документы были строго засекречены.

На флешку отправились документ «я» и фото «мы».

Лиза выключила компьютер и вышла из комнаты, уверенная, что ничего больше интересного здесь нет.

– Вот, нашла, – она показала флешку Таниной матери, – Спасибо, теть Свет.

– А чего это ты такая красненькая? – спросила мама. Она налила чай и выложила на блюдце несколько пряников, вздохнула.

– Нервничаю, – призналась Лиза. Она опять подошла к зеркалу, достала пудреницу и щедро посыпала ей лицо, – Так хочу, так хочу, чтобы уже все закончилось.

Опять вздохнула мама Тани, и от частого повторения эти вздохи теряли всякий смысл.

– Завтра поеду вместе с ребятами листовки клеить, полицию навещу, познакомлюсь с поисковиками, – доложила теть Света, – Так надеюсь, что вечером просто звонок в дверь, Танька пришла… И все закончится, как ты верно заметила.

Лиза нервничала (а когда она не нервничала?), скоблила нос, бежево-зеленый от пудры, но понятия не имела, что началось, что должно закончиться, и чего же она так хочет, так хочет.

Миша, который всё знает

Пыльная аудитория, слепой свет ламп, за окном глубокая ночь. Препод, похожий на сонного воробья (если бывают сонные воробьи), бог знает его имя, говорил о Платоне, Демосфене, Черчилле, Гитлере, короле Георге, Тэтчер и Далай-ламе – обо всех сразу, хоть и через паузы. Это называлось курс риторики, первое занятие первой парой.

Вместо того, чтобы спать дома, пятеро студентов спали на столах. Поздняя осень второго курса. Лишь только Таня не спала: она сидела рядом с Мишей и на время лекции перестала дышать. Вдобавок к этому Танины глаза стали совершенно круглыми, что, как с удивлением обнаружил Миша, выглядело жутко неестественно. Да просто – жутко.

– Ты чего? – спросил Миша, толкнув Таню в бок, – Жука проглотила?

Таня не ответила. Миша задумался.

– Хорошо, что эта байда всего на месяц, – сказал он и внимательно посмотрел на Таню.

– Сам ты байда! – оскорбленно ответила Таня и посмотрела на него своими круглыми глазами, – Мне очень интересно.

«Вы, конечно, знаете, что словом можно исцелить и можно убить», – говорил препод гнусавым голосом. Миша фыркнул: вот ради этих прописных истин он сюда притащился. Больше не придет. С такими преподами он сам может лекции читать. Вот Таня не дышит – пусть она и ходит.

Потом, спустя, может, пару недель, Миша наблюдал, как Таня, встретив сонного воробья в коридоре, нарочно уронила тетрадку ему под ноги. Детский сад: оба кинулись поднимать, столкнулись лбами, Танька засмеялась каким-то диким смехом, препод смутился. Ну просто детский сад.

В дни, когда была эта риторика, Таня приходила вся накрашенная, пахнущая сладкими духами, и нервная. Очень быстро Таня совсем изменилась: перестала бешено краситься, зато придумала себе новую причёску – убрала волосы в тугую кичку и открыла лоб, изображая невесть кого. Причем, в исполнении Тани открытый лоб выглядел просто бесстыдно, почти непристойно.

Конец осени и почти всю зиму Таня приставала к Мише с просьбами «принести че-нибудь почитать», натурально глотала книжки, так что в итоге Миша перетаскал ей все свои домашние запасы и был вынужден выслушивать ее впечатления о прочитанном.

В то время Танька, хоть и бесила его, и дикий этот открытый лоб носила, и красной помадой рот красила, и каблуки на ней, как ходули, но была она словно подсвеченная изнутри.

– Ты что, тренируешься на мне? Репетируешь выступление? – спросил он однажды, раздраженный не столько Таниной глупой рецензией на «Сагу о Форсайтах», сколько ее интонациями – надменными и в то же время заискивающими. И, как обычно, попал в цель: Таня замолчала, захлюпала носом, убежала куда-то, два дня держала бойкот, а «Форсайтов» так и не вернула.