Приключения Лидии Михайловны, временно исполняющей функции музы - Эльфарран

4

— Ну ты, нобелевский лауреат, поди замерз на площадке, — кто-то довольно грубо потряс его за плечи.

Николай Николаевич, бывший кандидат физико-математических наук, бывший образцовый муж, бывший смелый экспериментатор и генератор новых идей, переваливаясь на затекших ногах, застенчиво вполз в тепло однокомнатной малосемейной квартиры и скромно расположился в начале прохожей. Генка выглянул из кухни и молча кивнул музе, а она только указала ему на пустую комнату.

– Не беспокойся, сейчас приберусь, а там, глядишь, и роман твой закончим. Ежели всем вместе взяться, то и выйдет что-нибудь.

– А этот, его чего не взяли?

– Типун тебе на язык, — разозлилась Лидия, — живой же он, живехонек, вот только запутался немного, но с вами, мужиками, такое бывает. Поест, отоспится, и, глядишь, мозги на место встанут. Я ему тут уже и постель соорудила, — и, словно извиняясь за собственное милосердие, она добавила. — Холодно на улице, совсем замерзнет сердечный.

Генка только махнул рукой. И так у него на душе стало муторно от всей этой ночной возни, что он, даже, с неким мазохистским уклоном подумал: "Пропал роман!" До сдачи его в редакцию осталась пара часов, и Генка с ненавистью посмотрел на страницы неоконченной книги.

– Гадкие аристократы, угнетающие своих крепостных, — злобно проворчал он и, схватив ручку, размашисто начал строчить.

– Пишет, ей богу, пишет, — умилилась Лидия.

Желая увидеть окончание истории, она без особого труда опять переселилась в книгу и попала в самое пламя народного восстания. Очаровательный граф, вдруг, оказался еще и предводителем народно-освободительного движения. Размахивая вынутым из-за пазухи флагом, он в данный момент произносил пламенные речи о искоренении богатых как класса, призывая угнетенных крестьян следовать за ним на священную борьбу. Вооруженные сверкающими (словно, только сегодня из магазина) лопатами и граблями, добрые сельчане немного вяло бунтовали, согласно кивая оратору и аккуратно бросая камни в окна замка. Затем все дружно полезли по веревочной лестнице за предводителем. Веревки жалобно всхлипнули и оборвались от тяжести нескольких десятков тел. Вся толпа ухнула в пропасть вместе с графом.

Бунт задохнулся в самом начале. Но их дело не пропало даром, все новые ряды сознательных…

– Стой! — истошно заорала муза. — Это любовный роман, а не пропагандистская листовка, здесь должны царить высокие чувства. Что же ты делаешь? — она силой оттащила Генку от стола и разорвала в клочья тетрадный лист, — начинай снова…

– Конюх, нет, граф, снова полез по длинной лестнице. Тусклый свет окна манил своей доступностью, обещая целую гамму нежных переживаний. Узкий подоконник упруго уперся в его широкую грудь, и, подтянувшись, он ловко заскочил в комнату.

— Мама дорогая, — разглядев предмет своего вожделения, "гадкий аристократ" застыл на месте.

Муза насторожилась.

Прекрасная маркиза была еще довольно привлекательна: она хорошо сохранилась в свои пятьдесят лет, и была также свежа как и вчера.

Муза жирно зачеркнула «пятьдесят» и написала наверху «девятнадцать», затем, вздохнув, больше по инерции, чем от досады, дала подзатыльник автору.

– Девятнадцать лет, — выкрикнула она прямо в лицо то ли конюха, то ли графа, и сгорбленная фигура старухи изящно выправилась во всем цвете молодости.

– Я люблю тебя, — подсказывая немудреные слова, встречающиеся в каждом подобном чтиве, Лидия пыталась расшевелить незадачливого любовника: трясла его, толкала в спину. — Падай на колени! Цветы! Давай, преподнеси даме цветы!

На ощупь найдя шариковую ручку, она, не глядя, дописала:

И вручил букет роз.

В последнем слове, как назло, она ошиблась и вместо буквы «р» написала «к». Получилось целое стадо коз, которые резво запрыгнув в покои, разбежались по углам. Маркиза рухнула в обморок, её муж оскорбился, приняв столь неожиданный подарок на свой счет, и полез в драку.

Вытащив из-под кровати протоновый ускоритель, граф запустил необратимый процесс расщепления ядер урана. Все положительно заряженные частицы в безвоздушном пространстве и в условиях абсолютного холода…

Лидия едва успела вырваться из безобразной свалки, в которую свалились все герои книги: маркизы, графы, конюхи, воскресшие крестьяне. Она едва успела приземлиться на софу и разглядеть, как вырывая единственную шариковою ручку, спешно дописывали роман двое соавторов. Светлый туман раннего утра вовсю рвался в комнату, торопя события. До сдачи рукописи оставался час. Николай Николаевич, отдав, все же, приоритет автору, огрызком простого карандаша приписывал на полях сложнейшее устройство атомного реактора, который был не так давно спрятан в башне, и к которому так стремился граф. Генка отчаянно пытался разрешить извечный конфликт добра и зла, но, то ли с пересыпу, то ли просто от отчаяния, с добром у него ничего не выходило.

Графиня (зачеркнуто) маркиза, одиноко прижавшись к обломкам стены, только безнадежно стонала, с ужасом разглядывая плывущие в густом облаке то положительно, то отрицательно заряженные ионы, поминутно ударяясь о них лбами, дрались маркиз с конюхом, а граф разгонял до скорости света стадо обезумевших коз. Грохот и вой до основания сотрясали уже порядком разрушенное жилище, и помощи было ждать неоткуда.

Но они ошиблись.

Взяв наперевес швабру, муза поочередно огрела, горящего классовой ненавистью, Генку, и, нисколько не смущаясь, профессора Николая Николаевича. Собрав упавшие из ослабевших рук испоганенные страницы книги, она ровненько их сложила и так же ровненько разорвала. В комнате наступила тишина. Словно очнувшись, соавторы переглянулись.

– Увы, — горько вздохнул Генка, и неожиданно прибавил. — А я и кран починить могу, знаешь, до писательства я был совсем неплохим слесарем.

– А я почти доказал теорию направленного движения частиц в условиях полной заморозки, — и они, словно нашкодившие школьники, замолчали, с надеждой взглянув на музу.

– А я, да что я, — она вдруг тоже ощутила себя немного обманутой и растерялась. — Я всего лишь повариха: блинчики, запеканка и всего-то делов, я не умею писать книги, я, вообще, не знаю, как они пишутся. И нечего глядеть на мои ноги, — она одернула подол, поймав заинтересованный взгляд профессора. — Я, между прочим, уже вообще на том свете.

Ком подкатил к её горлу, и, ища хоть толику сочувствия, она поведала им о своей гибели в сорвавшемся лифте и неизбежном финале, что ждал её, через несколько минут.

– От этой книжки, может, моя участь зависит.

Произнеся эти слова, она медленно подошла к окну: перед подъездом все было засыпано искрящимся снегом, что нескончаемо шел всю ночь, и земля казалась обновленной, даже черные промоины от колес автомобилей, и те скрылись под сверкающим тонким настом. Белоснежные деревья сладко спали, укутанные пушистыми одеялами. Погас подслеповатый фонарь, вспугнув сонную галку, которая, покружив над двором, опять уселась на крышу и, сложив крылья, словно окаменела. Лидия Михайловна с тоской провела пальцем по последним строкам, так и неоконченного романа. И решившись, взялась за синюю пластиковую ручку. "Мы все хотим быть немного более счастливыми, — вскользь подумала она, — и разве так уж это сложно, подарить радость, пусть даже не существующим в реальности, персонажам."

И жили они долго и счастливо, все вместе, потому что у маркизы оказалось две сестры-близнеца.

Она перевернула последний лист и подмигнула на прощание авторам:

– Пока.

– Тебе, действительно, пора, — раздавшийся с неба, голос закружил её тело в вихре блестящих искр, и, перемещаясь, она думала о далекой графине, то есть маркизе.

"Интересно, кого она, все-таки выбрала." А еще она думала о профессоре: о том, что у него нет теплых носок, а на улице хоть и весна, но очень ранняя.

Комната её не поразила. Лидия Михайловна уже, кажется, привыкла к подобным перипетиям. Как старым знакомым она кивнула разномастным стражам, но они, словно не замечая её, о чем-то тихо переговаривались. Наконец, придя к единому мнению, замолчали и, величественно кивнув, подозвали к себе.

– Да, дела, — издалека начал тот, что потемнее. — Не ожидал. Обошли вы с ангелами меня на повороте. Только отвлекись, так и норовят спасти хоть кого-нибудь.

– Учись, — не глянув на погрустневшего друга, бросил светлый ангел, и, обращаясь к Лидии Михайловне, проникновенно поведал. — Мы не вправе менять судьбы, тебе придется пройти еще раз те несколько неприятных минут в лифте, но спасение — твое! — Он, вдруг, хитро подмигнул ей и незаметно хихикнул. Затем, толкнув в бок погрустневшего коллегу, забрал у него, честно (ну, почти честно) выигранные, контрамарки