Комедианты - Валерий Михайлов

– Я бы не стал называть это успехом.

– Почему?

– Учитывая её нынешнее положение.

– Её нынешнее положение намного завидней, чем наше с вами, просто вы не хотите этого признавать.

– Знаете, Дюльсендорф, а ведь я собирался вас уничтожить.

– Да? И что вас остановило?

– Я вдруг понял, к чему вы действительно стремитесь. Вы правы, власть или бессмертие – слишком мелкие для этого цели.

– Не стоит об этом вслух.

– Как скажете.

– Это в наших общих интересах. Я ведь тоже кое-что о вас понял.

– Когда?

– Когда вы позволили мне уйти. Вы пытались воссоздать…

– Об этом тоже не будем вслух.

– Хорошо. Не будем так не будем. Знаете, в чём вы просчитались? Вы думали, что я тоже способен… На самом же деле это не так. Мне нужен поводырь. Как, собственно, и вам.

– Мне нужна она.

– Мне тоже. Думаете, она была жертвой?

Глава 5

Лариска. Её появление было столь же закономерным (если, конечно, можно говорить о закономерности в подобных вещах), как доказательство школьной теоремы или результат классически разыгранного гамбита, не говоря уже о законах жанра, которые настойчиво требовали появления…

Мы расходились с тобой, как солнечные лучи, как непараллельные прямые или лучи угла. Наша точка пересечения, о как давно это было, наш незначительный угол расхождения какое-то время ещё создавал иллюзию параллельности, но чем дальше…

Ты всё больше уходила в так называемую приличную жизнь, жизнь, как у всех, тогда как для меня это было хуже смерти. Социальная тюрьма, конечно, не столь страшное явление, как тюрьма государственная или армия, или… Никто тебя не пытается бить, насиловать в задний проход, никто не изобретает изощрённые дембельские шутки, но довлеющая паутина ТАК ПРИНЯТО, ницшеанский дракон ТЫ ДОЛЖЕН, тонкая форма рабства с лоботомией в виде традиций и приличий. Кастрированный серый мирок, в который ко всему прочему вторгся твой Бог, оттеснив меня на задний план.

Религия затягивала тебя с фатальностью трясины, с обречённостью большого наркоманического синдрома, запечатывая глаза и уши, лишая разума, воли и понимания. Ты могла воспринимать реальность только через призму религиозной дозы, через паутину писания, теряя последнюю критичность и способность мыслить. Первостепенными стали давно уже вымершие слова твоего древнего бога и зажатый в корсет благообличия образ еврейского парня, которому, кстати, ничто человеческое было не чуждо.

Твою жизнь полностью заполняли работа и Бог. Твой босс, обнаружив в тебе ценного сотрудника, решил поднять тебя до нужного уровня при помощи бесчисленного количества учебных семинаров, на которые я отпускал тебя с радостью. Я сажал тебя в самолёт, после чего буквально из аэропорта звонил Ларисе, и мы отправлялись на дачу. Дачу ты не любила. Скорее всего, тебя перекормили в детстве огородами, на которых твоя семейка пыталась выращивать картошку. Для тебя до сих пор дача – это пыль, тяпка и зной. Я же обожал дачу как возможность побыть наедине с природой, отдохнуть от всех этих рож, а в последнее время и как возможность побыть с Ларисой наедине. Она вообще была дитём природы и могла часами гоняться за бабочками. Стоило ей выехать за пределы города, как она тут же превращалась в ребёнка.

Иногда на дачу приезжала и ты. Это случалось, когда тебе надо было кого-то угостить, какого-нибудь важного столичного гостя, которому опостылели рестораны и прочие атрибуты городской жизни. Уха, шашлыки, домашние пирожки, свежий воздух… Эти люди умели ценить изысканность простоты. Не все, но весьма и весьма многие. Ты отправляла меня организовывать праздник, а сама появлялась уже потом, практически перед приездом гостей, когда надо было накрывать на стол (ты мне этого не доверяла). Протокол требовал присутствие мужа за столом, и тут я не пытался выделываться. Для тебя это была карьера, твоя жизнь, то, к чему ты стремилась, и я не хотел портить тебе всё. Более того, я всегда поддерживал тебя в твоих начинаниях. Перестав быть супругами, мы остались неплохими друзьями, к тому же я был далёк от того, чтобы валить на тебя все шишки. Просто мы не сошлись характерами, что ли, но это совсем не значило, что ты или я были плохими. К тому же мы всё ещё оставались мужем и женой.

Тем летним днём мы грелись с Лариской на солнышке на безлюдном участке песка, окружённом с трёх сторон лесом, с четвёртой же путь воображаемым супостатам преграждала река. Деревня в пятнадцати минутах от города. Музей-заповедник со своими заповедными алкоголиками, разграбленными музеями и действующим монастырем. Здесь не бывало практически никого. Туристы целлюлитной грудой громоздились на так называемом пляже, местные сюда тоже не заходили – далеко от пивных точек. Да к тому же надо было немного пройти по колено в грязи. Но игра стоила свеч.

Лариска, это дитя урбанизации, отправилась бороздить неизвестность в босоножках на высоких каблуках, но держала себя молодцом и даже не хныкала. Вскоре, правда, она вспомнила о пользе ходьбы босиком. Босоножки оказались у меня в руках, а она умилялась всему как маленькая, гонялась за ящерицами, визжала при виде ужа и махала руками, глядя на цаплю. Вылитая кортасаровская Мага. Поэтому я так её и называл.

– А что бы ты мог сделать ради любви? – спросила Мага, сладко потягиваясь.

– Любить.

– Нет, я серьёзно. Чем бы ты мог пожертвовать ради любви? Ради меня, например?

– Не знаю, милая, – я не люблю разговоры о любви в духе женских романов, – сейчас очень легко говорить о том, что сделал бы в какой-нибудь ситуации. Очень легко быть на чужом месте. Гораздо легче, чем на своём.

– А я для тебя готова на всё.

– Ты серьёзно?

– Серьёзней не бывает.

– То есть, ты со всей ответственностью заявляешь, что готова ради меня на всё. Я правильно тебя понял?

– Да, – согласилась она, готовясь к подвоху с моей стороны.

– Тогда брось курить.

– Что?

– Брось курить.

– Что за глупости?!

– А как ты хотела. Сделаю всё – это далеко не всегда означает дам денег или брошусь в воображаемые огонь и воду, тем более что мне от тебя нужно не это. А здесь маленький каждодневный подвиг, причём, заметь, кроме пользы, от него ничего не будет.

– У тебя детство в жопе не отыграло?

– Я тебя за язык не тянул.

– Да, но…

– Хорошо, дорогая, ты можешь курить сколько угодно, но тогда ты должна признать, что все твои слова о любви – пустая болтовня.

– Но я люблю тебя!

– Я верю каждому твоему слову до первой затяжки.

– Ты серьёзно? – Она пристально посмотрела мне в глаза.

– Серьёзней не бывает. Ты же знаешь, я не шучу в подобных вопросах.

– Хорошо. Я больше не курю. Но и ты должен бросить.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});