Скифы в остоконечных шапках - С Фингарет

Арзак следом за Ксанфом вошел во двор.

Здесь, как и всюду, власть была отдана стенам. С четырех сторон они замыкали пространство чуть больше того, что выбрал Арзак для первой ночевки в пути. Земля, как и там была скрыта под галькой, только не серой, а желтой и розовой, выложенной разводами. Вдоль стен шли навесы, державшиеся на столбах-подпорках.

"Колонны", - вспомнил Арзак.

Миррина много раз рассказывала, как устроен дом и открытый дворик с колоннами, куда выходят внутренние помещения. Теперь он все увидел сам. Колонны напоминали стебли, увенчанные чашечками раскрытых цветов. На цветах держался навес. В тени сидела красивая женщина, чем-то напоминавшая Миррину. В ее поднятой выше плеча руке крутилось веретено.

- Хайре, - смущенно проговорил Арзак.

Женщина улыбнулась.

- Привет тебе, милый Ксанф, привет и тебе, чужеземец. Должно быть, вы гости Филла, но мой непоседа-сын куда-то запропастился. Только что его флейта смущала прохожих, ведь день сегодня не праздничный. А у него праздник: учитель уехал в Афины, и школу закрыли на целый месяц.

- Вот и позволь это праздное время использовать на поездку к милому дяде, - важно сказал Филл, появляясь с другой стороны навеса. - Я хочу, чтобы он помог мне советом в выборе жизненного пути. Мне скоро четырнадцать. Ксанф всего на год старше меня, и уже ученик скульптора. Ксанф и наш гость Арзак тоже поедут.

- Конечно, отправляйся, милый сын, я рада. - Оставив веретено, женщина хлопнула в ладони. - Свежий хлеб с конопляным семенем, масло, сыр, лепешки не меду, виноградный сок, - сказала она вбежавшему слуге и, подхватив двумя пальцами нить, подняла руку повыше.

"Совсем как Миррина", - подумал Арзак.

6. ГОРОД "СЧАСТЛИВАЯ"

- Устал с дороги Арзак? Хочешь спать? - быстро спросил Филл, как только слуга унес опустевший столик.

- Скиф устает не раньше, чем валится под ним конь.

- Хорошо сказано. Ксанф, тебе такой ответ должен понравится. Мне он, во всяком случае, по душе. И раз лошадка цела и крепко стоит на своих белых ножках перед яслями с зерном, то что нам мешает показать гостю агору?

- Агору посмотреть надо, - подтвердил Ксанф. - Недаром у нас говорят: "Агора - сердце города".

Мысли Арзака были в степи, кружили вокруг белой кибитки. Но разве достойно гостю перечить хозяевам?

- Я буду рад увидеть все, что вы мне покажете.

"Поворот на закат, поворот на юг, снова на закат. - Арзак запоминал дорогу. Если понадобится он быстро отыщет дом, где оставил коня. - Опять на закат, теперь прямо. Верно, птицам, глядящим сверху, Ольвия кажется сетью. Улицы тянутся ровными нитями, они не сворачивают, как тропа, а пересекают одна другую. Опять повернули на юг. Стены здесь еще выше.

- Обрати внимание, Арзак, как широка наша Главная улица. Колесницы и всадники свободно едут навстречу друг другу, и еще остается место для пешеходов. Ты заметил, что мы идем по гладким камням, не трудя своих ног неровностью почвы?

- Не горячись, Филл, - сказал Ксанф. - Наш гость привык к просторам степей. Улицы, наверное, кажутся ему ловушкой.

- Ах, Ксанф, вечно ты так. Что из того, что степь? Разве люди перечат природе? Они подражают ей, только при этом беспорядочным формам придают разумную правильность. Зодчий скалу превращает в храм, деревья в колонну. Художник рябь волн превращает в орнамент, сочетаниям красок он учился у цветов, плетению узора - у виноградных лоз.

- Следуя твоей мысли, улицы придется сравнивать с реками.

- Правильно, Ксанф, и агора, главная площадь, питает их, как полноводное озеро или Понт.

Смысл разговора показался Арзаку темным, он спросил:

- Чем закрыта земля на ваших улицах? Белоног шел с опаской, было на самом деле похоже, что он собирается плыть.

- Видишь, Ксанф, наш гость все замечает. Даже его лошадка отличила вымостку от земли. Как славно назвать лошадку по цвету. Белоног - белые ноги. Сегодня же сообщу своей Звездочке, что она превращается в Черногривку.

- Ты забыл дать ответ. Разреши, это сделаю я. Ради заработка мне не раз приходилось обтесывать известняк и мостить улицы. Вымостка состоит из осколков битой посуды и щебня. Стоит рассыпать осколки и щебень вдоль улиц, как люди и кони втопчут их в землю, и земля станет тверже камня.

- Вот и пришли! - воскликнул Филл. - Много людей, Арзак?

- Очень. Словно три или пять кочевий собрались вместе.

Улица кончилась. Линии стен сменили ряды прилавков, столиков и плетеных кибиток. И хотя близился полдень - час, когда торговля кончалась, - и большинство горожан уже успели запастись свежей снедью и свежими новостями, ряды все еще были заполнены. Торговля шла весело, с криками, прибаутками.

- Ножи-ножички, дому помощники!

- Амфоры, пифосы, привозные, расписные!

- Мясо вяленое, сушеное, копченое, на огне моченое!

- Без ножа в хозяйстве брешь - без посуды, как поешь?

Скобяные изделия, глиняные бочки - пифосы, в каждую из которых мог поместиться воин с копьем и щитом, остроносые амфоры - кувшины для вина и оливкового масла, килики - кубики.

- Без посуды дому худо. Купи, хозяин!

- Пирожки на меду! Булочки с изюмом!

- Вода, вода! А вот кому воды? Вода, вода!

- Рыба свежая, чешуя серебряная!

Огурцы, связка лука и чеснока, рыба, мясо, орехи - все это летело с лотков в корзины - их несли рабы или слуги. Торговцы взамен получали монеты с изображением богини земледелия Деметры. Монеты были литые, крупные.

Разменной мелочью служили "дельфинчики" и "стрелки" - маленькие отлитые из бронзы фигурки.

Сделав покупки, горожане покидали ряды степенно, словно не они только что торговались до хрипоты из-за каждого "дельфинчика", мяли и нюхали снедь. Шли важно, опираясь на посох, перекинув через руку край плаща-гиматия. Чем полнее была набита корзина в руках слуги, тем больше важности приобретала походка его господина.

Покупки для дома-дело мужчин. Разноцветный хоровод женщин кружил возле столиков ювелиров. Жарким солнцем и светлой луной там сверкали изделия из золота и серебра. Тонкие пальцы перебирали браслеты, кольца, цепочки, щупали нарядные привозные ткани, развешанные на шестах. Ткани покачивались длинными полосами: белые в пестрых разводах, темно-желтые, словно осенний мед, пурпурно-красные, как закат.

- Смотрите, сколько сделано красивых вещей, - сказал Филл. Он тянул Арзака и Ксанфа от столиков ювелиров к тканям, к глиняным красным амфорам в силуэтах черных фигур.

- Нас, бедных, Зевс не украсил ни пятнами барса, ни гривой льва, ни рогами оленя. Человеку пришлось самому исправлять недосмотр царя богов одеть и украсить себя.

- Человек придумал искусство, - сказал Ксанф.

- Тебе хорошо говорить "искусство", Ты с детства из корок граната вырезал фигурки лягушек, а из пчелиного воска лепил бычков и собак. А я то хочу быть торговцем, как был мой отец, объездивший мир, то - поэтом, чтобы суметь описать увиденное.

- Юноша хочет узнать судьбу, что с ним будет и что сбудется? - Перед Филлом вырос иссохший до черноты загорелый человек. На его правой ладони, которую он держал перед грудью, раной зиял обозначенный красной краской круг.

- Смотри на круг, юноша, не отрывай взгляда, пока я буду слушать шум твоей жизни, - гадатель поднес к уху большую раковину, зажатую в левой руке. - Я вижу путь, - заговорил он тихо и внятно, - он связан с кистью и красками. Имя твое будет прославлено на берегах Понта. Я слышу шум. Твоя невеста в опасности. У нее голубые глаза и волосы цвета пшеницы. Ее нрав беспечен, словно у белки, но ей грозит скорая смерть.

- Все это глупости, - сказал Ксанф, увидев, как побледнел Филл. Возьми, - он протянул гадателю три медных "дельфинчика". - В нашем возрасте учат счет и правописание, а не выбирают невест.

- Детство уходит в юность, юность оборачивается зрелостью. Кто назовет тот день, когда весна стала летом? - Гадатель исчез. Его высохшая фигура растворилась в толпе.

- Филл, - сказал Ксанф, когда они двинулись дальше, - всем известно, что прыгать и громко смеется недостойно воспитанного человека, но иметь мрачный вид, идти, хмуря брови и уставив в землю глаза, столь же неприлично. Эллин должен во всем соблюдать меру. Разве не этому учат нас философы и поэты?

- Ах, Ксанф, я думаю о моей невесте с волосами цвета пшеницы. Я хотел бы подарить ей полосатую кошечку и ручного белого журавля. Пусть гуляет с ними в саду и берет на руки, когда качается на качелях. Или она предпочтет мяч? Как ты думаешь, Ксанф? Может быть, больше всего ее порадует птичка-сойка, приученная носить маленький щит?

- Не надоест болтать пустяки, Филл? Лучше поторопимся. Сейчас пробьют полдень и агора опустеет.

- Вот и прекрасно. Пусть горожане забьются в тень своих двориков. Никого не хочу видеть.

Сквозь быстро редевший торг Ксанф с Филлом провели Арзака на площадь. Народ разошелся. Только в тени кипарисов священной рощи бога Аполлона еще оставались несколько человек. Они медленно прохаживались и обсуждали что-то.