«Отчаянный», отчаливай! - Сергей Гребенников

…На следующее утро в сейфе, рядом с листовкой жигулевцев, были обнаружены стихи:

На голос правды     откликаясь живо,Не по себе     мне          от фальшивых слов.И как людей     неискренних и лживых,Я не люблю     искусственных цветов.Пусть он красив,     и горделив, и важен,Пчела не станет     над таким кружить.Цветок нелеп,     когда цветок бумажный…Цветы как люди,     их призванье — жить!Любви к природе     нечего стыдиться,Ее, как солнце,     в сердце не гаси.Будь человеком —     дай цветку напитьсяИ дерево     от гибели спаси.Оно за труд     расплатится с тобою,Оно за ласку отблагодарит,В палящий полдень     щедрою листвоюНад головой твоей прошелестит.Пусть, лаской человеческой согреты,Везде     от счастья          светятся цветы…Пусть знают     все растения планеты,Что пионер —     Защитник Красоты.

Эти стихи мы запечатали в конверт и отправили жигулевцам. Мы приняли их цветочную эстафету. А еще мы послали им проект нашего нового закона:

ПОСАДИ В СВОЕЙ ЖИЗНИ ХОТЬ ОДНО ДЕРЕВО!

РАЗБЕЙ ХОТЬ ОДНУ КЛУМБУ!

ВЫРАСТИ ХОТЬ ОДНО ДОМАШНЕЕ РАСТЕНИЕ!

И подписались:

«Елки зеленые!»

ПОЧЕМУ ПРОИГРАЛИ «УМЕЛЫЕ НОГИ»

…Вторая тридцатиминутка футбольного матча подходила к концу. Встречались наши «Умелые ноги» с командой из 15-й школы. На матче было много болельщиков, особенно девочек. Пришли даже некоторые учителя. Я следил за игрой, записывал в блокнот замечания. Наши проиграли 0:1.

В раздевалке начались споры. «Умелые ноги» обвиняли друг друга во всех смертных грехах. Больше всего досталось капитану за то, что он доверил бить девятиметровый удар Вячеславу Громову, а надо было бы, по мнению ребят, делать это Пашке Быкову.

…После душа я обычно делал разбор игры. На разборе разрешалось присутствовать не только футболистам, но и болельщикам.

Я открыл, свой блокнот и прочитал:

— «На 21-й минуте второго тайма Быков крикнул через все поле: „Нытик, отпасуй Костылю!..“» Начнем с того, что за крик судья мог тебя оштрафовать…

Быков вскочил с места.

— Ну и что, ну и что? Ну и пусть бы оштрафовал! А если бы он отпасовал Костылю, Зебра уже на выходе был и мог закатить штуку.

Левый крайний по прозвищу Нытик попробовал возражать:

— На выходе, на выходе… А ты сам финтил, финтил у своих ворот! Я тебе кричал: «Отдай Копченому!», а у тебя мяч отобрали и забили нам. И Пучеглазик тут уж ничего не мог сделать…

Пучеглазиком ребята окрестили своего вратаря Валерия Сопелкина. Он поднял руку и спросил меня:

— А как вы считаете? Почему мы проиграли? Ведь наши ребята техничней.

— Начистоту будем говорить? — спросил я. — Если так, то проиграли потому, что на поле были Зебры копченые и Костыли пучеглазые, а не игроки.

— Это как понимать?

— А вот так. На поле бегало стадо, а не команда. Стадо разъяренных, обиженных друг на друга мальчишек.

— Да нет, — попробовал возразить Сопелкин, — мы не очень… Мы особенно друг на друга не обижаемся. Просто плохая реакция была сегодня у ребят.

— А какая тут может быть реакция, когда тебя не собственным именем, а оскорбительной кличкой обзывают? Реакция в таких случаях одна: дать по шее обидчику.

— Подумаешь, неженки какие, — усмехнулся Пашка Быков. — Да у нас все ребята к прозвищам привычные. Мы же не с неба клички берем. У нас все со смыслом. Что вы думаете, мы прозвища друг другу просто так даем, из пальца высасываем? Нытик — он и есть нытик. Ручку у него попросишь, он тут же заноет. Чуть толкни — опять ныть будет. И быть ему по гроб жизни Нытиком.

Кто-то крикнул:

— А вот Отпетый, его по-другому тоже не назовешь. Его даже некоторые учителя так называют.

Высоко подняла руку Катя Самойлова.

— Можно мне? Можно мне?

Я дал ей слово.

— Нехорошо, конечно, нехорошо обзываться. Вот сейчас здесь нет Мити Комарикова, а ты, Яшка, прозвал его Сытым, а за что?

— Это тебя не касается, — послышалось из самого угла.

— А я все равно расскажу. Митя такой застенчивый, такой застенчивый! Когда мы были у Глеба на дне рождения, родители Глеба нас угощали разными вкусными вещами и все предлагали нам попробовать то то, то другое кушанье. Мы все ели вовсю… А вот Митя, он сидел с самого края за столом и клевал вилкой только в винегрет. Родители Глеба заметили это и стали Мите подносить и пирог, и печенье, и люля-кебаб, а Митя весь покраснел и все отнекивался. «Да нет, — говорит, — я сыт, большое спасибо», а у самого аж руки трясутся, так он стеснялся. На прощание родители Глеба предложили ему конфет, а Митя снова: «Да что вы, я же сыт». И за это мальчишки его Сытым прозвали. А еще товарищи…

Встал Зубило.

— А я ничего плохого в прозвищах не нахожу. Ну как назовешь, например, Дуба? — и он похлопал по плечу своего соседа. — Дуб он и есть дуб. Поглядите, как брови сдвинул. И все молчит. И фамилия у него больно длинная: Буслаев-Костельский. А Дуб и коротко и все ясно.

Буслаев-Костельский заморгал глазами и стал протискиваться к выходу.

Когда захлопнулась за ним дверь, я подошел к Борису.

— Ты говоришь: «Дуб, и все ясно». Ничего тебе не ясно, и может быть, даже никому не ясно, что за парень Буслаев-Костельский.

— Чем же он знаменит, если не секрет? — вызывающе спросил Зубило.

— А вот чем. Перед матчем я по междугородной связался с Москвой. И в «Пионерской правде» мне сказали, что на Международном конкурсе детского рисунка наш Буслаев-Костельский завоевал серебряную медаль. Вот вам и Дуб!

Все вскочили с мест и стали скандировать: «Браво Кириллу! Браво Бу-сла-еву-Ко-стель-ско-му!» А несколько человек побежали разыскивать нашего медалиста.

Но на этом страсти не улеглись.

— Ну, хорошо, с Дубом ошибка произошла, — продолжал Зубило. — Но вот такие имена, как Батя, Орленок, Чайка… Это ведь тоже прозвища. А Батя — командир партизан, можно сказать, гроза фашистов, а Чайка — это Валентина Терешкова, а Орленок, так же как Ястреб, — партизанская кличка. Это же ясно, как дважды два. Потому мы и не нашли партизанского казначея, что Ястреб не настоящее его имя, а прозвище!

И тут вскочила Аня Горизонтова.

— Даже кораблям на морях и океанах дают названия. — Она говорила быстро-быстро, словно торопилась уложиться во времени, и размахивала в воздухе кулачком. — Разные бывают названия у кораблей: «Отважный», «Смелый», «Стремительный», «Непобедимый». Здорово! Неужели было бы лучше, если бы их просто пронумеровали цифрами, как футболистов на майках?

Футболисты, не ожидавшие такой поддержки, дружно захлопали ей в ладоши. Но Аня сердито посмотрела на них.

— Я еще не все сказала. Скажите-ка, кого из вас прозвали Отважным, кого Смелым, кого Быстрым, кого Стремительным? Молчите? А настоящим спортсменам такие имена были бы к лицу. А у вас — Нытик, Пучеглазик, Копченый… Слушать противно! — поправив косички, Аня села на место.

— А кстати, кого это у нас Отпетым прозвали? — вмешался в разговор Петр Андреевич, преподаватель литературы и русского языка. — Или, может быть, это тайна?

— Никакой тайны нет, — сказала Зоя Бутылкина, председатель совета отряда 5-го «Б». — Олега Баранова, вот кого!

— И кто-то тут говорил, что его и учителя некоторые так и называют? — снова спросил Петр Андреевич.

— Называют. Сама слышала, — с готовностью откликнулась Зоя. — И правильно называют. Потому что ничего на него не действует.

Петр Андреевич что-то записал себе в книжечку, потом сказал:

— Когда я учился в школе, у нас отпетых не было, а прозвища, как вы, наверное, догадываетесь, все-таки были. С одним из них связана довольно забавная история. Правда, эта история не имеет отношения к анализу футбольного состязания.

— А анализа не будет, — сказал я. — Расскажите!

— Расскажите! — поддержали меня ребята.

Профессор

Дом пионеров находился недалеко от нашей школы в старинном особняке, принадлежавшем до революции не то графам Воронцовым, не то князьям Голицыным.

Когда я был совсем мальчишкой, я ужасно завидовал ребятам постарше, направлявшимся каждый день к ярко освещенному подъезду. Они шли с портфелями, из которых выглядывали огромные остроугольные линейки, шли с сеточками, в которых лежали тапочки и физкультурные костюмы, а кое-кто нес в руках настоящие летающие модели самолетов и планеров.

Я провожал их завистливыми глазами и отправлялся к себе во двор погонять в футбол.