Не по торной дороге - Анатолий Александрович Брянчанинов

по трактирам да кабакам разбрелись!

— Марфушку дошлем — не велика барыня… Да что об этом толковать… скажи-ка лучше: у Ильяшенковых ты бываешь?

Перепелкина даже привскочила, словно резиновый мячик.

— У генерала-то?.. У Павла-то Иваныча? Да я, матушка вы моя, у них почитай свой человек в доме!

— Уж и свой! У тебя замашка всех своими считать; чаю раз-другой в доме напилась — сейчас в свои люди себя и жалуешь!

— Как же это, Татьяна Львовна, возможно-с. Я ведь тоже знаю, где какую линию провести… У Ильяшенковых мне иной раз на дню не единова бывать приходилось. Самой что ни на есть пустой вещички генеральша, без меня, продать не решаются. Чуть долго не зайду — сейчас по меня или горничную или лакея шлют… Завсегда тоже угощением потчуют; а о барышнях говорить нечего: Софья Павловна, как приду, так от меня во все время не отходят… все мне свои секреты доверяют и не в чем меня не конфузятся: и шейку при мне моют и юбочки надевают.

— Так эдак, — перебила расходившуюся гостью хозяйка, — ты от них кое-что и вызнать можешь?

— Все, матушка вы моя, до ниточки! — встрепенулась Перепелкина, сразу сообразившая, что тут заработком пахнет.

— Видишь ли… Только смотри, Марья, — остановилась Татьяна Львовна, — уговор лучше денег — замочек на язык привесь!

— Ой, матушка! — даже откинулась гостья.

— То-то! Племянника моего знаешь?

— Ореста-то Александрыча? Раза два у вашей милости видела… еще, извольте припомнить, спор у вас с ними вышел: губернатора племянничек ваш неделикатно так обозвали…

— Так вот в чем дело: нравится Осте ильяшенковская Софья… Хоть он и скрывает, а я уж это по всему вижу. Брату хочется, чтобы Остя женился: думает, семейством обзаведется — ближе к нему станет. Оно и то сказать: родному дяде, богачу, обидно ведь, что племянник, единственный его наследник, от него сторонится и никогда копейки у него не попросит!

— Как, матушка вы моя, — насторожила уши Перепелкина, — Орест Александрыч дядюшкиными денежками брезгуют?

— Ну, это уж их дело, — спохватилась старуха, — заминка у них тут вышла… Конечно, все перемелется… мало ли что между своими бывает… Мне только не хочется, чтобы эдакой, можно сказать, шаг на всю жизнь Остя тяп да ляп порешил. Сама знаешь, как осторожно да осмотрительно судьбу свою надо устраивать.

— Истинно, матушка вы моя: вон тятенька меня за первого встречного выдали, польстились, что чиновник, второй чин имел, — так семь годков фонари у меня с глаз не сходили!

— Хотя брат за приданым и не гонится, а все-таки, по-моему, не след Осте, у которого со временем тысяч на сто состояния будет, на какой-нибудь жениться; поэтому ты разузнай мне доподлинно: сколько за Софьей дают.

— Об этом не извольте беспокоиться: у генерала денег куча! Сами чай изволите знать, с каким форсом живут: и кареты, и коляски, и все такое… Тоже как барышень одевают… Дом на удивленье…

— Положим это еще не доказательство: другой столько пыли в глаза напустит, что подумаешь — миллионер, сундуки от денег ломятся, а все пустое: пофинтит-пофинтит, да щелкопером и окажется. Много тоже на фу-фу живут!

— Нет уж, Татьяна Львовна, я от такого человека знаю, от такого верного, что уж не солжет… Да сами извольте посудить: Покровское — золотое дно… что хлеба одного снимут… Опять же деньги-с… Какими в Питере делами воротил — ума помрачение! Да и теперь не гроши получает!

— Все это говорят, а ты узнай!

— И узнаю… до последнего рублика.

— Потом вот еще: не нравится мне этот Огнев… Прожженная он шельма! Как бы чего доброго Осте ноги не подставил!

— Это Огнев-то? Да что у него есть? Тяжба-то еще не денежки в кармане! Полноте-ка: Софья Павловна в наилучшем виде это разумеют.

— Говорят, однако, что он порядком-таки за ней приударивает, и она будто бы ничего…

— Пустое, матушка вы моя: Софья Павловна тоже не глупеньки, замуж зря не пойдут.

— Замуж, может, она за него и не ладится, а боюсь я, чтобы баловства какого не вышло. Остя молод, да и в чаду… под носом не увидит, окрутить его немного мастерства надо; отца и матери нет, — так уж мне думать за него приходится. Ты смотри же, Сергеевна, разузнай, да по-божески!

— Татьяна Львовна! Матушка вы моя! За все то ваши милости… Да разрази меня Господь!

— А красива Софья? Давно, признаться, я ее не видала, может, переменилась?

— То есть писаной картинкой назвать можно! Ну вот, как говорят, по последнему журналу, — вскинула руками Перепелкина. — Да такой красавицы поискать… Глаза какие, губки…

— Не тоща она?

— Господь с вами! — даже с негодованием откинулась назад гостья. — Булочка, совершенная булочка!.. А умница-то какая!

— Слышала, что умна… рядиться только любит. Ну да, для богатых грех этот еще не Бог весть какой.

Осокина поднялась с дивана и рукой постучала в стену; явилась здоровая девка, в пестром платке на голове, босая.

— Убирай! Да неужели у тебя башмаков нет, что босая ходишь?

— Обутки-то не напасешься — ходьбы много… На четыре рубля жалованья не разживешься… а башмаки не то два, не то и три стоят… Хорошо и так! — пробурчала она, вынося самовар.

— Мужичка неотесанная! А вот я толченым стеклом пол посыплю — посмотрю, как-то ты голоногая шлепать будешь! — крикнула ей вслед Татьяна Львовна. — Вот до чего дожили! — обратилась она к Перепелкиной.

— Ой уж! — махнула та рукой.

— А платок для чего на голове таскаешь? — снова заметила появившейся за чашками девке Осокина. — Холодно, что ли? Пакость только на голове разводишь! Тут так вот не экономишь, потому что паклю свою чесать не хочется!

— Есть када тувалетами займоваться, — огрызнулась Марфушка, — как день-деньской пятки топчешь!

— А вот я тебя прогоню — так будешь тогда пятки топтать! — взбесилась Татьяна Львовна. — Кто тебя, корову эдакую, возьмет!

Но Марфушка, недослушав барыни и ворча себе что-то под нос, вышла из комнаты.

— Ну смотри же, Серапионовна, — помолчав, продолжала Осокина, — всю подноготную выведай… Первое: об Огневе. Потом что дают; и ежели деньгами, то какими билетами, а то нынче и такие есть, что на нем тысяча стоит, а поди продавать — пятисот напросишься. Второе: по нраву ли старикам Остя… Девчонку спрашивать нечего: ей уж двадцать два стукнуло и, если ты на счет Огнева не врешь, она рада будет чепчик напялить; таких женихов, как мой племянник, и в столицах не обегают.

— Что говорить, матушка вы моя, и простых-то женихов совсем в умалении… И отчего бы это? Мужчин, что ли, меньше родиться стало, или холера их больше берет?

— … И