Она уходит со мной (СИ) - Ковалевская Алиса

— Что ты делаешь? — выдавила через силу.

От первой он перешёл ко второй. Сняв часы, положил на подоконник и взялся за манжету.

— Ты зачем пришла? — голос был пропитан презрением.

Под взглядом Германа я почувствовала себя не просто девкой — грязным ничтожеством. Даже на самых дешёвых шлюх дальнобойщики смотрели, наверное, не так.

Ещё несколько минут назад я готова была быть с ним, сейчас один его вид вызывал страх. Но и отвести глаз я не могла. Сглотнула, когда он оказался рядом. Отодвинулась дальше. Одеяло под спиной скомкалось, проволочившийся за мной дизайнерский пиджак скорее всего измялся. Герман стоял надо мной, а я думала о том, что под задницей у меня его дорогущий пиджак, что нужно убрать его. И ещё, что главное — не напугать Платона. Страх затягивался на шее петлёй. В окне отражался свет лампы и силуэт мужчины, по сравнению с которым я была пустым местом.

— Так зачем ты пришла, Вероника? — повторил он ещё тише, чем раньше.

Я не смогла выдавить и слова. Язык распух и прилип к нёбу.

— За этим, — опустил ладонь мне на ногу.

Повёл от колена выше по внутренней стороне бедра. Смотрел прямо в глаза до тех пор, пока пальцы не оказались у меня между ног. Провёл с нажимом. Я испуганно сдвинула бёдра, и в уголках его губ появилась призванная унизить усмешка. Коршуном глядя мне в глаза, он провёл по завязанному бантом шнурку моих штанов. Двумя пальцами, надавливая, по шву между ног. Я не дышала. Не шевелилась, прикованная его взглядом к постели.

— Пошла вон, — вдруг процедил он сквозь зубы. — Пошла отсюда, — дёрнул за шнурок и отпустил.

Секунды мне хватило, чтобы слететь с постели. Герман цепко следил за мной. Я налетела на косяк, ухватилась за него.

— Учти, — пока я, дезориентированная, искала выход из комнаты, заговорил он холодно, сдержанно, с леденящей кровь яростью, — в следующий раз ты получишь своё. И трахать я тебя буду, как течную суку. Десять раз подумай, прежде чем лезть ко мне в постель. Меня не интересуют дешёвые шалашовки вроде тебя, Вероника.

— Я не… — его слова хлестнули внутренним протестом. Но предупреждающий взгляд быстро заставил меня заткнуться.

— Пошла вон, — повторил он в третий раз.

Я не пошевелилась. И только когда его губа по-звериному дрогнула, когда он сделал шаг ко мне, поняла — надо бежать.

Глотнула воздух и метнулась в коридор. Думала, он догонит меня и прикончит. И только когда за спиной хлопнула дверь, а пятно света из спальни исчезло, остановилась.

Рыдания рвались из груди вместе с истеричным смехом. Прикончит? Идиотка! Зайдя в ванную, я сунула руки под холодную воду. Намочила и прижала к щекам, стёрла слёзы. Зачем ему приканчивать меня, если дураку ясно — достаточно выставить на улицу — сдохну сама. Только какой ему толк от меня мёртвой, если он ещё не получил то, что ему нужно? Да и к чему пачкать руки, когда, чтобы заставить меня бояться, ему достаточно взгляда и нескольких сказанных тихим предупреждающим голосом слов?

Глава 4.2

— Никуша, — тихо позвал меня Платон, заёрзав под боком.

— М-м?

— Почему ты не спишь?

— А ты почему не спишь? — спросила я в ответ и подтянула одеяло выше.

С детства папа приучил меня оставлять окно на ночь приоткрытым. Говорил, что спать лучше, когда прохладно. Сейчас оно было закрыты наглухо, а согреться всё равно не выходило.

Брат опять заёрзал. Поспать мне удалось совсем недолго. Только я провалилась в сон, воображение начало закидывать меня хаотичными картинками, центральным персонажем которых была я сама. Понимая, что это сон, я всё равно никак не могла отделаться от них. Насмешливо скалящийся старший брат, отец, жестом приглашающий меня на лёд. В какой-то момент я вдруг поняла, что стою перед заполненными трибунами, готовая представить свою программу на чемпионате мира. Только программы у меня нет. И платья у меня нет — футболка и домашние штаны с болтающимся шнурком. Повернулась к борту, чтобы сказать отцу, что я не могу кататься. Но отца не было. Зато был он — мужчина, от взгляда которого мне стало холодно и жарко одновременно. В этот момент я распахнула глаза и больше уже уснуть не пыталась. Знала — бесполезно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Так почему ты не спишь? — снова спросила я брата.

— Ты горячая, — он окончательно высвободился из моих рук.

Без него стало ещё холоднее. Похоже, босоногая прогулка под водяной пылью не прошла для меня бесследно. Брат дотянулся до моего лба маленькой ладошкой. Как будто мог что-то понять.

— И? — тихонько усмехнулась я, поймав его ручонку.

— Ты так делаешь, когда говоришь, что я горячий, — сумничал он.

На сердце стало светло и одновременно грустно. В свои шесть Платон заботился обо мне со всей детской искренностью. Каждый раз, когда Лёня начинал придираться или пытался поднять на меня руку, он бросался мне на защиту. А я… Я даже не смогла добиться внимания мужчины, покровительство которого значительно облегчило бы нам жизнь, пусть и ненадолго. И что из того, что от его взгляда у меня мурашки по коже? Полезла к нему, как…

— Ника, — брат усердно потеребил меня за рукав. Пришлось дотянуться до тумбочки и включить свет. — Ты заболела?

— Ничего я не заболела, — ответила с раздражением, о котором сразу же пожалела. Платон уж точно ни в чём не виноват. — Спи, — я снова щёлкнула выключателем. Посмотрела на брата — похожего на всклокоченного воробья. Дальше мне нужно быть умнее.

Услышала, как он со вздохом устраивается в постели, а сама встала. Приложила ладонь ко лбу, но понять, есть температура или нет, не смогла. Мама всегда понимала это с первого раза. Папа нет, а мама всегда. От неё мне достался цвет волос и маленькое родимое пятно на ягодице. Только и всего. Ни её врождённой утончённости, ни умения находить выход в безвыходных, казалось бы, ситуациях, ни мудрости. Пятно в форме сердечка на жопе и длинные белые патлы.

Выйдя на кухню, я налила стакан прохладной воды и встала у окна. Опять прижала руку ко лбу.

— Привыкла к ночной жизни? — вкрадчиво прозвучало прямо над ухом.

От неожиданности и испуга я вздрогнула, вода расплескалась по подоконнику, по руке. Сердце чуть не выпрыгнуло.

Я бы могла поклясться, что секунду назад Германа тут не было. Не было даже его отражения в стекле. Или, может, он из тех, кто ни в стёклах, ни в зеркалах не отражается и тени тоже не отбрасывает?!

— На себя посмотри, — огрызнулась я.

Хотела было уйти, но он придержал меня за локоть. Между нами были считанные миллиметры, и я чувствовала исходящее от него тепло. Может быть, это не у меня температура, а у него? Он дотронулся до моего лица, и я отклонилась. Стоящий на подоконнике стакан повалился на бок, вода струйкой потекла вниз. Ударяющиеся о пол капли застучали вначале быстро, потом медленно. Герман убрал волосы от моего виска, ото лба.

— Нужно померить температуру.

Внезапно до меня дошло, что он прижимает пальцы тыльной стороной к моему лбу. Его бёдра соприкасались с моими, пах был твёрдым, а пальцы касались лица с издевательской нежностью.

Я сглотнула, начисто перестав понимать, что происходит.

— Волосы, — теперь он самыми кончиками разгладил несколько локонов.

— Волосы? — эхом повторила я, с трудом разобрав свой голос через шум в ушах.

Он поглаживал меня. Одной рукой по талии, по бедерной косточке, второй перебирал прядки. Пах стал ещё твёрже. Меня знобило всё сильнее, но вместе с этим было жарко. Как во сне, когда я стояла на льду перед заполненными трибунами и смотрела на него. Его отражения в стекле я не увидела, зато сейчас в глазах Германа отражалась ночная темнота.

— Я предупреждал тебя про волосы, — провёл по подоконнику рядом со мной.

Кое как я заставила себя взглянуть на его руку. Между его пальцев был длинный светлый волос. Метнула взгляд к лицу Германа.

— Предупреждал?

Предупреждал. Оцепенение, охватившее меня, граничило с первородным и противоестественным ужасом. Разумом понимая, что он просто играет у меня на нервах, я не могла отделаться от этого ощущения. А что, если не играет?