Тоннель без света - Валерий Георгиевич Шарапов

наскоком?

– Вообще-то, хотели, – вздохнул Москвин. – Но ладно, не вышло… Жутковато здесь, Михаил Андреевич. Посещали четвертую и шестую лаборатории? Лично мне предбанника хватило. Шлюзы, герметичные двери, панели управления, как в космическом корабле. И персонал – вылитые космонавты. Боюсь представить, с чем они там работают…

– Укрепляют оборонную мощь страны, – усмехнулся Михаил. – Поменьше думайте, друзья мои. На сегодня достаточно. Завтра снова работаем с Первым отделом, изучаем личные дела сотрудников. В коллективе двести с лишним человек, но это не должно пугать. Нас интересуют люди, посвященные во все тонкости разработки и производства. Теоретики нам не интересны. Сотрудники, владеющие отрывочной информацией – тоже. Особое внимание – лабораторному корпусу. Обрисуем круг подозреваемых, начнем работать с каждым. Потребуется подкрепление – получим. Будем выяснять, как сотрудники проводят рабочее и свободное время. Как часто выезжают в область, ездят на рыбалку, за грибами и за ягодами. Совершаются ли походы в горы, и кто в них участвует. Где кончается закрытая зона? Мы этого пока не знаем. Каким образом выносится из учреждения секретная информация? Надо подумать. Приветствую любые варианты, даже бредовые. Проглатывают капсулы, в которых спрятаны записки с формулами? Смешно, но почему нет? Сходил в туалет – и готово. Главное, не смыть раньше времени. Или память у кого-то фотографическая – посмотрел, запомнил, а дома извлек из головы в спокойной обстановке… Это навскидку. Уяснили? Обрисуем круг, и работа побежит. Руководство «Оникса» обязано предоставлять нам сведения о сотрудниках, оказывать содействие. Попытка саботажа – немедленно докладывать мне. В конце концов, поимка злоумышленников – в их же интересах. Не думаю, что им нужны дополнительные неприятности.

– Их головы полетят в любом случае, – возразил Швец. – Если выявится утечка – точно полетят. А вот если наша работа закончится впустую – возможны варианты. Обвинят Комитет в работе с недостоверными источниками. Так что не стоит особо рассчитывать на содействие руководства, товарищ майор. И дело не в том, что они предатели, а в банальном страхе. В тюрьму никому не хочется.

– Может, и так, – допустил Кольцов. – Но оставим пустые разглагольствования. Главное, ввязаться, а там посмотрим.

В гостиницу он возвращался в одиночестве. Кончился дождь, выглянуло солнце, прежде чем уйти в закат. Вишневский и Москвин убыли в местный парк. «Людей посмотреть, товарищ майор», – объяснил Григорий. «Только себя не показывайте», – предупредил Михаил. Швец побежал в магазин радиодеталей – тот работал до семи. Хобби и прочие увлечения в неслужебное время не возбранялись.

Гостиница состояла из двух кирпично-бревенчатых строений и удобно размещалась у подножия мощной скалы. Местность находилась на возвышении, чтобы попасть в гостиницу, пешие граждане поднимались по лестнице, автомобилисты двигались в объезд. Вишневский окрестил эту лестницу «Потемкинской», и основания на то имелись.

Гостиница не пустовала, в городке хватало приезжих. Вселялись два дня назад, вечером. Над горами плыли хмурые тучи, налетали порывы ветра. Здание гостиницы, стоящее особняком, навевало ассоциации с мрачной готикой. «Так вот ты какой, 101-й километр», – уныло произнес Вишневский, чем вызвал вялые смешки товарищей. Курортом действительно не пахло. Номера забронировали заранее. Только у Кольцова окна выходили на город. У остальных – на угрюмую скалу и мусорные баки. «Вдвойне замечательно, – окончательно скис Григорий. – Товарищ майор, давайте комнатами поменяемся?» – «Не положено, – отрубил Кольцов. – Вот станешь начальником, тогда посмотрим. Не время видами любоваться, работать нужно».

Товарищи в гостиницу не спешили – загуляли где-то. Лично Кольцов предпочитал работать с мыслями в горизонтальном положении.

За стойкой администрации никого не было. Из старенького приемника представитель братской негроидной расы Африк Симон пел свою нетленную «Хафанану». Песню затерли до дыр, она звучала из каждого пылесоса, создавалось ощущение, что у исполнителя только она одна. Но людям нравилось, спрос формировал предложение.

В ресторане, примыкающем к холлу, тоже играла музыка – тягучий буржуазный рок. Счастливчиков с талонами кормили бесплатно – без особого, разумеется, радушия. Но сегодня девочка в переднике улыбнулась – клиент вызывал симпатию. Ресторан был – одно название, обычное второразрядное кафе. В интерьере – мозаичные плитки, линолеум. Но кормили сносно. «Вкус спессфический…» – сказал бы Аркадий Райкин. Пальчики не оближешь, но и ладно.

Насытившись, он словом и взглядом выразил благодарность, поднялся в номер на третьем этаже. У Швеца что-то брякало – видимо, радиодетали. Вишневский и Москвин еще не подтянулись.

В комнате было душно: первым делом майор распахнул балконную дверь. Ветер разметал шторы – пришлось закрыть, довольствоваться форточкой. Все вокруг – казенное, унылое: старая мебель, служащая десятилетиями (и еще прослужит столько же), трескучий паркет под ногами. На входной двери – инструкция, как вести себя в гостинице.

Про пожароопасный кипятильник там ничего не говорилось. Михаил опустил его в стакан, ткнул вилку в розетку. Чай в ресторане был всего лишь подкрашенной водичкой, хотелось большего. Закипела вода, он насыпал чай. Настя снова набрала ему в дорогу кучу всего – и нужного, и ненужного. Содержимое чемодана переехало в шкаф, разлеглось по полкам. Таблетки, теплые и холодные носки, стопкой семейные трусы – прорывное достижение отечественной легкой промышленности.

Негромко бормотал телевизор: кончились всесоюзные новости, остроумно переругивались Авдотья Никитична и Вероника Маврикиевна. Дуэт Тонкова и Владимирова пользовался бешеным успехом, народ гоготал над ними, как подорванный.

Мысли о работе не выходили из головы. Стакан с чаем опустел, на дне осталась горка заварки. Михаил натянул кофту, вышел на балкон. Ветер выл в кронах деревьев, сыпал дождь. Осень разгонялась, настала ее пора. Городок раскинулся под ногами – во всей своей электрифицированной красе. Темнота уже сгустилась, блестели огни. Горы находились сзади, на запад простиралась равнина. «Оникс» находился где-то справа, за деревьями.

Михаил затушил окурок, вернулся в номер. Перед сном постоял под душем – вода текла практически горячая. Телефон отсутствовал – гостиница не относилась к ведомственным, здесь проживали все подряд. Это был серьезный минус. Настя в последнее время становилась какой-то молчаливой, далекой. Жизненный опыт подсказывал: женское молчание должно настораживать. Долгое молчание – пугать. С ней что-то происходило, и, возможно, это было связано с его участившимися командировками. «Скоро Валюша вырастет, – однажды намекнула Настя. – А с папой до сих пор общается только по фотографиям. Берет их к себе в комнату и разговаривает с ними, как с живым отцом. Это несколько беспокоит, знаешь ли. И Галка на работе постоянно спрашивает: я что, уже развелась?»

Дело двигалось к чему-то нехорошему, и не было возможности этот процесс остановить. С телефоном под боком было спокойнее. Москвин напомнил о майской командировке в Н-ск. Образ преступницы до сих пор стоял перед глазами. Стыдно было за минутную слабость, чуть не поддался чарам – вовремя опомнился, проявил «минутную твердость». Суд приговорил шпионку к