Секрет брата Бога - Грег Лумис

Стюардесса с заученной, словно нарисованной на лице, неподвижной улыбкой помахала перед его носом исходящим паром влажным полотенцем. Лэнг, не задумываясь, пробормотал: «Благодарю».

Взяв полотенце, Рейлли развернул его и накрыл им лицо — он еще застал те времена, когда парикмахеры так распаривали лица клиентов, перед тем как начать брить опасной бритвой, — и, немного посидев так, бросил полотенце на широкий подлокотник.

Он настолько углубился в раздумья, что даже не заметил, как другая стюардесса с точно такой же улыбкой забрала полотенце у него из-под руки.

Зачем понадобилось убивать Иона?

Если ограбление было затеяно для того, чтобы заполучить свитки, в убийстве не было никакого смысла. Если кому-то зачем-то понадобилось разделаться с Ионом, то зачем было забирать рукописи? Если Ион был соучастником ограбления, преступники могли захотеть устранить его ради своей безопасности, но зачем ему похищать то, что он дарит? Убийство Иона имело смысл только в том случае, если преступники боялись, что он их опознает. Лэнг напрягал память, как студент на выпускном экзамене. Может быть, Ион как-то показал, что узнает этих людей? Если такое и было, то Лэнг ничего не заметил.

Нет, все пришедшие ему в голову версии были ошибочными.

Единственной зацепкой был тот факт, что жертву сбросили с высоченного собора Святого Павла, а потом разбили ему голову камнем, как будто он мог выжить после падения. А единственной целью этого поступка могла быть только передача таким образом какого-то послания.

Но что значило это послание? И кому оно предназначалось?

Лэнг опустил шторку на иллюминаторе и откинул спинку кресла до упора. Вдруг да удастся вздремнуть до того, как обслуживающий персонал примется навязывать пассажирам издевательство над гастрономией, которое во всех авиакомпаниях эвфемистически называют легким завтраком (обедом, ужином — в зависимости от времени суток). В этой, с позволения сказать, еде не могло быть никакого смысла, кроме как доказать, что бывают повара и похуже английских.

Он закрыл глаза, но видение, в котором преступники под руки уволакивали Иона из зала, не желало исчезать. Ион не вырывался, не пытался драться, но было видно, что он шел не по своей воле. Лэнг попытался выкинуть мысль из головы, но она оказалась привязчивой, как попрошайки из делового центра Атланты.

Признав в конце концов поражение, Рейлли снова поднял спинку кресла и принялся листать книжку, купленную в аэропорту. Было очевидно, что, как обычно, он не сможет заснуть. Лэнг отлично отдавал себе отчет в том, что привычка бодрствовать во время полета совершенно бессмысленна. Если на высоте 37 000 футов случится что-нибудь серьезное, он не сможет поделать ровным счетом ничего, и неважно, будет он спать или сидеть с открытыми глазами.

Рейлли углубился в чтение, надеясь, что оно на некоторое время отгонит мысли об Ионе Уизерсоне-Уилби.

III

Парк-Плейс, Пичтри-роуд, 2660,Атланта, ДжорджияВечером того же дня

Поставив на пол единственный чемодан, Лэнг полез в карман за ключом от своей квартиры. Он хотел принять душ, переодеться и отправиться в приют для животных, где его нетерпеливо ждал Грампс, по всей вероятности, самый уродливый пес в мире.

Лэнг никак не мог понять, почему собака всегда так стремится покинуть это немыслимо роскошное, по собачьим меркам, жилье. Тем более что за каждое свое недолгое пребывание там он всегда поправлялся на фунт-другой.

Лэнг нащупал связку ключей. Привычным движением вставил ключ в замок, повернул его и толкнул дверь.

И тут же ощутил резкий запах газа и отчетливо услышал щелчок, больше всего похожий на звук, который издает зажигалка в руках курильщика, намеревающегося зажечь сигарету. Может быть, он увидел вспышку кремня, или ему показалось, но, так или иначе, она была.

Инстинктивно он подался назад и дернул дверь, закрывая ее. Но недостаточно быстро.

Взрыв полыхнул жаром, как раскаленное огненное чудовище, и попытался поглотить его, но лишь швырнул через холл и вмазал в противоположную стену с той же легкостью, с какой ребенок отбрасывает надоевшую тряпичную куклу.

Он уже не услышал хруста, с которым ломались его собственные кости.

IV

Больница имени Генри Грейди, травматическое и ожоговое отделениеБатлер-стрит,Атланта, ДжорджияЧерез три недели

Лэнг умер.

В этом просто не могло быть сомнений.

Ведь иначе его не могли бы навещать люди, которых давно уже не было на свете.

С другой стороны, у мертвых ведь ничего не должно болеть, верно? А его боль и не думала прекращаться. Порой у него болело и горело огнем все тело, порой ему удавалось определить, что болит нога, или рука, или спина. Боль всегда была красной, она затуманивала его и без того тусклое зрение, словно завеса страдания, отделявшая его от остального мира, в котором он пребывал, — то ли реального, то ли эфемерного.

Единственной реальностью была боль. Она накатывалась и отступала, словно медленно сменяющиеся приливы и отливы. Иногда Лэнгу удавалось приподнять голову над ее поверхностью, и тогда он видел слепящий вселенский свет и чувствовал, как нестерпимые муки вновь смыкаются над ним. Она представляла собой безликую, беззвучную алость. А потом его вновь утаскивало в теплую, сырую потустороннюю черноту, о которой он с каких-то пор стал думать как об утробе — место, где не было никаких дурных ощущений, только благодатное тепло и такое чувство, будто он парит в космосе.

Там Лэнг и встречался с умершими.

Как в лихорадочном бреду, он видел свой отсек в здании франкфуртской станции Управления — мрачном прокопченном доме напротив железнодорожного вокзала, где прошла основная часть его служебной карьеры. Он окончил колледж и получил звание бакалавра гуманитарных наук, которое могло бы пригодиться лишь в том случае, если бы он решил всерьез учиться дальше и потом заниматься наукой и преподаванием. Когда он принялся искать работу, предложение Управления показалось ему очень заманчивым — рыскать по темным закоулкам восточноевропейских городов и раскрывать козни очаровательных шпионок…

Но вышел из него не Джеймс Бонд, а скорее Дилберт[5].

После нескольких месяцев подготовки Лэнга распределили не в оперативники, а в стратегическую разведку. И обязанности его заключались не в блестящих волнующих похождениях, а в ежедневном внимательном просмотре восточноевропейских газет и телепрограмм. Ему не приходилось бывать на вражеской территории — если не считать одного случая.

А потом он познакомился с Дон, женщиной, которая стала его любовью, его истинной подругой и единственной женой. После падения Империи зла[6] бюджет Управления сразу же сильно урезали, что повлекло за собой сокращение штатов. Впрочем, Дон очень радовалась тому, что он вышел в отставку и поступил на юридический факультет. С его стороны тут не было никакой жертвы. Он с готовностью пошел бы даже в ад, попроси она его об этом.

Вскоре его практика начала набирать обороты, а Дон, напротив, стала чахнуть. Она потеряла аппетит, стала быстро худеть и в конце концов отправилась к врачу — за смертным приговором. Лэнг день за днем наблюдал, как умирала женщина тридцати с небольшим лет; прошло немного времени, и стремительно разраставшиеся метастазы превратили ее в сморщенную старуху с хрупким скелетом, обтянутым сухой кожей, и крючковатыми, похожими на птичьи, лапами вместо рук. Он проводил рядом с нею все время, какое только мог урвать у прочих дел, давал ей обещания и строил планы, которым, как они оба отлично знали, не суждено было сбыться.

В момент смерти Лэнг сидел рядом с ее кроватью, и ее похолодевшее лицо дрожало и изламывалось в потоке слез, которые он не пытался сдерживать.

Дыра, в которую он рухнул тогда, была столь же черной, как и та, в которой он тонул сейчас.

Но Дон была рядом с ним. Не тот жалкий скелет, каким она была в последние дни, а красавица с идеальной фигурой, на которой он когда-то женился. Она что-то шептала, склонившись к его уху, сочувствовала его боли и не хотела расставаться с ним.

И ему тоже хотелось остаться вместе с нею.

Еще его навещали Джанет, его сестра, и Джефф, ее приемный сын. Они оба тоже были мертвы — их убили в Париже. Через пустоту до него доносился ее хохот и насмешки над непоследовательностью жизни. Джефф, как обычно, носил на голове бейсболку козырьком назад и был одет в мешковатые шорты, достававшие почти до щиколоток. Лучший друг Лэнга десяти лет от роду, постоянный соучастник в мятежах против установленного порядка.

Они оба совершенно явно были рады его видеть. Неужели мертвые способны радоваться?