Великая битва у Малого пруда - Октав Панку-Яш

Санду кивнул головой.

— Что мы с ним будем делать? — недоумевал Петрикэ.

— То же, что обычно! — ответил Санду.

Значит, нужно будет допросить. А допрос производится установленным порядком. Следовательно, необходим переводчик: ведь пленные всегда чужестранцы. И только переводчик может знать их язык. Ясно!

— Капитан первого ранга Петрикэ, приступай к допросу, — сказал Санду. Затем, сделав знак Мирче, добавил: — Ты, капитан, будешь переводить.

Петрикэ сел на скамейку и, сдвинув на затылок берет, сказал:

— Капитан, спроси, как его зовут.

— Как тебя зовут? — «перевёл» Мирча «подозрительному субъекту».

— Раду, — ответил тот, шмыгая носом.

— Он говорит, что его зовут Раду, — перевёл Мирча.

— Н-да, н-да… — промямлил Петрикэ. — К какому роду войск принадлежит?

— К какому роду войск принадлежишь? — спросил переводчик.

«Подозрительный субъект» испуганно вздрогнул:

— Чего?

— Он говорит «чего», — перевёл Мирча.

— Спроси ещё раз! — строго приказал Петрикэ.

— Ты пехотинец, лётчик или моряк?

— Как?

— Ну, как ты передвигаешься? Пешком? На самолёте? На корабле?

— Кто, я?

— Ну да, ты!

«Субъект» подумал и ответил:

— Пешком хожу…

— Пехотинец! — перевёл капитан и облегчённо вздохнул.

— А когда я был у дедушки, я и на коне ездил. Дедушка меня подсаживал к себе на седло…

— Он и кавалерист! — пояснил Мирча.

— Чего тебе тут нужно? Тебя кто-нибудь послал? — спросил Петрикэ.

— Нет, я…

— Молчи! — крикнул Мирча. — Отвечай, когда я тебе переведу. Ты же не знаешь по-нашему… Теперь отвечай: что тебе здесь нужно? Тебя кто-нибудь послал?

— Нет!

— Тогда рассказывай, как ты попал сюда.

— Мы уже были здесь! И вчера… и позавчера…

— Кто это «мы»? Ага, значит, вас много?

— Да. Играли мы здесь. А сейчас один мальчик крикнул: чего, мол, вам тут надо, всё и побежали. Только я не бежал. Меня поймали и привели сюда.

— Разве вы не знали, что это место не для игр? — спросил Петрикэ, хотя и сам был убеждён, что мальчик не мог это знать.

— Нет!

— Очень плохо! А теперь знайте, и чтоб больше вы нам тут не попадались! Понял?

— А где же нам играть? Тут так хорошо…

Санду, не проронивший за всё это время ни слова, задумчиво сказал:

— И правда. Не на улице же им играть! Там то и дело машины ездят. А эти пострелята не умеют беречься!

— Пускай тогда дома сидят! — заметил Мирча.

— А мама на фабрике. Как уйдёт, запирает дом. А дома скучно… Прежде с нами ребята в «школу» играли… Только у нас ни ранцев не было, ничего не было. Мы рисовали домики на песке. Один раз я нарисовал аиста!

— Велика важность — аист! — передразнил его Петрикэ, забывая, что он — капитан первого ранга и что непозволительно высказывать своё мнение в присутствии пленного.

— А что, если… — начал Санду.

— Если что? — спросил Мирча.

— Я думаю…

— Ну, говори!

— Вот нас здесь трое членов совета командиров. Будь здесь Нику и Илиуцэ, был бы полный состав. Но даже если нас только трое, а случай исключительный, мы можем принять решение. Верно?

— А что тут исключительного? И о каком это решении ты говоришь? — спросил Петрикэ.

— Не сообразишь? — Санду был уверен, что всё ясно. — Это и есть исключительный случай. Раду и его друзья играли здесь. С сегодняшнего дня им тут играть нельзя. Пойти им больше некуда. Поэтому нам и нужно принять решение.

— Вы нас побьёте? — захныкал было Раду.

— Нет! — строго ответил Санду. — У нас запрещают драться, а драчунов наказывают, в наряд посылают. И, пожалуйста, не вздумай плакать, потому что у нас и за это наказывают внеочередным нарядом. Вот пошлём тебя очищать пруд до утра.

Раду перестал хныкать. Он спросил:

— А ты здесь самый главный, дяденька?

— Да! — ответил за Санду Петрикэ.

— Вовсе нет! Во-первых, я не «дяденька», а потом, самым главным у нас считается совет командиров. Ты о нём не слышал, но, возможно, ещё услышишь. — И Санду обратился к Мирче и Петрикэ: — Товарищи командиры, предлагаю принять решение!

— Ничего не понимаю! — буркнул Петрикэ.

— И я тоже! — пожал плечами Мирча.

— Подождите, я всё объясню. Что, если мы позаботимся о Раду и его товарищах?

Петрикэ и Мирча молча переглянулись. Петрикэ скорчил гримасу и сказал:

— Выдумал тоже! А то мало у нас забот! На гербарий всего две недели дали, не два года! А эти только мешать будут…

— Сделаем так, чтобы не мешали.

— Уж очень они маленькие! — возразил Мирча. — Натворят всяких бед — попробуй тогда привлеки их к ответственности. Думаешь, они знают, что такое ответственность?

— Если научим их, будут знать, — твёрдо сказал Санду. — Если вы согласны, я обещаю заняться ими сам. Хорошо?

— Точно у тебя других забот нет… — пробормотал Петрикэ.

— Н-да, — буркнул Мирча.

— Есть другие заботы, но я и это могу сделать. Да и вы мне поможете…

— Видал? — вскинулся Петрикэ. — Я так и знал, к чему он клонит! У меня, друг, дома девять братьев и сестёр, уж я-то знаю, каково ухаживать за ними! — продолжал Петрикэ таким тоном, будто он и впрямь был единственной опорой своей многочисленной семьи.

— Зато у тебя мать-героиня! Медаль носит!

— Ну и что же? Думаешь, если возьмёшь сюда этих пострелят, то и тебя сделают матерью-героиней? Оставь-ка ты лучше эту затею…

Санду промолчал, потом вздохнул и огорчённо сказал:

— Моё дело было предложить, а вы как хотите. Если вам всё равно, что кого-нибудь из них задавит машина…

— Словно шофёры не смотрят! — сказал Петрикэ. — К нам раз заехал шофёр, отец хотел было его угостить. Думаешь, он согласился? «Нет, — говорит, — машина на водке не идёт…»

— Ладно, — с напускным безразличием сказал Санду. — Скажем ребятам, чтобы они сюда больше не показывались. Пусть идут куда хотят. Пускай играют где хотят. В пыли, в грязи… Где хотят, только не здесь… Потому что здесь пионеры, им, видите ли, некогда возиться с маленькими…

Петрикэ посмотрел на него краешком глаза:

— Ты, никак, обиделся?

— Чего мне обижаться? Если вас это не касается, мне и подавно дела нет. Верно?

А поскольку Санду был убеждён, что это неверно, он добавил:

— Только сами скажите ему, пусть идёт. Я не стану.

Наступило молчание. Все опустили глаза, разглядывая носки своих туфель, будто видели их впервые. Топ равномерно помахивал хвостом, как маятником.

— В конце концов, — заговорил Мирча, пытаясь поймать взгляд Санду, — они могут и остаться. Все дети озоруют. Моя сестрёнка, например, подлила раз отцу в чай рыбьего жиру.

Все засмеялись.

— Ладно! — смягчился и Петрикэ. — Будь что будет! Принимаем решение!

— Дельно! Слышал, Раду? Теперь можешь идти, завтра утром приходи со своими товарищами, — сказал Санду.

— А вы нас не прогоните?

— Нет!

Мальчик уже было обрадовался, но, заметив насторожённую морду Топа, боязливо спросил:

— И он тоже будет тут завтра?

— И завтра, и послезавтра, каждый день. Но он вас не тронет. А теперь ступай. С завтрашнего дня вас назначат помощниками матросов.

— Ой! И лодочки нам дадите поиграть?

— Завтра увидишь. Ступай скажи своим друзьям, пусть приходят сюда.

Раду шёл в сопровождении Топа, уже приободрившись.

— Не будем терять время, — сказал Санду. — Скоро вечер, а у нас ещё уйма дел. Завтра утром всё должно быть готово к открытию порта. Завтра первый день работы над гербарием.

* * *

«Завтра утром всё должно быть готово к открытию порта! Завтра первый день работы над гербарием!» Хотя в команде Нику, производившей ремонт судов во дворе у Санду Дану, никто не говорил об этом, но по ударам молотка, по тому, с каким старанием приклеивали кусочки картона на палубы или укрепляли мачты при помощи щепочек, чувствовалось, что об этом помнят.

Здесь, как и на берегу пруда, ребята стоически переносили июльский зной. На лбу у них выступили капли пота, но никто даже не заикался об этом. Работа должна быть сделана быстро и хорошо.

Сам Нику, однако, не проявлял особого усердия. Не потому, что было жарко, нет, у него были другие причины. Он не ожидал, что на собрании будут говорить о нём. И не просто говорить. Если бы, например, сказали, что он толковый натуралист, лучший шахматист школы или что его последнюю заметку в стенгазете похвалил директор, всё это, разумеется, ничуть не задело бы его. Но ведь о нём говорили совсем иначе! И почему? Потому, что он смелый и сильный? Потому, что он терпеть не может, когда над ним измываются? Только потому, что он утром щёлкнул этого «маменькиного сынка»? А разве зря? Ни с того ни с сего? Ничего подобного! На это были веские причины: тот не пускал его на школьный двор. Сначала Нику ещё спросил его: «Ты почему не пускаешь меня? Я же сильнее!» И что же, вы думаете, тот ответил? «Это тебе не ринг, а школьный двор. Входит первым не тот, кто сильнее, а тот, кто пришёл раньше!» Ну, на такие слова оставалось только ответить: «Сейчас я тебе докажу, ринг это или нет!..» И Нику щёлкнул его как следует. И что же, о таких пустяках надо говорить на сборе отряда? Досаднее всего было то, что Санду от имени группы обязался «заняться им»! То есть как это — заняться? Целый день мораль ему читать? И почему именно Санду? Нику-то знает, почему… Санду Дану важничает: он староста кружка. Его, видите ли, и старостой выбрали и адмиралом. Что же, значит, лучше него никого и нет? Этого дела он так не оставит! Нику Негулеску не позволит помыкать собой. Он им ещё покажет, на что он способен! Увидите ещё, как потом все придут и начнут: «Дорогой Нику… Прости, что мы тебя обидели, дорогой Нику». Тогда небось только и знай «дорогой» да «дорогой»…