Роман с Пельменем - Евгения Чуприна

Она пошла в гастроном, решив с горя нажраться самым свинским образом (В смысле "накушаться"). Разменяла пельменные десять баксов и накупила провизии, сколько могла сунуть в сумку. А потом еще приобрела кулек и положила туда три десятка яиц, после чего стала похожа на курицу. От кассы за ней следил огненными очами какой-то цыган, желая, видимо, ее немедленно объесть. Мужчины всегда так - их мамы ходили с авоськами, жен они себе ищут с таким же признаком. Когда женщина одевается в меха и павлиньи перья, она удаляется от потенциального избранника и обрекает себя на одиночество. Максимум что с ней могут сделать, это испачкать. Зато когда она портит себе волосы перекисью и кустарной завивкой, а потом раскаивается и начинает их отращивать, когда она носит вещи, собственноручно купленные в Турции, тогда она может рассчитывать на всеобщее внимание. Теперь спрашиваю: зачем тратить такие большие деньги на то, чтобы меньше нравиться мужчинам? С таким же успехом можно распугивать их, одеваясь как я. А как я одеваюсь, это надо видеть, но, во всяком случае, дешево, тепло и удобно. В литературной тусовке, среди ободранных потомков Диогена, я выгляжу нарядной. А когда южный ветер заносит меня, скажем, на презентацию "Мери Кей", или, того реже, в ночной клуб, я резко выделяюсь на общем фоне и этим привлекаю мужское внимание.

Так вот, выйдя из магазина вся в продуктах, Татьяна заметила на другой стороне улицы, под пресловутой "Белой ласточкой" - гнездом разврата, что-то очень похожее на Пельменя в строгом костюме. Это действительно был Пельмень. Он стоял как Печорин у дверей мадам Тюссо, застыв в той позе, в которой желал быть изваянным.

Таню это привело в ужас, потому что пройти мимо она не могла, а сумки с продуктами оскорбляли в ней фею. Она заметалась, перебежала дорогу, потом, опять-таки как курица, рванулась назад, чуть не попала под машину, устыдилась своей непоследовательности, взяла себя в руки и заставила принять независимый вид, проходя мимо "Белой ласточки", словно она еще ничего не заметила. Если бы Пельмень был повнимательнее, он бы избавил бедную женщину от мучительных сомнений. Но увы, тем и отличаются от нас мужчины, что неспособны увидеть любимую женщину раньше, чем она их окликнет. Удивительно, как их предки ухитрялись охотиться, причем, не только на мамонтов, но и, случалось, на куропаток.

- Ах, Женя, вы опять пропустили занятия. Вас могут увидеть, и у меня будут неприятности.

- Таня! Какими судьбами?

- Может быть, я все-таки Татьяна Дмитриевна?

- Ну ты даешь! Это что, звездная болезнь?

- Нет, это правила хорошего тона.

- Так вот, Татьяна Дмитриевна Вяземская, княжна, мисс Вселенная и прочие титулы, я буду иметь честь и вас завтра в два часа дня, с цветами и шампанским у вас дома. Нормально? Просто я на работе...я сейчас никак не могу.

Кажется, ему впервые стало стыдно. Татьяна взглянула на него по-новому. Человек, зарабатывающий деньги своим трудом, вызывает уважение, особенно в атмосфере всеобщего нищего безделья. И хотя труд охранника не считается почетным, а многие женщины даже фыркают, тощий и хрупкий на вид Пельмень смотрелся в этой роли очень живописно. Тем более, что все ж таки, строение скелета обличало в нем потенциального богатыря, а лицо было столь же потенциально смазливо.

- Я вовсе не собиралась назначать вам свидание. Кроме того, наши отношения...

- Что, тебе не понравилось? - Он очень удивился. - А зачем визжала? Зачем царапалась? За ухо зачем укусила?

- Нет, но они бессмысленны.

- Какие-то у тебя сегодня гнилые базары... Ты что, обиделась? Я что-то не то, наверное, ляпнул? Так скажи прямо, чего ты меня терзаешь? Два человека всегда могут договориться... во педрилище знатное валит! Нет, ты на него посмотри, месяц тут уже ошивается и каждый день в новых цацках!

Эти слова относились к Джокеру, который собственной драгоценной персоной прошествовал мимо Татьяны и игриво ей подмигнул вполглаза, давая понять, что она попалась.

- Не, он не может быть еще и геем, он же не железный.

- Так ты его знаешь? - Эта весть не доставила Пельменю удовольствия. Откуда?

- Он меня, кроме всего, фотографировал.

- Кроме чего-чего?

- Это мои личные дела. Никто не имеет права в них соваться. И вам, Женя, тем более, не советую.

- Я и не суюсь, просто мне интересно.

- Потому что вы дурно воспитаны и кроме того...

Дверь отворилась, и из-за нее выглянул Джокер. Он глазами показал Татьяне, что она могла бы зайти вовнутрь и выпить с ним чашку-другую кофе, если эту гадость можно так обозначить. Таня ответила, что зайдет, если его не смущают ее сумки. Джокер просигналил, что глупо и пошло заходить в кафе без хозяйственных сумок.

- Этот педродон на тебя пялится.

- Ничего он не пялится, просто нам надо поговорить.

- Ну беги, беги, а то он еще передумает. Он тут со всякими ходит, так они тоже на него вешаются. Прямо как рождественская елка - внизу фенечки, а сверху - телки висят. И петушок на самой маковке.

Но Таня уже бежала к Джокеру, радуясь, что он так удачно ей подвернулся. Тот галантно распахнул перед ней тяжелую дверь, потом взял у нее сумки, чего он, в принципе, мог и не сделать, встань он с другой ноги и проводил ее за столик, где уже стоял коньяк и две дымящихся маленьких чашки.

- Тут кофе еще ничего. Его варит одна моя знакомая, я ее учил у себя на кухне. Хотя это неженское дело... Ну, и как это понимать? - Джокер вибрировал от любопытства. Ему страшно хотелось узнать все и сразу, как это Таня докатилась и кто этот охранник и сколько ему лет и чей он племянник и как он в постели. Но Татьяна вовсе не собиралась ему исповедоваться.

- А в чем дело?

- Ну, что это за юноша резвый, кудрявый, с которым ты мило беседовала? Это любовь, да? Он, кажется, охраняет этот замок. Кстати, ты у него спроси, он не хочет заказать портрет маслом? Я бы взялся за полцены, очень уж рожица забавная. Только вот руки у него - ой-ой, какой ужас. Но руки можно спрятать или даже сочинить другие. Он и не заметит, а характер прорисуется лучше. Ты спроси, обязательно, у меня уже есть рама. Всего-то сорок баксов, это же не деньги. Рама шикарная!

- Это всего лишь один из моих учеников. И дополнительные занятия по ридний мови. Тоже за полцены. Откуда у школьника сорок баксов?

- Сколько же ему, получается, лет? Восемнадцать?

- Семнадцать.

- Ах, семнадцать лет, возраст любви. Помню, я в эти годы уже лечил свой первый триппер. За любовь моей отрады три награды я имею: триппер, грипп и себорею... Боже мой, если бы мне было семнадцать, я бы горы сейчас свернул. А мне вчера сказали, что я старый козел, так проходит мирская слава. Ну скажи, разве мне можно дать мои двадцать девять?

- Кто же это тебя, Егорушка, так обидел?

- У любопытной Варвары на базаре нос отвалился.

- Ничего себе, такая тайна! Делать мне нечего, только выпытывать, между кем и кем разрывается сегодня твое сердце. Это, наверное, дочка начальника.

- Коньячку?

- Капельку.

- Ты знаешь, я лишнего не накапаю. Будьмо!

Они выпили. Джокер налил себе еще. Татьяна пугливо покосилась на дверь и не напрасно - оттуда виднелось длинное лицо Пельменя.

- Так вот, - Подхватил нить Джокер, - Это она и есть. И наши с ней отношения начинают меня беспокоить. Да что там, они меня пугают! Что бы ты чувствовала, если бы тебя, нормальную женщину, вдруг потянуло на каких-то детей, если бы ты, например, переспала с вот этим. -Он кивнул на Пельменя и тот исчез.

- А что, ей тоже семнадцать? Для девушки - не так мало.

- Ей шестнадцать. И она еще совсем кукла. Дитя. До Лолиты не доросла. Боже мой, я - педофил! Пора в Голландию! - И он трагически метнул в себя порцию коньяка.

- Но послушай, Оле ведь было столько же, а ты ...

- Ну зачем ты меня сразу попрекаешь. То были ошибки молодости. Печально, что они повторяются с таким ритмическим постоянством. Да и что взять с фотографа? Он еще хуже, чем евнух - даже если кто и даст, все равно как будто ничего и не было. Вот меня недавно звали в Германию, породистых лошадей писать. Надо попробовать. Осточертели манекенщицы, и вся страна осточертела! Наверное, скоро уеду. Меня соседи сверху залили - воды было по колено. Окурки какие-то, фотографии плавали. Крутой сюр. Я даже сделал пару снимков. Но освещение было не очень, да и пленка непонятно, какая. Поди знай...А я заметил, как только меня в мастерской заливают - это точно к отъезду.

- Но до сих пор, значит, возвращался.

- Может, возвращался, но так они меня еще не заливали. Ты бы видела потолок, просто светопреставление в масштабе отдельно взятой трущобы! Если бы я увлекался содомским грехом, я бы ей-богу задумался. Так что...

- Ну и скатертью дорога. Мне-то какое дело. Поезжай хоть к черту на рога, если хочешь.

- Спасибо, сестра, за тепло, за участие.

На входе опять замаячил Пельмень. Но теперь он был при деле - обнимал официантку. Та громко хихикала и пыталась привлечь внимание Джокера. Ей это удалось.