Власть тайги - Борис Можаев

Выстрел разбудил шофера, он стоял теперь возле машины и тупо смотрел на происходящее. Это был молодой парень в облезлой сиреневой майке.

– Что смотришь? – окликнул его Сережкин. – Видишь, бат уплывает. Помочь людям надо.

– Это можно, помочь-то, – тихо сказал парень и стал неловко, будто стесняясь, раздеваться. Затем нагим забежал по берегу напротив бата и медленно пошел в воду, сводя лопатки.

Наконец бат вытащили. Коньков, весь мокрый, худенький, без очков, стал сразу меньше и теперь сильно смахивал на подростка в форме.

– Ты мне, сукин сын, ответишь за эту баню! – кричал он на Рябого. – Смотри, не вздумай еще чего учинить. Башку сниму!

Он сел с шофером в кабину. Сережкин с Рябым в кузов.

– Машину в тайге не останавливай, кто бы ни встретился, – наказал Сережкин шоферу. – Понял?

Тот согласно кивнул головой, включил зажигание, и поехали…

Из-за помутневших в белесой пелене вечернего тумана сопок выкатилась огромная красная луна. Она замелькала в ветвях придорожных деревьев, словно хотела заглянуть и получше рассмотреть, что же это за машина? Рябой сидел у кабинки и посматривал по сторонам. Сережкин подпрыгивал на корточках возле борта. Под каждым из них натекли и поблескивали черные лужицы.

– Держись крепче, старшина, а то, не ровен час, на ухабе выбросит, – мрачно сострил и усмехнулся Рябой.

Сережкин уловил в позе, в жестах Рябого какую-то настороженность, ожидание чего-то важного, внезапного. Эта настороженность передалась и Сережкину, взвинтила нервы, обострила внимание.

Когда переезжали мелкий серебристый поток Каменушки, Рябой вскочил на ноги и крикнул шоферу:

– Щука, щука на дороге!.. Останови!

Действительно, на каменистой дороге, возле самой воды, лежала огромная щука, будто сама выпрыгнувшая из воды.

Шофер притормозил машину. И Сережкин вдруг увидел, как в прибрежных кустах промелькнули тени, четко на луне холодным стеклышком блеснул ствол ружья.

– Гони! – гаркнул он на шофера и, выхватив пистолет, выстрелил поверх кустов.

Машина, взревев, рванулась прямо на кусты, в которых была засада. Сережкин осадил Рябого и, припав к борту, отчетливо крикнул:

– Уложу первого, кто двинется!

Машина стремительно шла на засаду, тени в кустах скрылись… Секунда, две, три… но впереди все еще маячит этот проклятый куст. Как медленно движется и время и машина! Кровь в висках стучит так, что заглушает рев мотора, и Сережкину кажется, будто машина стоит на месте, а куст отдаляется и становится маленьким. «Когда-то я уже испытывал все это, – мелькнуло у него в сознании. – Но где?»

– Трусы! – прошипел Рябой. – Будьте вы прокляты!

Машина уже разбрасывала колесами последний галечник прибрежного откоса. Вот она выскочила на лесную травянистую дорогу и понеслась. Засада осталась позади.

7

Всю ночь Сережкин просидел в стане сплавщиков, охраняя Рябого. Коньков, потеряв очки в Бурлите, сказал: «Я теперь все равно что обезоружен», – и ушел еще с вечера спать в палатку.

На рассвете лениво подошла к костру закутанная в шаль Нюрка. Присела.

– Что, не спится? – спросил ее Сережкин.

– Вот посмотреть пришла на вожачка, – усмехнувшись, сказала она в сторону Рябого. Тот отвернулся.

– Кто ж его избрал вожаком-то?

– Глупость наша да трусость, – ответила она, глядя в костер широко раскрытыми глазами. – А подлость поддержала… Как же! Каждому хотелось поближе быть к вожачку-то, позаметнее. – Она горько усмехнулась, встала и поплелась в палатку.

Варлашкин с компанией появились только утром. Они шли гуськом хмурые, молчаливые. Видно было по лицам, что они перебранились и были сильно не в духе.

– Сложите ружья! – приказал им Сережкин.

Они равнодушно положили ружья, даже не посмотрев ни на Рябого, ни на Сережкина. Старшина указал им место у костра рядом с Рябым, сам сел напротив.

Приятели Варлашкина были крупные, как на подбор, детины. Особенно выделялся светлобородый Ипатов, с лицом упрямым, но добродушным. Когда он запрокидывал от дыма лицо, шея троилась – такие бугристые сильные мышцы были у него.

Сережкин вдруг начал испытывать чувство крутой горячей злости. Он вспомнил свой приход сюда, их равнодушные уклончивые лица. Представил себе, как они с ружьями протопали за ночь двадцать с лишним километров. Ради чего? Ради мести ему, старшине? Нет, к Сережкину они не питали никакой злобы. Это видно было и по их лицам и по тому, что они не стали стрелять. Ведь легко могли бы застрелить его из кустов, оставаясь сами невредимыми. Значит, у них не было к нему злобы. Но что же тогда заставило их идти скандалить в село, чтобы помочь Рябому обворовать магазин и теперь вот пытаться освободить его? Что?

– Ну как, неудачной охота на Сережкина оказалась? – спросил старшина Ипатова.

– Какая там охота! – ответил тот. – Просто попугать хотели, да сами испугались.

– А рыбу где такую крупную взяли? Ту, что на дороге положили.

– Вон, Варлашкин достал, – ответил второй парень и усмехнулся. – Приманочка, говорит, клюнет, мол, Сережкин – тут мы его и накроем.

– Что ж вы, Ипатов, друзья с ним, что ли? – указал старшина на Рябого.

– У меня среди трусов нет друзей, – ответил за него Рябой, презрительно сплевывая.

Ипатов молчал, но Сережкин заметил, как заходили его узловатые желваки. «Эге, брат, ты как бык – грозен, да ленив», – подумал Сережкин и решил расшевелить парня.

– Ну, может, были с ним друзьями?

– Нет, – угрюмо ответил Ипатов.

– Может, он тебе платил за помощь? – допытывался Сережкин.

– Он те заплатит! – криво усмехнулся Ипатов. – Да и не нужна мне его плата.

– Так что же ты, из интересу пошел скандалить на село?

– Пошел… просто так… – Ипатов помолчал и добавил: – Как все, так и я.

– Эх!.. – воскликнул Сережкин и выругался, скорее от удивления, чем по злобе. – И ты тоже пошел на село, как все? – спросил он Варлашкина.

– А то что ж, – ответил тот. – Приказано было… Ну мы и палили по верхам.

– Да кто же приказал-то?

– Рябой.

– Зачем же слушался?

– А как же не слушаться? У него сила…

– А у вас? Вот у него, у него, – показывал Сережкин на сидящих. – Разве у вас нет силы? Неужто послабее Рябого будете?

Рябой грыз ветку и смотрел на них, прищурившись. Ипатов по-бычьи исподлобья смерил его ответным взглядом и сказал, больше обращаясь к Рябому, чем к Сережкину:

– Наша-то сила не мерена…

Помолчали.

– Он вас гнул, а вы терпели, – снова заговорил Сережкин. – Так неужто ж вам нравилось его самоуправство?

– Не нравилось, – ответил Ипатов. – А если терпели, значит, свернуть ему шею время не подошло… не накипело.

– Под защитой старшины-то все вы смелые, – сказал Рябой, поджимая тонкие губы.

Ипатов снова исподлобья посмотрел на Рябого, но только глубоко вздохнул.

– Так что ж, он сам расправлялся с теми, кто не подчиняется? – спросил Сережкин.

– Нет, больше все вот этот, Варлашкин, – раздался голос сзади Сережкина.

Он обернулся. За ним стояли еще человек семь сплавщиков, незаметно подошедших к костру.

– Этот холуй продался Рябому, – пояснили из толпы.

– Нет, постой, постой, я скажу, – расталкивая людей, вырвался вперед узкоплечий мужичок в расстегнутой фуфайке. Сережкин признал в нем Фомкина. – Он же, паразит, по отдельности нам бока мял. Дай-кась я ему в ломаную переносицу хрясну! Хоть разок! – рванулся он к Варлашкину.

– А что, и стоит пощупать их с Рябым-то, – поддержал его кто-то.

Толпа загудела и стала обступать Рябого и Варлашкина.

Варлашкин беспокойно заерзал, бросая из-под лохматых нависших бровей опасливые взгляды. Рябой не шелохнулся, все так же покусывал веточку, словно никого и не было.

– Вот паразит! Он еще и не замечает нас! Бей его, ребята!

– Стой! – крикнул Сережкин и поднял руку. – Осади назад! Храбрецы!

– Как же так получается? – обратился к ним старшина. – Вас много, и ничего сделать с Рябым не могли, а я один – и вот обезвредил его…

– Так на то вы и власть!

– Вам положено.

– Мы что? Мы – посторонние, – раздались возгласы из толпы.

– Значит, не накипело, – снова угрюмо пробасил Ипатов.

– Эх вы, люди-головы! – воскликнул Сережкин и почесал затылок.

8

Поздно ночью сильно постучали в окно избы милиционера Сережкина.

Татьяна вскочила с постели в одной рубашке, подошла к окну и, приложив ладони козырьком к щекам, стала всматриваться через стекло.

– Никак, Вася! – радостно воскликнула она и пошла открывать дверь.

– Ну, слава богу! – лепетала она сонным голосом через минуту, зажигая в чулане лампу. – Неделю не был дома. Ну, что там у тебя?

– Обыкновенно, порядок наводил, – ответил Сережкин, с трудом стягивая волглые сапоги. Он не любил расписывать дома о своих делах.

– Навел порядок-то? Ну и хорошо. Поужинаешь?

– Нет, молочка, пожалуй, выпью. Отнеси-ка мой портупей на стол, – сказал он, подавая Татьяне снаряжение. – Эх, хоть высплюсь! – Он аппетитно потянулся.